Завтра вновь и вновь

– Не понимаю, чего мне ждать.

– Там нет трупов, если ты это воображаешь, – говорит она. – В том месте, куда я тебя веду, есть останки, но это больше не тела.

Конечно, она права. Глядя на рябь холмов за окном, я вспоминаю сенсационные видеозаписи, утекшие в сеть после взрыва, как бульдозеры сгребают трупы вместе с обломками в общие захоронения. Подлинность этих записей оспаривалась, я так и не знаю, насколько это правда, но всегда представлял, что тело Терезы сгребли вместе с остальными, и ее тело еще в целости, захоронено в неглубокой могиле, обнаженное, как и другие тела незнакомцев. Но я знаю, что это не так. Это не так.

– Похорон не было, – говорю я. – Порой я размышляю… представляю, сколько человек погибло, и не могу не думать про трупы.

– Все совсем не так, – заверяет Альбион. – Даже сразу после взрыва, когда я вылезла из туннеля, я не помню никаких трупов.

– Куда же они делись? – спрашиваю я.

– Большинство сгорели при взрыве. Поначалу было много пепла – от зданий, деревьев, людей. Я вся была покрыта пеплом. Пепел забивался в волосы, в глаза. Я вдыхала пепел. До сих пор помню вкус пепла. Да и если бы уцелело тело, прошло десять лет, Доминик. Нет, это место похоже на молодой лес или пустырь, заросший бурьяном и полевыми цветами. Кое-что ты, возможно, узнаешь…

Только минут через двадцать на шоссе встречается еще одна машина, белый пикап с ярко-желтыми огнями фар, он едет в противоположном направлении, и больше до перекрестка с Макдоналдсом и заправкой мы не видим ни души. У Макдоналдса в очередь выстроились несколько машин, заняты несколько столиков. В Начинке играет знакомая мелодия, предлагая картофельные оладьи и макмаффины. Мне казалось, ПЗО будет какой-то более анонимной, уединенной. Макдоналдс до абсурда ярко расцвечен огнями, будто само здание сделано из света. Альбион замечает, как я его разглядываю, и спрашивает, не хочу ли я остановиться, но я отвечаю, что нет.

– Кто все эти люди? – спрашиваю я.

– Наверное, занимаются очисткой. Независимые подрядчики. ПЗО «Цеолит».

– Я ни разу не возвращался, – говорю я, когда Макдоналдс скрывается из вида и снова кажется, будто мы последние люди на Земле.

– Сейчас мы нарушаем закон, – сообщает Альбион. – Но в ПЗО можно заехать всего в нескольких точках. Ты должен понимать, что мы делаем. Люди не приезжают сюда почтить память, здесь нет мемориалов, пока нет. До сегодняшнего дня у тебя не было причин сюда возвращаться.

Узкое шестьдесят пятое шоссе пустынно, какое-то движение здесь присутствует только из-за ПЗО «Цеолит». По обочинам громоздятся знаки: «Внимание! Сбавьте скорость. Въезд для грузовиков». Мы минуем главный лагерь ПЗО «Цеолит» – несколько похожих на аэродромные ангары строений, – проезжаем мимо песчаных куч, как будто в Пенсильвании вдруг возникла пустыня. По барханам курсируют огромные желтые грузовики с колесами размером с нашу машину, над ними висит дымка песчаной пыли. Альбион включает дворники и омыватель, чтобы очистить стекло. Вдали вспыхивают огни стеклозаводов. Мы застреваем, уткнувшись в вереницу грузовиков с сероватым песком.

– Придется сбавить скорость, – говорит Альбион, и я замечаю, как ее глаза бегают в поисках альтернативного маршрута в Начинке.

Наконец мы сворачиваем с шестьдесят пятого на извилистую дорогу среди деревьев и почерневших, давно покинутых домов, церквей и школ, многие здания частично обрушились, зияют разбитыми окнами. Асфальт потрескался, колеса ухают в огромные ямы. Мы приближаемся к блокпосту, первому на пути. Здесь стоит только пустая будка, а дорогу перегораживает шлагбаум. На знаке написано:



Военная зона

ОПАСНО

Нарушители преследуются по закону





* * *


Альбион съезжает с дороги, шины тонут в мягкой траве. Мы огибаем шлагбаум и возвращаемся на дорогу. Минуем еще один армейский блокпост, ворота здесь открыты. Альбион говорит, что настоящие блокпосты – только у ПЗО «Цеолит» на основных трассах ближе к городу. Военные давно покинули эти места, после того как у многих солдат обнаружили рак щитовидки. Мы сворачиваем на бывшую главную артерию города, но дорога в ужасном состоянии, местами вместо асфальта щебенка, заросшая ежевикой, молодыми деревцами и бурьяном по пояс. Альбион съезжает с дороги и останавливается в рощице, чтобы машину не было видно, если кто-нибудь появится.

– Думаю, это место подойдет. Мы уже близко, – говорит она. – Не стоит рисковать и пробить шину только ради того, чтобы подобраться чуть ближе.

Я брожу по окрестностям и озираюсь. День пасмурный, над нами серое, стальное небо, этот сумрак подавляет. Организм отказывается просыпаться в такой ранний час и в такую погоду, сырой и тяжелый воздух забивает ноздри.

– Ты сказала, мы уже близко?

Я оглядываю обширные пустоши и поросль – кустарника вокруг, мне кажется, что до города еще далеко, многие мили, и тут вдруг я с тошнотворным чувством понимаю, что в пустом пространстве между холмами и высился город – да, он был именно там, небоскребы торчали бы прямо над верхушками деревьев. Теперь там лишь пустырь.

– О нет, господи, нет, нет, нет! – причитаю я, и перед глазами все плывет, я не падаю в обморок, но оседаю на землю, к голове прилило слишком много крови. – Я не могу, – говорю я Альбион. – У меня не получится.

Альбион открывает багажник и вытаскивает вещи. Сначала она вынимает снаряжение, а потом уже подходит ко мне. Встает на колени и ждет, когда я подниму голову и посмотрю на нее.

– Ты как? – спрашивает она. – В смысле, физически. Не поранился?

– Нет, я цел.

– Тогда поднимайся.

Мы натягиваем поверх одежды костюмы химзащиты, дождевики и голубые поливинилхлоридные перчатки, у каждого из нас с собой армейская аптечка на случай ранения. Еще мы берем фонарики и компас, если вдруг засбоит Начинка, нейлоновую веревку и палатку с максимальной защитой. Альбион убирает волосы под капюшон костюма и стягивает его завязками. Мои завязки она дергает с такой силой, что капюшон закрывает лицо. Она смеется, и когда я откидываю капюшон с лица, целует меня. Ее поцелуй невинен и пахнет бальзамом для губ.

– Ты покраснел как свекла, – говорит она.

– Давление подскочило, – объясняю я, чувствуя, как пылает лицо. – У меня было что-то вроде сердечного приступа, но нет причин волноваться.

– Как думаешь, ты справишься? Будет непросто, и я сейчас не об эмоциях. Некоторые зоны до сих пор радиоактивны, другие уже нет. Будем измерять уровень. Я ходила в походы и в экстремальных погодных условиях, но это совсем другое, так что я тоже могу ошибиться. Местность неровная и завалена обломками. Будем часто отдыхать. Но можем хоть сейчас повернуть домой.

– Я хочу дойти до конца, – говорю я.


Альбион вытаскивает тяжелый пластмассовый прибор на веревке и вешает его мне на шею, под химкостюм.

– Это дозиметр, – объясняет она, вешая второй себе на шею. – Начальная доза нулевая. Будем проверять время от времени. Если датчик покраснеет, значит, нужно немедленно уходить. Если почернеет, нужно немедленно в больницу.

Мы надеваем противогазы, такие же, как носят работники ПЗО «Цеолит» – резиновые, похожие на голову насекомого, с торчащими шарами системы фильтрации. В этих штуковинах трудно разговаривать, и мы обмениваемся текстовыми сообщениями, в последний раз все проверяя. Я укладываю букет цветов в карман рюкзака.

Прежде чем мы трогаемся в путь, Альбион берет меня за руку. Мы оба в перчатках, но я ощущаю тяжесть ее ладони, а ее длинные пальцы сплетаются с моими. Я знаю, этим жестом она хочет помочь мне пройти по земле мертвых, но все же надеюсь, насколько вообще способен надеяться, что это означает и нечто большее. Не проходит и десяти минут, как начинается дождь.

«Питтсбургская весна», – пишет Альбион.

В этом костюме неудобно передвигаться, я уже вспотел. Мне казалось, поездка будет не сложнее, чем наши походы по лесу, но при каждом шаге в рюкзаке за спиной булькает вода, и я теряю равновесие, а тропа неровная, на дороге бурьян, колючки, ямы и выщербины, приходится их огибать или переступать. Дождь усиливается. Я загружаю приложение «Роза ветров», графика выглядит такой яркой на фоне хмурого неба, мы двигаемся на северо-северо-восток, направление отмечено яркой зеленой стрелкой, широта и долгота меняются в настоящем времени.

Я загружаю Архив, и на унылый пейзаж наслаивается прозрачное сияние. Здесь бок о бок должны стоять две церкви, я вижу их в Архиве, но они исчезли. А чуть дальше к западу, у холмов, должны быть дома, и бары, и башня больницы Аллегейни. Должны быть холмы. Но больше нет никаких – холмов.

«Ты знаешь, куда идти?» – спрашиваю я.

«Я следую указаниям Шеррода. Он ходил по этому маршруту».

Мы подходим к очередному армейскому блокпосту с колючей проволокой, чтобы люди вроде нас не лезли куда не следует. Блокпост давно заброшен, в будке горы пустых бутылок из-под «Маунтин дью», использованных шприцев и презервативов, оберток от сникерсов. Старый ботинок, птичье гнездо. Альбион ведет меня вдоль забора, до GPS-метки, которую Болван обозначил в качестве точки входа. Предположительно, в этом месте забор не закреплен, можно приподнять сетку и пролезть. Но все уже заделали.

Двадцать минут Альбион копается в форумах по ПЗО, просматривая сообщения от тех, кто якобы побывал в городе, – охотников за впечатлениями, любителей теорий заговоров, журналистов, мародеров – и наконец находит правдоподобное описание другой точки входа, еще одной дыры в заборе неподалеку. Через сорок пять минут мы находим нужное место, это разрезанная угловая секция забора. Мы заталкиваем туда рюкзаки, а потом по очереди ползем по-пластунски. Когда мы оказываемся на той стороне, с груди капает грязь. «Роза ветров» перезагружает Архив, и в небе протягивается призрачный образ моста Ветеранов, но сейчас от него осталась лишь гора мусора и торчащая по берегам реки арматура.

«Шеррод говорил, что можно пройти по мосту на Шестнадцатой улице», – сообщает Альбион.

Мы аккуратно пробираемся против сильного встречного ветра, ткань костюмов хлопает на ветру, как крылья бьющейся птицы. Мы скользим вниз по склону и находим проход по равнине, которая когда-то была Нордсайдом, сейчас здесь растут полевые цветы, среди останков испепеленных зданий пробивается молодая поросль деревьев. Я смутно припоминаю местную архитектуру, но даже с помощью Архива не могу определить среди развалин, что есть что, – тут только угловатые кирпичные контуры, наполненные мусором фундаменты, дверные проемы без дверей. Бо́льшая часть домов попросту исчезла. Где-то неподалеку был фотомагазин, последнее место в городе, где проявляли фотопленку, теперь же здесь только трава.

Мост на Шестнадцатой почти цел, хотя некоторые опоры снесло взрывом. В пролетах завывает ветер, как будто рыдает целый детский хор. Нестройный звук с резкими металлическими нотками действует на нервы. Подойдя ближе, я замечаю крылатых коней и армиллярные сферы, венчающие макушки колонн на мосту, только теперь они обуглились и расплавились, а лошади похожи на адских гончих.

Мост кричит, когда мы идем по нему, а я думаю только о ребенке, погибшем вместе с Терезой, слышу его крики среди других криков, хотя и знаю, насколько это мелодраматично, даже истерично, и все-таки моя дочь сгорела в пламени – ее кожа, нервная система и вены, ее глаза и волосы, двадцать пальчиков, которые я мог бы пересчитывать. Хватит, довольно. Внизу бежит река, мерцающий серебром отравленный поток. На полпути я останавливаюсь, пытаясь разглядеть центр города. Архив накладывает город на прежнее место. Теперь там пусто. Только прах.

В конце моста мы обнаруживаем одинокую кирпичную стену, которая отбрасывает черную тень, и отдыхаем, ненадолго приподнимая противогазы, чтобы глотнуть воды. У Альбион покраснели глаза – она плакала, и я гадаю, что так ее ранило, когда мы пересекали мост, чьи крики ей послышались, но вижу, как она напряжена, и потому не спрашиваю, она сама разберется с болью, как и всегда. Снова хлещет дождь, освежая, хотя и превращает почву под ногами в слякоть. Альбион проверяет дозиметр – пока чисто – и снова прячет его под костюмом.

Мы огибаем центр города, следуя по маршруту Болвана, идем друг за дружкой по узкой тропе, Альбион шагах в десяти впереди. Не знаю, кто протоптал этот путь. Может, животные? Олень или еще кто-то? Я чуть не наступаю на свернувшуюся кольцами змею, и она скользит прочь. Я застываю в испуге, задерживая дыхание и позволяя ей уползти подальше, прежде чем продолжаю путь. Удивительно, как быстро природа берет свое, прошло всего десять лет, а все уже заросло травой и бурьяном, по штукатурке карабкаются вьюны. Альбион показывает на что-то впереди. Шагах в ста на тропе, среди бетонных развалин здания суда, пасется стадо оленей. Странно, но во время взрыва не все деревья сгорели. Самые старые до сих пор стоят, только кора порыжела.

В Начинке вспыхивает золотом мост на Десятой улице, архитектура в стиле ар-деко еще больше, чем когда-либо, делает его похожим на призрак ушедшего века. На склоне горы зияет пасть туннеля Армстронга, и я предлагаю войти туда, чтобы спрятаться от дождя.

«Я уж лучше подхвачу воспаление легких», – отвечает Альбион.

Она указывает на контуры Второй авеню, поднимающейся из-под железнодорожного моста. Альбион предлагает устроить лагерь на склоне, где руины дороги образуют подобие крыши. Дождь не унимается, и мы карабкаемся наверх как в комедии, поскальзываясь на каждом шагу, но находим опору на каменных обломках и подтягиваемся, цепляясь за поросль. Место, которое Альбион предложила для лагеря, совершенно сухое. Я помогаю ей установить палатку – вишнево-красный тубус расправляется и принимает нужную форму. Альбион снимает маску и проверяет дозиметр. По-прежнему чисто. Мы идем уже пять часов, и это первый настоящий привал.

– Проголодался? – спрашивает она.

– Умираю с голода.

Не помню, как я лег, тем более как уснул, но когда я внезапно просыпаюсь, Альбион разбирает серебристые пакеты с припасами.

– Ты отключился, – сообщает она. – Дал храпака.

– И надолго?

– Минут на двадцать. Ненадолго. Предпочитаешь тосканскую вегетарианскую лазанью или феттуччини с красным перцем?

– М-м-м… Наверное, лазанью.

Альбион наливает воду в упаковку из фольги, разламывает ее по контуру (это нагревательный элемент) и потряхивает. А потом вручает мне дымящуюся лазанью и деревянную ложку, похожую на маленький садовый совок.

– Это тоже тебе, – говорит она и дает мне упаковку с сухим шоколадным пудингом.

– Вкуснятина. Ты просто отличный повар – добавила воды, и такой результат. Пудинг тоже неплох. Я бы его с удовольствием ел почаще. Надо купить и домой.

Альбион хочет пройти последний отрезок пути до темноты.

– Еще пара часов, и обратно, – говорит она. – И тогда можем отдохнуть до утра. Ты как?

– Все нормально, – уверяю я. – Немного взмок, и все болит. Ноги. Похоже, натер мозоли на мозолях.

– Осталось еще чуть-чуть.

Мы идем дальше по Второй авеню. Альбион не сказала, зачем мы здесь, зачем вернулись обратно в Питтсбург, но уже на Второй становится ясно, что Альбион ведет меня в Дом Христа, хочет показать что-то скрытое там. В конце Второй мы подныриваем под железнодорожный мост и сворачиваем на Ран. Улицы, точнее их контуры, по-прежнему на месте, как и остовы некоторых домов. Альбион ведет меня по пустырю, пробираясь в траве по колено. В траве шелестит ветер, превращая ее в зеленые – волны.

– Это здесь, – сообщает Альбион.

Сам бы я наверняка не заметил это место – Дом Христа исчез, остался лишь контур из шлакоблоков и кирпича на фундаменте, но даже он с трудом различим под травой и сорняками. Я загружаю Архив, и появляется прозрачный Дом Христа – пепельно-серый деревянный сайдинг и слова Христа белой краской. «Если кто не родится свыше, не может увидеть Царствия Божия». Когда я в последний раз видел этот дом, Болван его поджег, но сейчас и без огня дом словно пылает изнутри холодным черным пламенем, которое невозможно потушить. Я выключаю Архив, но место все равно кажется про́клятым. Трава выглядит маслянистой, нездоровой, а оставшиеся кирпичи на ощупь наверняка будут холодны, как труп. Я обхожу дом по периметру, это несложно.

– Смотри под ноги, – предупреждает Альбион.