Жажда

Харри пошел за ней в кухню. Один из криминалистов брал пробы со стеклянной колбы блендера, стоявшей в раковине.

– Он сделал себе смузи, – сказала Катрина.

Харри сглотнул и взглянул на колбу. Ее внутренняя поверхность была красной.

– Из крови. И из того, что похоже на лимоны из холодильника. – Она указала на остатки желтой кожуры, валявшиеся на столешнице.

Харри почувствовал приступ тошноты. Он подумал, что это как первая рюмка, от которой трясет и хочется блевать. Еще две рюмки, и остановиться уже невозможно. Он кивнул и вышел из кухни. Быстро осмотрел ванную и спальню, а потом вернулся в гостиную. Закрыл глаза и прислушался. Женщина, поза тела, способ его расположения. Способ расположения Элисы Хермансен. И вот оно пришло, эхо. Это был он. Должен быть он.

Когда Харри снова открыл глаза, он увидел перед собой молодого человека со светлой челкой, который, кажется, был ему знаком.

– Андерс Виллер, – сказал парень. – Следователь.

– Да, конечно, – кивнул Харри. – Ты окончил Полицейскую академию год назад? Или два года?

– Два.

– Поздравляю с отличными оценками.

– Спасибо. Здорово, что вы помните мои оценки.

– Я не помню, это чистая дедукция. Ты работаешь в отделе по расследованию убийств в должности следователя всего после двух лет службы.

Андерс Виллер улыбнулся:

– Скажите, если я буду вам мешать, и я уйду. Дело в том, что я начал работать два с половиной дня назад, и если здесь у нас серия, то вряд ли у кого-то будет время в ближайшее время меня обучать. И я хотел спросить, нельзя ли мне на некоторое время сесть вам на хвост, чтобы я мог поучиться. Но только если вы не возражаете.

Харри посмотрел на парня и вспомнил, что тот нередко заходил к нему в кабинет и задавал много вопросов. Так много и порой настолько не по делу, что можно было заподозрить его в холеголовии. Холеголовыми в Полицейской академии называли студентов, влюбленных в миф о Харри Холе. В некоторых исключительных случаях именно эта влюбленность становилась основной причиной их поступления в академию. Харри бегал от таких студентов как от чумы. Холеголовый или нет, но Андерс Виллер, по мнению Харри, мог далеко пойти со своими оценками, амбициями, с этой улыбочкой и способностью легко осуществлять социальные маневры. И прежде чем Виллер начнет свое возможное восхождение, такой смышленый парень может успеть сделать что-нибудь полезное, например раскрыть несколько убийств.

– Не возражаю, – сказал Харри. – Первый урок: твои новые коллеги тебя разочаруют.

– Разочаруют?

– Ты стоишь здесь такой вышколенный и гордый, потому что думаешь, будто очутился на самом верху пищевой цепочки полиции. Так что вот тебе первый урок: следователи, расследующие убийства, такие же люди, как все. Мы не слишком умны, кое-кто из нас просто глуп. Мы совершаем ошибки, много ошибок, и не особенно хорошо на них учимся. Когда мы устаем, мы иной раз предпочитаем выспаться, а не продолжать охоту, хотя и знаем, что разгадка может оказаться за следующим поворотом. Так что, если ты полагаешь, что мы откроем тебе глаза, вдохновим тебя и покажем тебе совершенно новый мир следственно-технического искусства, ты будешь разочарован.

– Все это мне уже известно, Харри.

– Вот как?

– Я два дня проработал с Трульсом Бернтсеном. Я просто хочу узнать, как работаете вы.

– Ты ходил на мои лекции о расследованиях убийств.

– И я знаю, что вы работаете не так. О чем вы думали?

– Думал?

– Да, когда стояли вон там с закрытыми глазами. Сомневаюсь, что об этом вы рассказывали на лекциях.

Харри увидел, что Бьёрн разогнулся, а Катрина встала в дверях, скрестила руки на груди и одобрительно кивнула.

– Ладно, – произнес Харри. – У всех методы разные. Мой заключается в том, чтобы попытаться поймать мысли, проносящиеся в мозгу, когда я в первый раз появляюсь на месте преступления. Все вроде бы незначительные выводы, которые автоматически делает мозг, когда впитывает впечатления от места, где ты оказался впервые. Эти мысли мы очень быстро забываем, потому что не успеваем сформулировать их до того, как внимание отвлекается на что-то другое, подобно снам, которые исчезают, когда ты пробуждаешься и начинаешь впитывать окружающую тебя обстановку. Девять из десяти таких мыслей бесполезны. Но ты надеешься, что десятая что-нибудь да значит.

– А сейчас? – сказал Виллер. – Какая-нибудь из мыслей имела значение?

Харри помедлил, поймав изучающий взгляд Катрины.

– Не знаю. Но мне кажется, что убийца озабочен чистоплотностью.

– Чистоплотностью?

– Свою предыдущую жертву он перенес с места, где ее убил, на кровать. Серийные убийцы обычно ведут себя однотипно, так почему же он оставил эту женщину в гостиной? Единственное отличие ее спальни от спальни Элисы Хермансен заключается в том, что у нее грязное постельное белье. Я осмотрел квартиру Хермансен вчера, когда криминалистический отдел забирал ее белье. Оно пахло лавандой.

– Значит, он занимался с этой женщиной некрофилией в гостиной, потому что не переносит несвежего постельного белья?

– Мы дойдем до этого, – ответил Харри. – Ты видел блендер в кухне? Хорошо, а ты видел, что после использования он положил его в раковину?

– Куда?

– В мойку, – вмешалась Катрина. – Молодежь не знает, что посуду можно мыть руками, Харри.

– В мойку, – повторил Харри. – Его было не обязательно туда ставить, преступник ничего не собирался мыть. Так что, скорее всего, это было бессознательное действие. Возможно, он страдает рипофобией? Или мизофобией? Обычно у людей, занимающихся серийными убийствами, фобий хоть отбавляй. Но он не выполнил действия, не помыл, он даже не открыл кран и не залил колбу водой, чтобы остатки кроваво-лимонного смузи потом было легче отмыть. Почему?

Андерс Виллер покачал головой.


– Хорошо, давай и к этому вернемся позже, – сказал Харри и кивнул в сторону трупа. – Как ты видишь, на этой женщине…

– Сосед опознал в ней Эву Долмен, – сказала Катрина. – Эва через «Э».

– Спасибо. На Эве, как ты видишь, надеты трусы, в отличие от Элисы, с которой они были сняты. В мусорном ведре в ванной сверху лежали открытые коробочки из-под тампонов, так что, мне кажется, у Эвы была менструация. Катрина, можешь взглянуть?

– Судмедэксперт в пути.

– Просто чтобы убедиться, что все так, как я думаю, что тампон все еще в ней.

Катрина нахмурилась и сделала то, о чем просил Харри, в то время как трое мужчин отвернулись.

– Здесь торчит шнурок от тампона, да.

Харри вынул пачку «Кэмела» из кармана куртки.

– А это означает, что убийца – если только он не вернул тампон на место – не насиловал ее вагинально. Потому что он… – Харри указал сигаретой на Андерса Виллера.

– Чистоплотный, – ответил Виллер.

– Во всяком случае, это один из вариантов, – продолжал Харри. – Второй вариант – он не любит крови.

– Не любит крови? – удивилась Катрина. – Он пьет ее, черт возьми!

– С лимоном, – произнес Харри и взял в рот неприкуренную сигарету.

– Что?

– Этот же вопрос я задаю себе, – сказал Харри. – Что? Что это означает? Что кровь была сладкой?

– Ты пытаешься шутить? – спросила Катрина.

– Нет, просто мне кажется любопытным, что человек, который, по-видимому, получает сексуальное удовлетворение от питья крови, не выпил свой любимый напиток чистым. Люди используют лимон к джину и к рыбе, они утверждают, что он подчеркивает вкус. Но это не так, лимон парализует вкусовые рецепторы и заглушает все остальные вкусы. Мы добавляем лимон, чтобы подавить вкус того, что на самом деле нам не нравится. Так что, возможно, нашему вампиристу совсем не нравится вкус крови, возможно, прием крови внутрь тоже является бессознательным действием.

– Или он суеверен и пьет кровь, чтобы получить силу своих жертв, – предположил Виллер.

– Так или иначе, он – преступник, руководствующийся сексуальным безумием, но в этом случае он не стал трогать половые органы женщины. Возможно, потому, что у нее кровотечение.

– Вампирист, не переносящий менструальной крови, – пробормотала Катрина. – Лабиринты человеческого разума…

– Что возвращает нас обратно к колбе блендера, – сказал Харри. – Есть ли у нас какие-нибудь другие физические следы преступника, кроме нее?

– Входная дверь, – ответил Бьёрн.

– Дверь? – спросил Харри. – Я взглянул на замок, когда пришел, и мне показалось, он не поврежден.

– Взлома не было. Ты не видел внешнюю сторону.



Трое коллег стояли на лестнице и смотрели, как Бьёрн развязывает веревку, удерживающую дверь в открытом положении. Она медленно закрылась, и стала видна ее внешняя сторона.

Харри вгляделся. У него гулко забилось сердце в груди и пересохло во рту.

– Я привязал дверь, чтобы никто из вас не прикоснулся к ней при входе, – пояснил Бьёрн.

На двери была нарисована почти метровая буква «В». Внизу буквы имелись потеки в тех местах, где пролилась использованная для ее изображения кровь.

– Вот поэтому нас и вызвали, – сказала Катрина. – Сосед услышал, как кот Эвы мяукает в подъезде. Соседи привыкли, что кот оставался на лестнице, и, когда Эва слишком долго не открывала, обычно забирали его к себе. По их словам, постепенно котик стал не совсем понимать, где же его дом. Короче, когда они хотели забрать кота, то увидели, что он стоит и лижет дверь. А поскольку коты обычно не любят вкуса краски, соседи поняли, что буква «В», вероятно, нарисована кровью.

Четверо полицейских молча разглядывали дверь.

Бьёрн первым нарушил тишину:

– «В» значит «виктория», победа?

– «В» – это «вампирист», – сказала Катрина.

– А может, он просто отметил очередную жертву, – предположил Виллер.

Трое коллег посмотрели на Харри.

– Ну? – нетерпеливо спросила Катрина.