Железный лес
Часть 31 из 36 Информация о книге
– Запомни, это была твоя инициатива, – обратилась Галина к девушке. В замке дважды щелкнул ключ. Секретарша нажала ручку, дверь приоткрылась. – Иван Алексеевич? Галина открыла дверь шире, но порога не переступила. Она стояла в проеме, заслоняя обзор, и Александра со своего места ничего не видела, кроме куска стены и угла позолоченной рамы. Но Ксения, выглянувшая из-за плеча секретарши, по всей вероятности, увидела больше. Девушка отпрянула, сделала два шага назад, наткнулась на письменный стол и села на него. И осталась сидеть, глядя в неподвижную спину Галины. Александра оторвалась от дверного косяка, подошла к открытой двери в галерею. И тоже увидела тело – шагах в пяти от порога. Маневич лежал навзничь, разбросав руки в стороны. Голова была обращена к двери, ноги – вглубь галереи. Лицо, залитое кровью, было повернуто влево. Казалось, Маневич разглядывает большое полотно – пожелтевший образец французского классицизма, изображающий битву Иакова с ангелом. С противоположной стороны в затылок коллекционеру с наивным удивлением глядела молодая крестьянка в синем сарафане и в головной повязке, вышитой мелким серым жемчугом. Влажные черные глаза женщины казались заплаканными и бесконечно печальными, но на румяных, еще не увядших губах цвела забытая улыбка. На полпути между телом и порогом на полу лежал пистолет. – Закрой дверь, – шепотом сказала Александра. И Галина послушно выполнила ее приказание – прикрыла дверь так осторожно, словно боялась разбудить лежавшего в галерее человека. Глава 10 Бесконечный засушливый август оборвался внезапно, словно кто-то вырвал последние страницы из романа. Начались дожди. Ночами вода тихо пела в водосточном желобе над окнами, и Александра быстро засыпала под этот мерный, бессвязный лепет. Дни были заполнены обычной рутинной работой, вместе с осенью явились и заказы. Рынок понемногу оживлялся. Игнат переехал к Эмилю – временно, как уверял он. Он по-прежнему надеялся заработать на своей идее тиражирования гербов. – Я уже почти присмотрел квартирку на съем, только далековато от центра, – сообщал он Александре каждый раз при встрече. – А мне хотелось бы устроиться поближе к вам, ребята. Домой (если только у Игната был где-нибудь дом) он в ближайшее время возвращаться не собирался. Добряк Эмиль был только рад заполучить компаньона. С тех пор как торговец старинными тканями, по его собственному выражению, «оказался замешанным в убийстве», у него то и дело случались нервные срывы. Художницу еще два раза вызывали для дачи показаний. Александра отвечала на все вопросы, на какие могла ответить, но ни о чем не спрашивала. Она знала, что Галина была заключена под стражу на десять суток, а затем переведена на экспертизу в психиатрическую больницу. Все подробности были ей неизвестны, но ничто не могло бы ее заставить позвонить Ксении, которая наверняка была полностью обо всем осведомлена. Тот момент, когда Галина закрыла дверь галереи, стал для Александры переломным. История, терзавшая ее четвертые сутки, оборвалась. Она не думала о Маневиче, оставшемся лежать в галерее под перекрестными взглядами людей на картинах – взглядами людей, давно умерших или никогда не бывших вовсе, и все-таки бессмертных. Она видела в тот страшный миг Федора, его пухлые детские щеки, золотые очки, слышала его нелепую песенку. Ее душили жалость и чувство вины. Смерть Маневича никаких эмоций у нее не вызвала. Более того – увидев тело, она даже не удивилась. В этот миг Александра поняла, что ожидала такой развязки. «Я им была нужна, как средство. Целью был он». Она по-прежнему думала о преступнике во множественном числе. Договор с Маневичем и полученный от него аванс были приобщены к вещественным доказательствам. Реставрациями удавалось заработать немного. Близился срок очередного взноса квартирной платы. И как-то утром, в самом начале сентября, Александра, пересчитав отложенные деньги, позвонила Игнату. – Сдаюсь, – сказала она, стараясь говорить с шутливой интонацией. Имитировать беззаботность получалось плохо, Александра сама не верила своему голосу. – Я нарисую твой железный лес в червлёном поле. Но краски за твой счет. Учти, аутентичные сурик и киноварь очень дорогие. И мне еще надо разобраться с серебром… Наверное, потребуется настоящая серебряная фольга? – Никаких проблем с серебром! – радостно выкрикнул в трубку Игнат. – Серебро традиционно заменяется белым цветом. Как золото – желтым. – Тогда достаточно свинцовых белил. И ты обещал сам достать старую доску. Вези аванс. – Сию минуту! – голос собеседника звенел от воодушевления. – Скажи только, навскидку, когда ты управишься? Клиент переживает. Заметь, я ни с кем, кроме тебя, не договаривался! Я в тебя верил! – Сама работа пустяковая. Все сроки будут зависеть от доставки материалов, – без энтузиазма ответила художница. – Ну и от технологии – учитывай, что доска должна будет схватиться и высохнуть. Напоследок пройдусь феном. Полагаю, твоему клиенту придутся по сердцу кракелюры… Налет старины. Кстати, если доска будет с трещинами и утратами, я это только приветствую. – Обожаю тебя, – выдохнул Игнат. – Всегда обожал. * * * Александре посчастливилось закупить все необходимые материалы – грунт, основу, краски – в один день и в одном месте. Ее старый знакомый, державший в районе Кузнецкого Моста салон с весьма посредственными картинами, прирабатывал торговлей аутентичными материалами. – Что-нибудь интересное намечается? – осведомился он, упаковывая покупки. – Давно тебя не видел. – Да, реставрация одна. Александра не заботилась о том, поверят ей или нет. Владелец салона не хуже ее знал, что аутентичные краски требуются для того, чтобы полотно проходило химический анализ и рентген. Старинное полотно, отреставрированное с помощью современных средств, куда более убедительно для эксперта, чем полотно в хорошем состоянии без следов современных материалов. – Ничто так не похоже на подлинник, как абсолютная фальшивка, – проговорила Александра, следя за тем, как свертки исчезают в коричневом бумажном пакете. – Что, Саша? – оживился хозяин магазина. – Ничего, извини, просто думаю вслух. – Задумаешься тут… – понимающе кивнул он. – Это ведь при тебе Маневича застрелили? – Я этого не видела и даже не слышала, – сухо ответила Александра. – Он погиб в своей галерее. – Говорят, там было что-то невероятное, – мужчина медлил, не торопясь отдавать ей пакет. – Полная звукоизоляция, поэтому выстрела никто не слышал. Камеры наблюдения отключены. Секретарша вошла к нему, застрелила, спокойно вышла и отправилась по делам. А в приемной все это время сидела его старшая дочь! Вот это я понимаю… – Ты знаешь больше меня, – Александра не слишком церемонно выхватила пакет у него из рук. – Это я должна тебя расспрашивать. Об убийстве Маневича говорили все, с кем приходилось общаться Александре. О смерти Федора также знали многие. Александра, как могла, избегала этих тем, сторонилась публичных сборищ, даже пропустила важную выставку, на которую была приглашена. У ее известности появился новый оттенок, который совсем ее не радовал. Через час она встретилась в кафе с Мариной Алешиной. Инициатором встречи была Александра. – Пройдет время, и все забудется, – утешала ее Марина. – Надеюсь, ты на меня не злишься за то, что я свела тебя с Маневичем? – Ну что ты… Это было бы идиотизмом! Откинувшись на спинку плетеного кресла, Александра провожала взглядом отражения облаков, струящихся в потоках рыжей дождевой воды, текущей вдоль тротуаров. Ручьи бурлили, исчезая в сливных решетках, и казалось, что облака просачиваются под землю. Только что прошел сильный ливень. Марина хотела сесть внутри кафе, но Александра настояла на том, чтобы устроиться снаружи, под тентом. Из посетителей здесь были только они. – Поверить не могу, что он мертв, – Марина задумчиво зачерпывала ложечкой пышную сливочную пену и топила ее в кофе. – В нем было столько жизненной силы… И какое чудовищное преступление! Она, в самом деле, психически больна, эта секретарша. Я видела ее пару раз, имела такое счастье. Все-таки первое впечатление самое верное. Она мне очень не понравилась. – Я не могу сказать, что Галина вызвала у меня антипатию, – Александра поежилась, и виноват в этом был не порыв ветра. – В ней было что-то необычное… Но не отталкивающее. И она совсем не похожа на сумасшедшую. Самое главное – зачем?! Вот чего я не понимаю… Убить трех человек, дерзко, жестоко, изворотливо все просчитать и… Сесть в тюрьму или в психушку?! Где тут для нее выгода? «Cui prodest», как выражались римляне. Чтобы натворить такое, нужно иметь в виду действительно огромную личную выгоду.[3] – Или свихнуться, – с олимпийским спокойствием добавила Марина. Она слегка распахнула на пышной груди дорогой клетчатый плащ, сощурилась на небо, стремительно очищавшееся от облаков. – Тогда можно и без мотивации обойтись. Как ты думаешь, стоит ждать бабьего лета? – Чтобы свихнуться, тоже нужна причина, – возразила художница. – Так всей Москве известно, что секретарша когда-то была его любовницей, – Марина улыбалась со снисходительной иронией. В уголках ее свежего румяного рта обозначились лукавые ямки. – Только ты не знала. Я не думала, что тебе нужна такая информация… – Все знали и жена тоже? – Разумеется! – Марина негромко рассмеялась. – Жена Маневича… То есть теперь уже вдова. Умная женщина. Она ведь понимала, что куда безопаснее держать при муже бывшую любовницу, к которой он давным-давно охладел, преданную как собака, исполнительную… Наконец, осведомленную о многих его делишках. Это лучше, чем сажать на ее место новых и новых секретарш, моложе, свежее, красивее… – Ты мне сама говорила, что Маневич – безупречный семьянин, – напомнила Александра. – Каждый вкладывает в это понятие свой смысл, – Марина пожала плечами. – Безупречный семьянин далеко не всегда является верным мужем. Собственно говоря, требования к мужу и мужчине вообще разные… Александра, преодолевая неловкость, подняла руки, показывая, что побеждена: – Против твоей житейской мудрости мне не устоять! Но признай и мою правоту – Галина совершила безумный поступок. Возможно, она плохо сознавала, что натворила. У нее был странный вид в тот день, я все вспоминаю ее взгляд… И когда Ксения настаивала, чтобы мы заглянули в галерею, Галина очень не хотела отпирать. Она не испугалась, но как будто была в замешательстве… Может быть, она забыла, что мы должны там обнаружить. Такое у преступников бывает, я слышала. – Доктора разберутся, – отрезала Марина и подалась вперед. – У меня от этих разговоров портится настроение и цвет лица. Давай поговорим о деле. Ты уже контактировала с вдовой? – Зачем?! – Ну, как зачем, она ведь наверняка не заинтересована в том, чтобы вечно охранять эту проклятую коллекцию. Тем более известно, что особняк на Пятницкой – не собственность Маневича, дом был арендован на какой-то баснословный срок, на девяносто девять лет, что ли. Одна из махинаций конца девяностых. Думаю, вдова захочет попрощаться с этой недвижимостью, ну а картины ей и вовсе не нужны. А ты у Маневичей уже практически свой человек, в курсе дела, даже первых клиентов нашла… – Лучше бы не находила! – сцепив зубы, Александра усилием воли прогнала мысль о Федоре. – Я ведь тебе говорила, что деньги, которые Федя Телятников взял в банке, двести тысяч тысячными купюрами… Две запечатанные пачки, на каждой расписался кассир в банке… Они обнаружились у Галины в ее личном сейфе. А еще сто тысяч куда-то делись. – Тварь, – процедила Марина. – Убить человека за триста тысяч! – А Ветошников? Тот погиб вообще ни за копейку. Его даже не ограбили. – Ну, тут я хотя бы по-женски ее могу понять, – Марина в несколько глотков осушила чашку. – Убить мужа любовницы своего бывшего любовника… Чтобы этого бывшего любовника подставить. Тонкая месть. Прямо шахматы. Главное, спустя столько лет! Этакий Макиавелли… И ведь ужас в том, что Маневич доверял ей абсолютно. Она знала все. Иван Алексеевич как-то мне сказал, что его секретарша – единственный человек, которому можно открыть все карты, и никакой утечки информации не будет. Сколько живу, столько учусь не доверять людям… Ну уж его смерть будет мне уроком! – Подожди, подожди… – Александра с досадой замотала головой. – Во всем этом есть что-то глупое, точнее, самоубийственное… Страшная натяжка. Почему она сорвалась именно сейчас? Разозлилась, что Маневич ее много лет назад бросил, а теперь ради Валерии готов на развод? То есть к жене она все эти десять лет не ревновала? – Ничего странного, – заметила Марина. – Однажды падает последняя капля. Тебе это может показаться невероятным, но у меня был знакомый художник… Сильно пьющий, правда. Так вот, он напал с ножом на жену за то, что она неудачно прибралась у него в мастерской. К счастью, его удалось связать. Подлечился, живут дальше. А ревновать к жене – глупо. Пойми, в ее системе ценностей жена – постоянная величина. Священная корова, имущество ее кумира. А вот любовница – это соперница. Ты ей спутала все карты, когда она пыталась подставить Маневича – сперва с Ветошниковым, потом с бедным Федей. Ты шла по ее пятам, опережая полицию, уничтожала улики. Наверное, в какой-то момент она решила не прибегать к полумерам и попросту избавиться от самого Маневича. И то сказать, она уже слишком далеко зашла… Завидев мелькнувшую в дверях официантку в длинном черном переднике, Марина призывно подняла руку. Девушка подошла. – Дайте карту вин, пожалуйста, – попросила Марина. Александра удивленно приподняла брови: – А что за повод? Приятельница, не отвечая ей, заказала два бокала белого вина. Когда официантка ушла, Марина ободряюще похлопала Александру по руке: – Хочу выпить с тобой за то, чтобы эта история кончилась лучше, чем началась. Есть хорошие перспективы. – А я сомневаюсь. – Поверь моему чутью, – Марина открыла красную лаковую сумку, достала телефон. – Ты заработаешь на вдове больше, чем на самом Маневиче. Он был тот еще жмот! Впрочем, земля ему пухом. Думаю, ваши переговоры не стоит откладывать. На твое место найдется много охотников! Сейчас вокруг вдовы начнут кружить падальщики.