Зима

— Кто? — говорит Арт.

— Доктор литературы, — говорит она. — Человек, который составил словарь. Джонсон. Только не Борис. Полная противоположность Бориса. Человек, интересующийся значениями слов, а не тот, чьи интересы лишают слова всякого смысла[57].

— Откуда ты все это знаешь? — говорит он. — О книгах и словарях. Шекспир. Ты знаешь о Шекспире больше, чем я.

— У меня дип, — говорит она.

— Что-что? — говорит он.

— Первая половина диплома, — говорит она. — И выходные я провожу в библиотеке. Ну. Проводила.

— И ты ничего не видела? — говорит он. — Ты и правда ничего не видела?

— Для меня земля не сдвинулась с места, — говорит она. — Я видела комнату и нас в ней. Я была там. Но не видела в комнате ни берега, ни суши, ни того, что ты описываешь.

— Врач, — говорит он.

— Ты видишь врача? — говорит она.

Она встает на ящике и окидывает взглядом сарай.

— Нет, в смысле я схожу к нему, позвоню и запишусь, когда снова начнут принимать, — говорит он.

— Это не займет много времени, — говорит она, снова садясь. — В твоей стране в среднем уходит не больше полугода на то, чтобы получить реальную помощь при серьезных проблемах с психикой.

— Но я же схожу с ума, — говорит он.

Он снова забивается под пуховое одеяло. Натягивает его себе на голову. Люкс слезает с ящика и садится у его ног: он чувствует ее. Она берет в руку его ступню сквозь одеяло и держит ее. Ему приятно.

— Я сказала вчера твоей тетке, — говорит она. — После того как ты ушел сюда, пока ты спал. Я сказала, Арт бредит. А твоя тетка сказала, это прекрасное описание искусства — «арта»… Потом твоя тетка сказала, неудивительно, что ты бредишь, и сказала, что мы живем в странные времена. Потом она рассказала мне, как на той неделе шла по вокзалу и увидела четырех полицейских в черном и с автоматами. Они стояли и предлагали помощь каким-то старикам на перроне, рассматривавшим карту. Старики казались очень маленькими и хрупкими. А полицейские рядом с ними казались огромными, будто великаны. И она подумала: или я брежу, или мир сошел с ума… Потом она подумала: а что в этом вообще нового? Я брежу в безумном мире всю свою жизнь… А я сказала: нет, то, что видели вы, было не реальностью, а галлюцинацией. И тогда она сказала: где бы мы были без нашей способности видеть то, чего не должны видеть?

— А ты? — говорит Арт из-под одеяла. — Ты когда-нибудь…

— …видела береговую линию? — говорит она. — Ладно, я проведу для тебя короткую экскурсию по одной из своих береговых линий… Когда мне было лет десять, один из дядек моей матери составлял родословное древо, и он показал мне мое место на схеме: я была в самом низу. Я смотрела на все эти имена над собой, уходившие все дальше и дальше во времени, все эти столетия, стоявшие за именами, и думала: посмотри на всех этих людей у себя над головой, реальных людей и всех их родственников, все они — часть тебя, а ты ничего, абсолютно ничего не знаешь почти ни о ком из этих людей… Потом, много лет спустя, когда мне уже было семнадцать, я шла по улице в Торонто и вдруг остановилась посреди Куин-стрит, потому что вокруг все потемнело средь бела дня, и я впервые поняла, что, точно прачка или водоноска, несла и несу у себя на голове не просто один сосуд или корзину, а сотни корзин, стоящих одна на другой и доверху наполненных костями, высоких, как небоскреб. И они так сильно давили своей тяжестью на голову и плечи, что нужно было сгрузить их с себя, иначе они загнали бы меня сквозь тротуар глубоко в землю, подобно тому инструменту, которым рабочие раскалывают асфальт. И я могла думать лишь об одном: так темно, что нужен фонарик, хотя бы спичечный коробок, хватит просто крохотной зажженной спички, чтобы я могла увидеть в темноте, куда ставить ноги, могла взять себя в руки, удержать равновесие и опустить все, что я несу, на землю и заглянуть в каждую корзину, оказать ей уважение, отдать должное. Пойми меня правильно. Я хорошо понимала, что их там нет, у меня на голове не было ни костей, ни корзин — ничего. Но в то же время. Они были. Там. В смысле здесь.

— Да, — говорит Арт.

— Но, с другой стороны, — говорит Люкс, — когда я заговорила с твоей матерью о том, что ты вчера видел, она показалась недовольной и сказала, что тебе нужно взять себя в руки. По-моему, твоя мать — один из миллионов и миллионов людей, живущих на своем Финистерре[58].

Но Арт под одеялом не слышит, что она говорит о его матери, потому что ему слышится грохот и пол под ним начинает вибрировать.

— О господи.

Он стягивает одеяло с головы.

Протягивает руку к Люкс, чтобы та замолчала.

— Что такое? — говорит она.

— Кажется, опять начинается, — говорит он.

— Да? — говорит она.

— В воздухе грохот, — говорит он. — Земля трясется.

— Да, — говорит она. — Как от машины. Или самолета.

— Ты тоже слышишь? — говорит он.

Она кивает.

Он встает. Подходит к двери и чуть-чуть приоткрывает ее. Одноэтажный автобус, набитый людьми, дает задний ход, а затем рывками, медленно продвигается мимо сарая по тропе, ведущей к дому.

— Я вижу автобус, — говорит Арт.

— Я тоже вижу автобус, — говорит Люкс.

Арт натягивает одежду. Когда они подходят к дому, автобус уже припаркован на подъездной дорожке, его дверь открыта. Люкс стучит по металлическому боку автобуса.

— Тем самым я опровергаю автобус, — говорит она.

Мужчина за рулем держит в руке сигарету, отводя ее через боковое окно как можно дальше от себя.

— Это автобус для некурящих, — говорит мужчина.


В доме полно народу. На крыльце груда курток и ботинок. Возле маленького туалета в прихожей выстроилась очередь.

Незнакомец сидит в кабинете его матери и работает за ее компьютером.

— Не разговаривайте со мной, — говорит мужчина. — Я на фейстайме.

У него за спиной со скучающим видом стоит женщина. Мужчина начинает говорить с кем-то на экране о координатах на карте.

— Это мой муж, — говорит женщина, — и это худшее Рождество в моей жизни, большое спасибо, что спросили. Всю рождественскую ночь я пыталась заснуть в автобусе, а я ведь даже не фанатка редких птиц.

Женщина говорит, что ее зовут Шина Маккэллам, и объясняет, что они с мужем, тремя взрослыми детьми и партнерами своих взрослых детей вчера вечером выехали на этом автобусе из Эдинбурга. Автобус подбирал заядлых орнитологов-любителей по всей стране. Рейс организовал ее муж. Лично ей все равно, увидит ли она когда-нибудь в своей жизни канадскую вильсонию или нет. Но ее муж решил, что на этом можно заработать, а заодно и на птичек посмотреть: куча народу изъявит желание, если будет такая возможность, пусть даже придется ехать на Рождество, и хорошо заплатит за приключение, если кто-то его организует.

— И он оказался прав, — говорит она. — Что я могу сказать? В мире полно людей, для которых важна какая-то птица, которая не обитает в нашей стране, но случайно здесь оказалась.

Ее муж подмигивает Арту из-за фейстайма и потирает пальцы.

— Для меня это очень счастливое Рождество, — говорит мистер Маккэллам.

Женщина по имени Шина знакомит Люкс со своими детьми. Арт идет на кухню. Кругом бесшумно бродят люди в носках. Люди за кухонным столом пьют горячие напитки. Айрис жарит и варит на плите яйца, а какая-то женщина намазывает маслом гренки.

Арт отваживается зайти в столовую.

В столовой вообще нет никакой береговой линии.

Ладно.

Хорошо.

Обеденный стол усеян остатками вчерашнего ужина, которыми угощаются люди. Вокруг стола поднимается шум, когда люди узнают, кто такой Арт. Люди жмут ему руку. Благодарят его. Они рады знакомству. Словно считают его какой-то знаменитостью.

— Как она выглядит? — говорит мужчина. — Вы ее хоть сфотографировали?

— Нет, — говорит Арт.

— Но вы же ее видели, — говорит мужчина.

Арт краснеет.

— Я… — говорит он.

Он собирается рассказать им всю правду. Но мужчина показывает ему карту Корнуолла с расставленными повсюду чернильными крестиками и говорит:

— Знаю, знаю. Ваша птица улетела. Это случается с лучшими из нас. Но вы ее видели. Нам все равно ужасно хочется взглянуть, где вы ее видели, если можете точно указать место. Просто на всякий случай. Никогда не знаешь, где повезет. Потом мы встречаемся с другой группой, которая приехала на автобусе из Лондона в Маусхоул, чтобы проверить остальные места.

— Какие остальные места? — говорит Арт.

— Мы собираемся проверить все места наблюдения — как подтвержденные, так и вероятные, — говорит мужчина.

— Есть подтвержденные случаи наблюдения? — говорит Арт. — Настоящей канадской вильсонии?

— Где вы были? — говорит мужчина. — Они же по всему интернету.

— Прием, — говорит Арт.

Мужчина указывает на карте четыре вероятных и три подтвержденных места наблюдения.

Он показывает Арту снимок на своем телефоне, потом еще один и еще один.

Птица похожа на канадскую вильсонию. А пейзаж за канадской вильсонией похож на здешний.

— Это и впрямь она, — говорит Арт. — Боже.

— И вы ее видели, — говорит мужчина. — Вы один из счастливчиков. Мифическая канадская вильсония, и вы — один из немногих людей на Земле, которые видели ее своими глазами по эту сторону океана.

— По-любому, — говорит мужчина по фамилии Маккэллам, подходя и обнимая Арта за плечи, — повезет ли нам так же, как вам, или нет, свет клином на этой пичужке не сошелся. Лично меня радует хотя бы то, что я добрался до места под названием Маусхоул.

Женщина по имени Шина закатывает глаза.

— Могу помочь, — говорит ей Айрис. — У меня есть запас рождественского настроения. Пошли со мной.

— Хорошо, что ты встал, Артур, — говорит его мать. — Мне хочется показать некоторым из гостей товар в сарае, пока они не отправились на побережье.

Немало людей выходит за его матерью на улицу.