Зимний сон Малинки

Дедушка, увидев на какой мы прикатили машине — остолбенел. Вышел из ворот, наклонился набок, да так и застыл, оценивая общий вид «Порше». Потыкал пальцем дутые крылья автомобиля, с важным видом попинал колеса, и причмокнул с одобрением, почесывая подбородок. А бабушка ахнула и в ладони сплеснула, увидев Димку. Раскраснелась, как девушка, наскоро причесываясь и повязывая на голову косынку. Пригласила в дом, накормила, напоила, а потом целый час допытывала Гордеева: кто он и откуда взялся. Так и спросила: «Ты откуда такой орел нарисовался? Надеюсь, не мимолетный? А то у моего деда дробовик есть — в случае чего, запросто по крыльям-то пальнет!». А вот маме сказала совсем другое, когда она неожиданно приехала в деревню: «Говорила я тебе, Люська: не останется наша Маруся одна. И сама пригодится, и дети помехой не станут. А там и нам счастье будет. С таким-то орлом как бы уже этой осенью не родила. А по мне: так и пусть! Всех вырастим и людьми воспитаем. Поможем! Нет, ну какой парень-то хороший — глаза и душа за внучку радуются! Грех не выпить за счастье…»

Мама приехала не одна, а с матерью Димки и на ее машине. Вот тут уже я онемела, глядя, как они входят во двор. Остановилась с малинками у крыльца в ожидании — мы только с прогулки вернулись с санками, и Димка стряхивал с нас снег. Старший Гордеев не приехал, но Алла Сергеевна лишь рукой махнула, впервые обнимая меня, и, кажется, совсем не расстроилась его отсутствию. Поцеловала сына, вручила подарки детям и объяснила по-свойски моим родным: «Муж у меня упрямый. Ничего, одумается. У него сейчас гордость задета, оттого и кипит. Вы, Людмила Ивановна, не обижайтесь на нас. Кто же знал, что это Маша. Я когда вашу дочь узнала — сразу поняла, что все у сына уже решено. Давайте лучше знакомиться, раз уж теперь мы одна семья…»

Каникулы мы провели в деревне и в город вернулись уже к концу праздничных выходных. К этому времени Димка с отцом так и не помирился, и что касается «Гаранта» — был твердо намерен закончить текущие проекты, по которым взял обязательства, и уйти. А вот дальше… дальше Гордеев вознамерился идти своей дорогой.

Но все это нам предстояло осуществить еще не скоро, и мы, вернувшись на работу, влились в рабочий процесс. Все было, как прежде — планерки, проекты и сроки, не считая того, что я отказалась сидеть в кабинете Гордеева, и теперь он при каждой возможности выходил в офис. Не стесняясь коллег, приносил мне кофе, цветы и подолгу задерживался рядом, когда ему этого хотелось. Сначала я смущалась, а потом привыкла. Забывшись, сама целовала Димку, радуясь его близости.

Юрка с Валечкой, похоже, тоже не расставались все праздники. Мананку это веселило и она с удовольствием подтрунивала над Шляпкиным, который вдруг стал серьезным и деловитым. Надел галстук и перестал сыпать шуточками и воспринимать юмор. У парочки вовсю протекал конфетно-букетный период, и весь отдел наблюдал их томные взгляды и оценивал смелые эксперименты Валечки с зоной декольте.

Петухова у нас не появлялась. С тех пор, как уволили ее отца, Леночка сидела в бухгалтерии тихо как мышь и шуршала бумагами. Задание ей дали ответственное: вспомнить кому и какие документы она передавала, и Леночка очень старалась выполнить его на отлично. Ее семье грозили серьезные штрафы и судебные разбирательства, и подруга Кирилла очень не хотела в них угодить. Да и подругой Мамлеева, судя по ее кислому виду, она уже вряд ли являлась. А впрочем, меня это никак не касалось. Я с нетерпением ждала вечеров, когда оказывалась дома с малинками и Димкой. И ночей — жарких и пылких, наших, когда мы оставались с Гордеевым только вдвоем.

Малыши быстро привыкли к новому дому и папе. И если Лешка еще какое-то время смущался Димку так называть, то стоило Гордееву прийти в детский сад и в своей гордо-мрачной манере отчитать Антона и его отца за укушенный палец дочки, как Дашка запрыгнула к нему на руки, крепко обняла и назвала папой.

POV Гордеев

Он поджидает меня у дома — худой, темноволосый тип, одетый в бесформенную футболку и джинсы. Выйдя из машины, нервно курит, поглядывая по сторонам, и, заметив его, я чертыхаюсь, понимая, что Кирилла могла увидеть Малина. Сейчас моя жена на пятом месяце беременности и именно я тот человек, кто обещал оберегать ее покой от приветов из прошлого. Я останавливаюсь, чтобы узнать: какого черта ему здесь понадобилось, радуясь про себя, что дети играют на площадке с бабушкой и не замечают нас.

Я не здороваюсь с ним и не называю по имени. Я задаю прямой вопрос и жду ответа.

— Зачем пришел?

— Не поверишь: на детей посмотреть. Слышал, ты собираешься их усыновить? Мне это не нравится, Гордеев, и я не буду это терпеть. Их отец — я, а не ты. И если мы не договоримся, я постараюсь, чтобы рано или поздно они об этом узнали.

Если я и удивляюсь, то виду не подаю. Вот только руки сжимаются в кулаки, и мгновенно в висках пульсирует желание атаки. На самом деле мне плевать, что ему нравится, а что нет. Как безразличен он сам. Это бравада наносная, он знает, что если мы схлестнемся, он проиграет. Как проигрывает «Партнер-строй» и он сам все последние тендеры, превращаясь в никому не интересного игрока. Именно последнее и привело его сюда.

— Я бы тебе вмазал, Мамлеев, руки так и чешутся, но не хочу малышей пугать. Мне с тобой не о чем договариваться. Не думаю, что у тебя есть малейшее право интересоваться их судьбой.

— Папа! Папа! — голос сына раздается с детской площадки, отвлекая от разрушительных мыслей, и я оборачиваюсь. Вижу, как Лешка по навесному мостику перебирается с одной горки на другую и с криком: «Смотри, как я умею!» съезжает вниз. Снова кричит, забираясь по лесенке вверх: — Круто, да?

Я поднимаю вверх большой палец и отвечаю:

— Круто! Давай еще!

Поворачиваюсь к нежданному гостю, который сейчас застыл, и обещаю:

— Дети называют отцом меня. Я получил это звание авансом, они мне поверили, и я сделаю все, чтобы заслужить их доверие. И если они когда-нибудь о тебе узнают, я постараюсь, чтобы ты не выдержал конкуренции.

— Это мы еще посмотрим.

Давно избитое обещание, слышанное от Кирилла не раз, а потому жалкое. Когда-то в детстве он бросался им, когда не знал, что сказать.

— Можешь смотреть сколько угодно, мешать не стану. А мы с Малиной будем жить. Я люблю ее, всегда любил и лучше, если ты никогда не появишься на нашем горизонте. Считай, Мамлеев, что это был твой последний раз. В следующий — разговора не будет, но и гарантий, что ты просто уйдешь — не дам.

Кирилл кусает губы и нервно закуривает. Сует зажигалку в карман, но она падает к его ногам. Признается, хотя его признание мне ни к черту не сдалось:

— Я тоже ее любил, хотя ты в это не веришь. Мы просто были слишком молоды. Мне было двадцать, думаешь, каждому хочется стать отцом в двадцать лет?

— Я был бы горд иметь таких замечательных детей.

— Папа! Папа! — ко мне бежит Дашка с кислым личиком и тащит за собой детскую коляску, в которой сидит кукла. — У меня колесико в коляске не крутится, — сообщает горько. — Она сломалась!

Малышка плачет и всхлипывает. Утирает ладошками глаза. Я приседаю с ней рядом и смотрю игрушку. Убираю застрявший в механизме камешек.

— Ну и чего сразу в слезы? — улыбаюсь. — Смотри, Даша, уже все работает.

— Правда? — дочь распахивает глаза и прикладывает ладошки к щекам. Кирилл стоит в двух шагах, но она не обращает на него и малейшего внимания. Маленькая красавица, точная копия своей мамы.


— Конечно, золотце. Ну, беги!

Прежде чем убежать, Дашка кидается мне на шею и крепко обнимает.

— Спасибо, папа! Ты мой са-амый любимый!

Выпрямившись, я даю Кириллу понять, что разговор окончен.

— Думаю, тебе пора, Мамлеев. Уходи. Больше нам не о чем говорить.

У Малины счастливые глаза, губы улыбаются, а в руках — наш свадебный альбом. Его только что привезли из сервиса доставки, он в красивом, праздничном оформлении, и дети прыгают рядом, заглядываясь на фотографии. Ну, еще бы! Им здесь отведено центральное место, рядом с родителями, и они радуются так же, как в тот день, когда увидели свою маму в белом платье.

— Какой ты у нас красивый, Гордеев, — вздыхает Машка. — Как с картинки! И не знаю, за что мне досталось такое счастье?

Вот тебе раз. Я только что думал о том же самом, только в отношении своей жены.

— Так нечестно, ты меня опередила. Я только что хотел задать тебе тот же вопрос.

Она смеется и дает посмотреть альбом детям. Поворачивается, чтобы меня обнять.

— Сочиняешь, Гордеев! — кладет руки на плечи. — Вот теперь ни за что не поверю!

Я целую ее мягким поцелуем, смотрю в синие глаза и обещаю:

— Поверишь, Малина, еще как поверишь. Уверен, что смогу тебе доказать.

Гордеева игриво вскидывает бровь. Смотрит открыто.

— Значит, ты считаешь меня красивой? — задает вопрос.

— Значит.

— А себя счастливым?

— Да, Машка. Именно так.

Не знаю, о чем она думает, но улыбка вдруг исчезает с лица Малины, а взгляд становится серьезным:

— Дима, я очень тебя люблю.

— Знаю, любимая.

— Только не смейся, но ты — моя сказка. Мой мужчина из снов. Иногда мне кажется, что это я нашла тебя и так страшно остаться одной. Пообещай, что будешь любить меня.

Наверняка наш разговор на этом признании не окончится, и мы скажем друг другу еще очень много нежных слов, но сейчас из самого сердца я выдыхаю только одно:

— Всегда.





КОНЕЦ