Золотая середина ослика Иа

– Приятно, что мы с вами договорились по поводу оплаты, – промурлыкала Инна Ивановна, быстро пряча конверт. – Ну что ж! Вы ко мне по-хорошему, и я к вам по-человечески. История, знаете ли, интригующая!

Асолева чуть склонила голову.

– Дима… я могу вас так называть?

– Конечно, – кивнул Коробков, – это мое имя.

– В смысле без отчества, – уточнила хозяйка.

– Естественно, – заулыбался Димон.

– Дима, я с вами до сегодняшнего дня не состояла в знакомстве, – продолжала Инна Ивановна, – но Петя неоднократно говорил, что вы умный, работящий, а главное, порядочный человек. О вас, Татьяна, я ничего не знаю.

– Я стала служить в особой бригаде уже после того, как ваш сын… – начала я и замялась.

– Был убит неизвестным лицом, – договорила за меня Асолева. – Но если вы пришли с Димой, значит, он гарантирует вашу честность. Итак. Я готова сообщить вам то, что не известно никому, кроме двух женщин, одна из них давно мертва. Осталась одна владеющая информацией гражданка. Она перед вами. Почему я решаюсь на откровенный разговор? Причин несколько. Первая. Экономическая. Все финансовые запасы прожиты. Я пенсионерка, всю свою трудовую жизнь прослужила на благо родины. И теперь она, родина, выплачивает мне пенсию, которой хватает на коммунальные расходы и лекарства. Не понимаю, каким образом не протягивают от голода ноги другие россияне моего возраста. Крестьянам повезло больше, у них есть земля, можно вырастить картошку, овощи, кур завести. Но я, как видите, живу в Москве. Дачи у нас с мужем не было, мы не испытывали желания жить на свежем воздухе, отмахиваясь от комаров. Да и работали в таких условиях, когда нас могли в любое время вызвать на службу. По закону подлости всякий раз, когда мы с Павлом и Петенькой улетали в Крым на море, в доме на площади случался форс-мажор. Родители, бросив мальчика с няней, летели в Москву. Ну да что я вам объясняю, наверное, вы на своей шкуре испытываете, каково это – служить честно.

Инна вздернула подбородок.

– Вопрос денег в последний год встал очень остро. У меня родилась мысль написать книгу, но пока я не знаю, стану ли это делать. Первая причина моей откровенности проста и понятна: госпожа Асолева хочет есть. Но! Не голодный желудок главное. В конце концов, чем меньше ешь, тем дольше живешь. Есть второй мотив! Он на несколько голов выше первого. Я помогла одному человеку. От всей души. Организовала то, чего ему самому никогда бы не добиться.

Инна сделала паузу и заговорила дальше:

– Всю жизнь я была правой рукой мужа, порой и левой в придачу, а подчас и головой. Старые сотрудники сейчас выброшены со службы, как мусор. Но, несмотря на возраст, мы еще о-го-го! Остались наработанные связи. Я ими воспользовалась, организовала операцию под кодовым названием «Граф Калиостро». Вы в курсе, кто это такой?

– Итальянец, жил в конце восемнадцатого века, – блеснул знаниями Коробок, – мистик, авантюрист, называл себя разными именами.

– Дима, вы молодец, – похвалила моего напарника Инна. – Что получил некий человек благодаря уму, связям госпожи Асолевой и ее таланту? Деньги. Богатую счастливую жизнь в другой стране, полное отсутствие проблем. А что поимела я? Фигу! Даже без масла. Человек тот клялся всеми святыми, что вывезет меня из России. Вот только уладит на иноземщине свои дела. И все. Тишина. Понятия не имею, кто вас мне послал, черт ли, ангел ли, без разницы. Я готова все рассказать. Будь жив мой супруг или Кривкины, или Пестовы, рта бы я не раскрыла. Ну а теперь, когда я сообщила вам мотивы своей откровенности, начнем, пожалуй. Началось все много лет назад, в двадцатом веке, в родильном доме в отделении, где на сохранении лежали две беременные женщины.

Инна улыбнулась.

– Готова спорить на что угодно, Дима, вы не знали, что Николай Николаевич Пестов, отец Федора и Клавдии, работал вместе с моим мужем.

– Нет, – после короткой паузы ответил Коробков, – понятия даже об этом не имел.

– Вот-вот, – закивала Инна Ивановна, – компьютер – гениальное изобретение. Но как его использовать, если документов в нем нет? Ну не хранили их там, куда помесь телевизора с пишущей машинкой сегодня руку свою протянуть может! Наилучшая сохранность тайны – в уме человека.

– Если только его не поймают и паяльник в нос не сунут, – буркнул Димон.

Похоже, Коробков здорово рассердился на себя за то, что не выяснил правды об отце Федора. Но Инна права, как ее узнать?

– А чтобы избежать боли от пыток, во рту за зубами всегда была вмонтирована ампула, – парировала Асолева, – разгрыз ее – и играем реквием Моцарта. Ну, я говорю, вы слушаете, не перебиваете, ни о чем не спрашиваете. Все недоумения разрешим после завершения моего рассказа. Итак! Внимание!





Глава 36




Николай Пестов и Павел Заикин учились вместе в вузе. Коля после получения диплома избрал для себя научную карьеру, пошел в аспирантуру. А Пашу взяли на работу в организацию, название которой в советские годы всуе не упоминали. Коля стал кандидатом, потом доктором наук, Паша дорос до начальника отдела и стал использовать друга в качестве эксперта. Павел превратился в уникального специалиста по созданию легенд для агентов. А Коля, будучи историком, знал массу мелких, но значимых деталей. Вот вам пример работы тандема.

В Париж из Москвы приехала выставка картин. В честь открытия экспозиции в советском посольстве устроили прием, на который пригласили представителей лояльной к СССР французской интеллигенции. Один из москвичей разговорился с господином Демарк. Гость слегка выпил и поэтому стал вести себя раскованно. Москвич увидел на шее француза крест и зашептал:

– Вы не католик.

– Православный, – ответил Демарк.

Советский чиновник шепнул:

– Пойдемте в туалет, там за людьми не подглядывают.

Демарк понял, что русский хочет ему что-то сказать по секрету, и подыграл:

– А где тут клозет?

– Пошли, покажу, – обрадовался собеседник.

Встав возле умывальника, советский представитель расстегнул рубашку, снял медальон, который висел у него на груди, и открыл его. Демарк увидел внутри два портрета на эмали: мужчина и женщина, между ними сиял золотой крест. Москвич поцеловал украшение и пояснил:

– Сейчас у нас верующих сажают в лагеря, храмы закрывают. Я могу носить крест только внутри медальона.


– Чьи там портреты? – перебил его Демарк.

– Мои бабушка и дедушка, Елизавета Федоровна и Сергей Антонович, – пояснил русский, – во всех анкетах пишу, что они умерли в двадцатых годах, а их сын, мой отец, воспитывался в приюте. Но когда я справил двадцатилетие, он сказал, что его родители сбежали за границу вместе со старшей дочерью, а его в суматохе посадки на поезд потеряли вместе с нянькой. Женщину с младенцем толпа оттеснила от вагона, они остались на перроне.

Рассказав эту историю, чиновник попросил:

– Купите мне, пожалуйста, Акафистник на русском языке. В Москве его ни за какие деньги не достать. Сам боюсь это делать, вдруг кто из посольских увидит.

Демарк неожиданно обнял собеседника.

– У меня есть такой же медальон. Достался от мамы. Она сбежала из России вместе с родителями. Ей тогда исполнилось двенадцать.

– Женечка! – ахнул чиновник. – А я Андрей, назван в честь дедушки.

– Таких украшений всего два. Мой дед сделал одно для дочери Евгении, – прошептал Демарк, – другое для сына Андрюши. Женя, моя мама, уехала с родителями. Младенец и няня не сели в поезд.

– Да, знаю, дед мне все рассказал, тетя Катя его воспитала, – пробормотал Андрей, – нас свел Господь! Дивны дела его!

– Мы кузены, – сказал Демарк, – у меня есть полчаса на решение проблемы. На улице стоит мой автомобиль. Ты можешь минут через двадцать после того, как я уйду, выйти на улицу? Подкачу к тебе, живо прыгай в машину. В Москве у тебя есть кто-то? Жена? Дети? Мать? Кому-то станет плохо от того, что ты останешься в Париже?

– Только супруга, – поморщился Андрей, – да она давно живет с другим, я им плачу, чтобы она на развод не подала. В противном случае меня за рубеж не выпустили бы.

– Отлично. Действуем, – решил Демарк.

Побег удался, чиновник был с распростертыми объятиями принят семьей. Андрей сразу стал родным, спустя время свел знакомство с лучшим другом Демарка, который работал в одной засекреченной лаборатории…

Инна поморщилась.

– На самом деле малыш, который не попал на поезд, умер. Его медальон оказался у няньки, она продала его коллекционеру, а тот завещал свое собрание музею. Как Николай узнал эту историю, каким образом выяснил, кому принадлежала вещица в запаснике, я понятия не имею. Но это образец работы Коли, он дал идею, стержень, Паша нанизал на него кольца, получилась прекрасная пирамида. Вот так. Коля написал скелет сценария, Павел облек его мясом. Когда двое мужчин дружат с юности, их жены не всегда находят общий язык. Но мы с Настей, супругой Николая, стали лучшими подругами, сестрами. Здесь понадобится небольшое отступление. Вы говорили с Клавдией, она вам сказала, что Николай Пестов на самом деле граф Шихов. Коля умный, честный, благородный человек. Родители дали ему прекрасное воспитание, образование. А еще я верю в существование родовой памяти. Николаша отличался от советского человека, как гиря от балерины. В нем было такое внутреннее достоинство, что большинство людей невольно опускало голову, беседуя с ним. Но отцы, увы, передают сыновьям не только светлые, но и темные качества. Из отчего дома Николаша вынес убеждение, что жена предназначена для обслуживания мужа, и она обязана…

Инна на секунду замолчала, потом продолжила:

– Подчеркну, обязана родить сына, а еще лучше двух-трех, обеспечить его наследниками, которые не дадут роду Шиховых исчезнуть. Милый интеллигентный Коля никогда не повышал голоса на жену. Но когда та разрешилась Клавдией, муж заявил ей:

– Следующим у нас должен появиться мальчик. Девочки более не нужны. Только наследники.

Настя растерялась.

– Но, милый, пол ребенка зависит не от меня.

Николай улыбнулся.

– Если очень захочешь, получится сын. Горячее желание может все изменить. Если на свет не появится продолжатель рода, мы с тобой расстанемся. Найду другую супругу, она родит того, кто нужен роду Шиховых. Я прекрасно к тебе отношусь, но у меня есть обязанность перед предками. Я изучил архивные документы и знаю: мои прадеды просто меняли жен, если те не могли произвести на свет детей мужского пола. Я тебя предупредил.

Инна Ивановна посмотрела на меня.

– Как вам, Татьяна, подобное заявление?

Я решила не давать никаких оценок услышанному.

– У каждого свои тараканы на чердаке.

– Прекрасные слова, – засмеялась рассказчица, – полностью с вами согласна. От Насти муж требовал во что бы то ни стало родить мальчика. А мой супруг вообще не хотел детей. Да и я не горела желанием стать матерью. Зачем? Младенцы у нас с Павлом восторга и умиления не вызывали, продолжения рода не требовалось. Тратить жизнь на стирку пеленок? Обучение недоросля? Восторгаться внуками? Увольте! Не наши это радости. Мы категорически не хотели размножаться. Но потом у меня начались проблемы со здоровьем, обмороки и всякое-разное. Не стану в подробностях объяснять, что за недуг приключился, вам это не нужно. Паша нашел прекрасного врача, тот объяснил: если я не рожу хоть одного ребенка, то через пару лет стану инвалидом. Ну и пришлось стать матерью. И так получилось, что забеременели мы с Настей одновременно, более того, вместе уехали в роддом, легли в одну палату. Да, в советское время все были равны, но те, кто мог заплатить врачам, оказывался в лучших условиях. Настя родила мальчика, а у меня неожиданно появилась двойня. Речь идет о шестидесятых годах двадцатого века. УЗИ еще не было, гинеколог слушал сердцебиение плода, приставив к животу женщины деревянную трубку. Бывало, что оба сердца эмбрионов бьются в унисон, или врач немолод, слух подводит. У меня вырос не очень большой живот, и никто не заподозрил многоплодность. Но появились два паренька с хорошим весом, абсолютно здоровые. А младенец Насти умер через час после появления на свет.

Инна отвернулась к окну.

– Давайте не стану объяснять, как мы обсудили то, что стряслось, как приняли решение, как его осуществили. Я ушла из роддома с одним мальчиком, Настя с другим. Ни мой муж, ни Коля не узнали правды. По какой причине я отдала ребенка?

Инна подперла подбородок кулаком.

– Уже объясняла: нам дети с мужем не требовались. Рожала я лишь для того, чтобы выздороветь. Смутно представляла себе, как стану воспитывать чадо. И тут! Двое! Просто удар под дых! Когда мне сказали:

– У вас два прекрасных, здоровых мальчика, – я ушам своим не поверила.

Акушерка продолжала:

– Такие чудесные дети. Три триста и три двести весом.

Я зарыдала от ужаса, а врач решила, что я от счастья плачу.