Командировка

— Уж не собираешься и ты по их стопам?
— Что ты, Ваня, в моем-то возрасте? Вот молодое поколение должно быть готово. Зачем же тогда нам самостийность? А что касается ныряния, когда прижмут и деваться некуда… Наших воинственных предков соседи не слишком жаловали: и головы рубили, и на кол сажали. Так что попадаться им было никак нельзя. Но разве то истребишь, что заложено в гены?
— Здесь ты абсолютно прав.
За разговором о славных традициях славного запорожского казачества хозяин усадил гостя за праздничный стол. Третьим подсел Витя Кувалда.
— Ты извини, Ваня, поменяю тару, — сказал Славко Тарасович. — Уважающий себя морж…
Услужливый Витя мгновенно поменял рюмку на граненый стакан:
— Для сугреву полагается народная доза.
Славко Тарасович выпил стакан коньяку, нанизал на вилку соленый грибочек, но закусывать не торопился, как бы давая огненной воде распространиться по всему огромному в проруби остуженному телу.
Иван Григорьевич от рюмки не отказался. Благо было чем закусывать: тут и кетовая икорка, хотя кета в украинских водах никогда не плавала, и сыр нескольких сортов, судя по изготовлению, из Новой Зеландии, и копченые колбаски под названием «охотничья».
— Из Финляндии, — кивнул на колбаски, похвалился хозяин. — Зато сало — наше. А сало есть сало. С перчиком, с чесночком. А к салу — грибочки. Не местные, но отечественные. Из Великого Анадоля.
Пили-закусывали, хвалили закусь. Больше говорил Славко Тарасович, как в «тойоте» говорил Витя Кувалда. Гостя вроде бы ни о чем не спрашивали. А когда налили по второй и гость к рюмке не проявил интереса, Славко Тарасович, ни к кому не обращаясь, напомнил:
— Что-то шашлычок запаздывает.
— Айн момент, — подхватился Витя.
— Узнай и… не торопись.
Тот, прервав закусь, удалился из залы. «Желает без свидетелей», — предположил Иван Григорьевич.
Славко Тарасович включил тихую музыку — магнитола стояла рядом. «Если бы хотел записывать разговор, музыку не включал бы».
— У тебя есть ко мне вопрос? — чтоб ускорить беседу, напомнил гость. Он с удовольствием жевал крепкую финскую колбаску: давно не отведывал, наверное, с тех пор, как в последний раз у себя на службе заходил в кафе. Там этого добра — широкий выбор, только не финского производства, а своего, американского, компании «Эрвин». Но чего там не было, так это маслят и конечно же сала с чесноком и перцем, от чего дух забивает и надолго остается приятное воспоминание.
Славко Тарасович любил поесть и щедро угощал друзей-товарищей. Когда-то, будучи молодым инструктором горкома партии, он замечал, как секретари угощают свое высокое начальство — людей Устинова, курировавших ВПК.
— Собственно, тут не вопрос, а предложение, — после длительной паузы раздумчиво заговорил Славко Тарасович. Заметив, что гость перестал жевать, он как хлебосольный хозяин, попросил: — Да ты закусывай. В этой колбаске сплошная калория.
— Я слушаю.
— Так вот. Помнишь, Ваня, три месяца назад я тебя пристроил к одной американской фирме.
— Помню.
— Ты продолжаешь настаивать, что американцы подбирали места для захоронения радиоактивных отходов.
— Не настаивал и не настаиваю, — уточнил Иван Григорьевич. — Я тебе докладывал, о чем говорили геодезисты, как они себя называли.
— По-русски говорили?
— Почему-то по-русски.
— А на хрена? Могли бы и на своем английском американском.
— Это, Славко, чтобы мы с Васей слушали, а потом разносили их разговоры по городу, а если мы агенты, докладывали бы в наше КГБ. И они сразу бы убивали двух зайцев.
— Во! — Славко Тарасович поднял кверху вилку с нанизанным грибком. — А по-английски они тоже вели этот же треп?
— Славко, то, что знал я по-английски, я забыл. На судне, сам понимаешь, какая практика…
— Ваня, ты со своим судном заткнись. Не мне лапшу вешай. Ты, конечно, врач, но не судовой. В Одесском пароходстве мои хлопчики нашли твою фамилию, но то совсем другой человек. Судя по фотке, на тебя мало похож. Хотя фамилия, имя, отчество и даже профессия совпадают. К тому же этот человек несколько лет назад куда-то исчез.
 
— Ушел на пенсию.
— Это ты, а не он. Мои хлопчики, повторяю, проверили. Сразу после того, как тобой заинтересовался Джери. Тот, у которого ты работал врачом.
— А что ему от меня было нужно?
— Это ты у него спроси… Хотя… уже не спросишь. Я хотел бы услышать твою версию.
— Может, я что-то не сдал из фирменного имущества? Американцы насколько богаты, настолько и мелочны.
— Но не наши фирмачи. Этот Джери, да и Вилли, и так называемый Леня, знаешь, кто?
— Гадать не буду.
— Церэушники.
— Данные точны?
— Точнее некуда. Сами признались.
— Они так же сами могут и отказаться.
— Исключено. Их спрашивали как надо. И вообще, говорю же, уже не откажутся. — Славко Тарасович перешел на шепот: — Все они, Ваня, подорвались на мине и утонули.
— На мине? Откуда у нас мины?
— Может, с войны. С той… А может, чеченцы поставили… Понимаешь, Ваня, Соединенные Штаты не какая-то банановая республика, могут нашего президента взять за хряпку, так, мол, и так, откуда мины? Сказать, что чеченские, стервецы не поверят… Словом, я тебя прошу, Ваня, в случае чего, будь готов дать показания.
— О чем?
— О том, что в экспедиции мины вам попадались неоднократно. В этих заброшенных карьерах даже за пятьдесят лет не смогли разминировать. Руки, дескать, не доходили. Так как строили развитой социализм. Было не до этих проклятых фашистских мин. Лапшу вешай уверенно, как вешают наши министры, когда за бугром клянчат кредиты. Мины, конечно, вы обходили. А тут в темноте, без проводников…
— Без таких, как я?
— Что-то в этом роде… Полезли, куда не следовало. Вот и сгубило их любопытство. Впрочем, о любопытстве можешь не распространяться, они, собственно, за этим сюда и приехали.
Для Ивана Григорьевича это была интересная новость. Наблюдая за бесцеремонными действиями членов экспедиции, когда они таскали за собой аппаратуру по обнаружению радиоактивных материалов, он предчувствовал, что их усердие добром не кончится. Украина как естественная часть великой страны никогда не унизится до положения колонии. Сопротивление будет нарастать. Но чтобы три американских офицера подорвались на мине и сразу же утонули, не оставив никаких следов, тут что-то не то.
— А кому могут потребоваться мои показания?
— Секретарю посольства, — мгновенно ответил Славко Тарасович. Видимо, легенда уже была продумана. — Ты, Ваня, назовешь каменоломни, где вам довелось побывать, где для экспедиции «Экотерры» наши саперы обезвреживали местность.
— А если саперы откажутся свидетельствовать?
— Это же армия, Ваня! Насчет боеготовности уже не ручаемся, а вот насчет дисциплины, пока слава богу. Офицеры-воспитатели, в прошлом замполиты, дело свое знают. И хлопцы знают, что показывать. А ты как человек самой гуманной профессии… дашь показания со слезой во взоре. Гонорар: десять тысяч долларов, включая мою позычку.
Предложение было заманчиво. Но согласиться, значит, подставить себя. А это никак не стыковалось с главной задачей.
«Черт бы побрал этого Ажипу!» — в сердцах выругался Иван Григорьевич. Славко спасал свою шкуру или, как в верхах говорят, свое реноме, но ставил под удар друга, щедро кидая наживку: десять тысяч.
«Дешево закладывает, — рассудил старый разведчик. — Это недельный заработок американского генерала. Но коль кидает такую наживку, значит, еще не знает, кем я был в Америке».
Так, рассуждая, Иван Григорьевич прикидывал: прощупать бы мэра, насколько он осведомлен о характере деятельности инофирм в своем городе.
— Я так понимаю, назревает международный скандал… Кто-то из громадян наколол трех церэушников… В Грузии пристрелили одного и то пучеглазый чуть ли не на коленях ползал перед секретарем посольства, извиняясь за содеянное.
— Так то Грузия, Ваня, она в три раза меньше, — проронил Ажипа, давая понять, дескать, это только цветочки.