Костяной

– Хенн, мы успеем. Я подниму тебя на дере…
– Не перебивай меня, я и так плыву.
Я замолчал, слушая.
– У меня в сумке есть ламповое масло. И огниво есть. Он… Там не песок, опилки. Сожги его, Джером. Прости меня, это я виновата.
Рука ее упала без сил, голова склонилась, закатились глаза, обнажив узкую полоску белка под опустившимися ресницами. Девушка потеряла сознание.
Я нашел то, что мне было нужно, быстро, содрогаясь от каждого хруста в лесу за спиной, и, потратив минуту на поиски подходящей палки, соорудил жалкий факел из обрезков льняной штанины Хенн, пропитанных маслом. Трут, найденный в сумке вместе с огнивом, я примотал туда же, кресало и потертый кусок кремня сунул в карман и пошел вперед по дороге.
Я понимал, почему она замяла разговор о втором чучеле. Пещерный медведь был редким зверем, из тех, что почти уже не ходят по земле, и охота на него не приветствовалась. Особенно Хенн не хотелось рассказывать об этом мне. Я вспомнил, как одернул девушку, когда она заболталась, и мне стало не по себе. Теперь я не знал, услышу ли когда-нибудь еще ее голос.
Погода быстро портилась, со стороны тракта накатывала влажная мгла, поглотив заходящее солнце, приближая и без того скорые сумерки.
Не знаю, как Шивер нашел сторожку Хенн, а я отыскал ее по следам мертвого кабана. Узкое окно в ближней стене было распахнуто. Под навесом лежали дрова и стоял тяжелый стол, на стене небольшого сарая висели какие-то сумки, в посыпанном солью буром пне косо торчал топор. Оборванная веревка коновязи валялась на земле.
Ничего удивительного в том, что конь Хенн сорвался с привязи, я не видел. Я сам готов был бежать со всех ног.
Чучело пещерного медведя казалось огромным, как холм.
Боги мне свидетели, он шел на задних лапах. И был вдвое выше меня. Гигантская, чудовищная туша с мерной походкой голема.
Хенн, конечно, оставила все клыки и когти на месте. Медведь смотрел на меня тусклыми стеклами глаз. Его огромная голова весила, наверное, больше, чем весь я.
– Шивер! – заорал я. – Шивер, прекрати!
Шивер и не подумал прекращать. Он стоял, прислонившись к сторожке рядом с дверью, и жевал травинку, скрестив руки на груди.
Медведь упал на переднюю лапу, накрест ударив меня второй, и земля содрогнулась. Он был гораздо быстрее настоящего, живого пещерного медведя, увальня, любившего ягоды и рыбу.
Каким-то чудом я успел отскочить в сторону, футовые когти вспороли землю у моей ноги, второй удар я парировал клинком. Металл скрежетнул по кости, руку отшвырнуло в сторону, и мертвый зверь прянул вперед, разинув пасть. Я выронил факел и сделал отчаянный выпад.
Лезвие пробило зверю нёбо, меня мотнуло, челюсть лязгнула, обрушившись на металл в дюйме от гарды. Меня спасло то, что мои пальцы не разжались и удар не вывернул рукояти из рук. Словно рыцарь, пронзенный копьем, я повис на собственном клинке, торчащем изо рта медведя.
Он дернул головой, ударяя меня о землю. Меч двинулся в пробоине, и я выдернул его, потянув запястье. Мне оставалось только отступать, защищаясь.
Он ударил точно так же, как в первый раз, и я нанес встречный удар в надежде отрубить ему когти.
Куда там! Они были едва ли не прочнее моего меча, который я еле удержал. Медведь не издавал ни звука, и мне стало страшно, как никогда раньше. Я слепо шарахнулся в сторону вдоль стены, и его пасть щелкнула в каком-то дюйме.
Я увидел совсем близко свой факел. Наверное, в схватке кто-то из нас задел его, и он отлетел к стене. Я схватил его левой рукой и швырнул в окно, а потом сам бросился туда же.
Зашибив плечо, я прокатился по полу. Дом содрогнулся – медведь ударил в стену.
Я на коленях подполз к факелу, сунул левую руку в карман.
Новый удар сотряс сторожку, с треском и скрипом вылетела входная дверь, подались бревна, и дом стал заваливаться. Чучело влезло в комнату, заполнив собой сразу весь ее объем. Гигантская башка медленно тянулась ко мне, изо рта сыпались опилки, пока крутые бока протискивались сквозь дверной проем, раздвигая брус.
Тогда я в отчаянии ударил куском кремня по кресалу. Тонкий сноп желтых искр брызнул на промасленную ткань факела, и она загорелась.
 
Медведь не остановился. Я отшвырнул камень и схватил факел, ткнув сначала в застывшую мохнатую морду с жуткими алыми отражениями в маленьких глазках, а затем – в законопаченную мхом стену.
Тут постройка не выдержала, низкий потолок начал оседать, привалив зверя-мертвеца, с чердака посыпалась какая-то пересохшая солома. Я поджег и ее, и она сразу занялась, давая клубы густого желтого дыма.
Медведь попятился, и дом осел еще больше, просто разваливаясь на части. Я бросился к окну и буквально выпал на сухую осеннюю траву.
Он вывалился наружу в дыму. Шерсть на лапах горела, в пасти, на просыпавшихся опилках, плясало пламя. Я рванулся к нему, полоснув мечом мохнатый бок, и ткнул в сухую, полную опилок рану пылающую головню факела.
Он горел быстро, очень быстро. Передние лапы, подожженные еще в доме, и так уже почти сгорели. Он упал на спину и принялся кататься по земле, пытаясь загасить огонь, но только сильнее запылало брюхо.
Я стоял и смотрел на этот погребальный костер, навсегда упокоивший огромное, сильное животное. Собирался дождь, и я надеялся избежать лесного пожара.
Первые капли упали передо мной, потом на мой разгоряченный лоб. Рука разжалась. Изогнутый, потускневший, мой меч упал на ржавые листья. Я со стоном присел и поднял его. Он весил как целый мир.
Темнело, и я нигде не увидел Шивера. Впрочем, он уже не слишком заботил меня, мне нужно было вытаскивать Хенн. Липа оставалась на опушке, и у меня был маленький шанс добраться до нее. На то, что вернется конь охотницы, надежды было и того меньше.
Но едва я сделал шаг к дороге, худая высокая тень отделилась от ствола ближней осины.
Усталость и злость одновременно сдавили мне горло, как проклятая веревка.
– Шивер, – сказал я, – уйди прочь.
– Ты гонялся за мной только для того, чтобы прогнать подальше? – Колдун положил руку на рукоять клинка, который носил у пояса, и двинулся ко мне. Я отступил на шаг, спиной чувствуя жар пламени, а лицом – прохладный ветер наступающей ночи. Рыжие отсветы и синие тени делали облик некроманта зыбким и неуловимым.
Дальше я отступать не стал.
– Там умирает Хенн. Помоги мне или дай мне пройти.
– О, ее так зовут? Дурочка, думала, что я не заметил ее там, на поляне. Это ее кабан постарался?
– Надеюсь, Данце снесет тебе голову. А теперь уйди.
– Извини, парень. Я немного приврал, когда сказал про Данце.
Я закусил губу.
– Так чего ты бежал, как от огня?
– Вообще-то мне сюда и нужно было. Здесь вечно бродят охотники, а, как ты знаешь, куски животных мне очень подходят. А чучельница – вообще удача.
– Заткнись, – попросил я.
– Ну почему? Вполне справедливо, – сказал Шивер радостно. – Ей, значит, можно убивать кабана, а кабану ее – нет?
– Это сделал не кабан, – ответил я голосом, дрожащим от негодования. – Это сделал ты.
– Вас становилось как-то слишком много.
– А зачем ты соврал мне? Про Данце?
– Чтобы ты погнался за мной. Тракт – место проезжее. Нужно было заманить тебя сюда.
– Зачем?
Некромант улыбнулся:
– Ты понимаешь, что магия долга – сильная вещь. А сердце должника, парень, – очень сильный ингредиент. Сердце человека, на котором лежит бремя долга, добытое в уплату другого долга, – еще более сильный. К примеру, долговая веревка, что у тебя на шее, не могла быть сделана без его применения.
Ощущение, похожее на удар грома, только полностью безмолвное, припечатало меня, обездвижило, зажало рот невидимой ладонью. Значит, Беллатристе отправила меня к Шиверу, как ягненка на заклание. Сердце должника, отданное в уплату долга… Вот почему она не могла взять этот долг своими руками: убей она меня или Шивера, она разрушила бы эту ужасную магию.
Получалось, что либо я уплачу свой долг, убив Шивера, либо он свой, убив меня. Беллатристе оставалась не в накладе – видимо, свою полезность у нее на службе я исчерпал.