Черный Волк, Белый Ворон (СИ)

— Убери меч, Охотник. Ты пугаешь сирен этого озера. Они могут разозлиться и кричать всю ночь, призывая тебя утопиться. И я не стану лезть за тобой в воду, — предупредила травница, раскладывая на траве свои вещи.
— Откуда ты знаешь? — поинтересовался Влад, заводя обнаженный клинок за спину. — Они даже не показались.
— Поэтому и знаю. Сирены любопытны, их нетрудно заметить. Сейчас они прячутся, не выдавая себя, и все из-за тебя, — сухо объяснила девушка, отворачиваясь от собеседника.
Охотник не знал, чем возразить, и засунул меч обратно в ножны, закидывая вещами, чтобы духи этого леса не беспокоились напрасно. Он не стал бы им вредить. Посмотрел на травницу, которая продолжала копаться в своей сумке, доставая нужные ей вещи. Уложила два теплых одеял на землю, которые остались после перехода через Хребет.
Веда больше ничего не говорила. Сама сходила за хворостом и разожгла костер, подставляя руки жарящему пламени. Принесла воды из чистого озера, не боясь, что ее утащат на дно, и стала нагревать котел.
Влад следил за ней, не отводя глаз, наблюдал, как она готовит какой-то отвар. Налила немного себе, делая несколько маленьких глотков, чтобы не обжечь язык. Парень сделал то же самое.
Мысли стали легче и яснее, хотелось поговорить, но Влад себя сдерживал.
Ведеслава задумчиво мешала подобие супа в котелке, чтобы поужинать перед крепким сном.
— Прости меня, Веда, — качнул головой охотник, подгибая под себя ноги. — Я не хотел заставлять тебя, я… Мне хотелось, чтобы ты знала о моем детстве. Это не значит, что ты обязана рассказывать о своем…
— Я не помню свою маму, — перебила его девушка, разглядывая пламя костра. — Но хорошо помню его, — она запнулась, делая глоток из своей кружки. Влад слушал внимательно, боясь издать лишний звук, чтобы не вспугнуть откровения травницы. — Народ в Лесовье любит болтать почем зря. И я слышала все, о чем они говорят. Что после смерти мамы его будто подменили. Но я не знала его до, для меня он всегда был таким. Тратящим все немалые сбережения на выпивку, бьющим свою дочь только потому, что она слишком мала, чтобы принести два ведра воды за раз ничего не расплескав, потому что не может вкусно готовить, потому что плачет ночами и мешает ему, потому что ее глаза напоминали ему глаза умершей любви.
Пальцы Влада невольно сжались вокруг кружки, представляя вместо нее чужую шею. Он с трудом поднял глаза на девушку, до этого разглядывая травинки под ногами. Она выглядела устало, и дело даже не в долгой дороге. Ее руки обхватывали притянутые к груди ноги, пока подбородок лежал на коленях. Лицо не было грустным, оно было отрешенным и безжизненным.
Парень осторожно, неторопливо подсел ближе к ней, рука потянулась к ее плечу, чтобы сжать в молчаливой поддержке.
— Не трогай меня, Охотник. Я не хочу, чтобы кто-то трогал меня сейчас, — прошипела девушка, и Влад тут же отдернул ладонь. — Ты ждал правду, так слушай дальше. Он хотел продать меня, когда мне еще не было шести. Заканчивались монеты на хмель и хлеб, а я только мешала. Ждал, когда через наш дом поедет караван побольше, чтобы не продешевить. И тогда приехала моя бабушка, сказала, что заберет меня, если я соглашусь, ей нужна была помощница, ученица. А он стал кричать, что не отдаст. Думаешь, это горечь по дочери? Нет, он думал, что не получит монет. И я ушла, но даже тогда мне было тяжело его оставлять, единственная семья, которая у меня была, пусть и такая поганая. Радамире удалось заменить мне всех.
— Веда, мне… — начал Влад.
— Мне тоже, Охотник, мне тоже. Не те воспоминания, которыми стоит хвалиться, — сказала девушка, возвращаясь к помешиванию их ужина.
Она вдохнула поглубже, разгоняя плохие воспоминания. Этот лес пах иначе, чем леса на той стороне Хребта. Травница скучала по этому запаху, так пах дом Радамиры, к которому они приближались с каждой пройденной верстой.
Свежий, прохладный воздух вместе с жаром костра помог Ведеславе успокоиться, и она смогла повернуться к сидящему рядом Владу. Он хмурил брови и дергал себя за нить, торчащую из рубашки. Неосознанно прошелся пальцами по длинным шрамам, прокручивая в голове тот день, когда получил их. Ужасный день. День, когда его мать окончательно сдалась, а болезнь победила.
 
Девушка тряхнула головой и тут же подколола мешающие ей волосы. Не спрашивая, разлила густой суп в деревянные миски и подала одну Владу. Они ели в тишине, которая иногда прерывалась уханием совы или плеском воды в недалеком озере. Сирены перестали опасливо пялиться на охотника, возвращаясь к своим привычным подводным делам и веселью.
Парень не мог этого не признать, Веда готовила вкусно, пусть в их скудном положении и не очень разнообразно. Но ему нравилось, он видел, как она каждый раз перебирает некоторые мешочки с сухими, молотыми травами, бросая некоторые из них в котелок. И Влад неосознанно задумывался, научилась ли девушка вынужденно, или это все влияние и помощь ее бабушки.
Спрашивать он больше не хотел, ему сполна хватило вечерних откровений, вряд ли Ведеслава способна на еще один рассказ о своем прошлом.
Она забрала из рук охотника миску, когда та опустела, и пошла промывать водой. Не стала опускать в озеро, чтобы не портить чистоту и раздражать сирен, а зачерпнула воду ковшом, ополаскивая посуду и вылила все на траву.
Когда развернулась, Влад уже стояла перед ней. Внимательно рассмотрел девичье лицо, еще более бледное из-за серебристых лунных лучей, а потом дернул подбородком в сторону еле заметной лесной тропинки.
— Ты же все равно не будешь спать сейчас. Еще слишком рано. Давай погуляем, ты расскажешь мне о том, кто здесь живет. Почему-то мне кажется, ты им нравишься намного больше меня, — сказал охотник, и словно в подтверждение его слов, из воды показался хвост сирены, обрызгавший крупными каплями двух гостей этого места.
Веда не ответила, обошла парня, как будто это был всего лишь старый пень или непонятно откуда взявшийся камень. Сложила все в сумку и очень долго не вставала с корточек, словно впервые в жизни решила внимательно рассмотреть сплетающиеся воедино лепестки огня.
Влад успел подумать, что он так и останется стоять в одиночестве, пока сам не вернется к костру, продолжая этот молчаливый вечер. Но тут девушка выровнялась, слегка прогибаясь в спине и прошла около охотника к тропке, на которую он указал.
— Воронам не рассказывают о нечисти? Или ты просто плохой ученик? — спросила травница, когда свет от костра уже затерялся между тонкими ветвями кустов и деревьев.
— Я знаю все о тех, кто опасен. О тех, за кем мы охотимся, — потер шею Влад, и девушке показалось, что ему не очень нравится примененное слово «охота». — А обычные лесные жители редко становятся нашей целью. Один или два утопленника в год, которые пришли на зов голодной сирены ничто для Воронов. Люди сами глупы, что забывают об амулетах и поддаются их пению. Именно так рассуждают те, кто посылает нас в путь.
Ведеслава недовольно скривилась. Даже одна человеческая жизнь стоит того, чтобы попытаться. Но Влад прав в том, что не вся нечисть опасна. Если люди приносят дары или ведут себя вежливо и почтительно, их не станут трогать.
— Сирены начинают петь лишь от сильной печали или опасности. Они не будут нападать первыми, могут лишь отвадить. Но если человек решит обидеть их, я буду на стороне сирены. Знаешь, в чем разница между ними и русалками? — склонила голову травница, обходя дерево на их пути.
— Сирены — духи природы, русалки — бывшие девушки, что утопились, — тут же ответил Влад.
— Да, только не все русалки одинаковые. Если девушка-утопленница погибла по собственной воле, она скорее всего уже не сможет становиться человеком. Ее людская сущность погибает вместе с ней. Но если девушку топят или оставляют умирать у воды, — Веда поджала губу, вспоминая Яву. — Она остается человеком и может обращать хвост обратно в ноги, ходить по земле недалеко от воды, танцевать с людьми во время празднеств. Поэтому в подобные ночи часто кто-то тонет, особенно мужчины. Русалки мстят тем, кто их утопил, забирая в свой мир.