И рассыплется в пыль, Цикл: Охотник (СИ)

Найтгест принялся массировать пальцами виски, прикрыв глаза. Что-то подсказывало Артемису, что отказать ему чернокнижник не посмеет. И это делало его таким неприлично счастливым где-то глубоко внутри. Там, где хранилось прекрасное знание, что ради него сделают абсолютно всё, стоит только намекнуть и сделать вид, что он нуждается в этом. При этом Гилберт прикидывался, что не желает об этом даже слышать, но Акио знал. Знал: для него Найтгест сделает что угодно. С едва различимым вздохом мужчина уложил руки на стол ладонями вверх и сосредоточился. Охотник ждал с замиранием сердца. Тёмная дымка обволокла пальцы, кольцо запульсировало глубоким светом, пронзающим саму душу. И с глухим стуком на его руки опустился тяжёлый фолиант. Тёмная кожа с вытравленным названием «История» так и манила прикоснуться, проверить, какова она на ощупь. Артемис слушал и не смел дышать, вглядываясь в его лицо.
— «Из единого дыхания сосредоточенной мысли родилось Сердце, и это считают началом нашего мира». — Глубокий голос заполнил всё вокруг, не давая сосредоточиться ни на чём более. — «И билось оно иначе, чем в любой груди, мерно, без спешки и спокойно. Мы истлеем, наши дети уйдут в землю, и их далёкие потомки расстанутся с жизнью, прежде чем оно начнёт биться хоть сколь-нибудь быстрее. Ускорит темп на пару ударов, а затем вновь успокоится, как человек, внезапно взволнованный и нашедший умиротворение в то же мгновение. Не в один день или год сформировалась тонкая оболочка. Шли года, века, тысячелетия, прежде чем сквозь тонкую почву проклюнулся первый росток, ознаменовавший начало жизни. Он рос неторопливо, не видя смысла спешить куда-либо, ибо он был единственным: гордым, гибким и несломимым. Кому было вырывать его из земли? Кто бы вдруг подумал прерывать жизнь столь величественного существа? Рядом взошёл другой цветок, третий, десятый, и вот уже они охватили все острова, континенты, пещеры и горы. Континент содрогался, менялся, и прошло много лет, прежде чем первое животное, несуразное и незаметное, сделало свой первый вздох. Великие леса Вальхорея — напоминание о том, какими чудными местами мог бы похвастаться наш мир. Просто представьте себе безграничные зелёные пустыни, лишённые всякой суеты и спешки смертных. Они тянулись вверх, к тёплым солнечным лучам и ласковому свету трёх Лун, простирали свои ветви с восторгом, достойным неразумных детей. Обжигались, рассыпались и вновь стремились вверх, пока не создали то, без чего не может никто: живительный воздух и сладкое дыхание жизни.
Разливались реки, рождались горы и разверзались моря, Сердце мира билось. Они явились из мглы бездонных пещер, щурясь на свет и скалясь на всё вокруг. Их стаи вцеплялись друг в друга, разрывая на части в порыве завладеть территориями. Безумный, дикий вой — песня, посвящённая безразличным королевам ночных небес, стон, дерущий самую душу животной тоской и страхом. Он звенел в подлеске, сотрясал своды гор и тревожил водную гладь. Их дикая ярость не сменялась ничем другим ещё долгое время, и всё чаще грызня между стаями напоминала своей расчётливостью и вдумчивостью войну. До сих пор в нас осталось что-то от них: их необузданное свободолюбие течёт и в нашей крови, будоража в яркие лунные ночи неразличимым зовом. Это напоминание о том, кем мы были и кем становимся, теряя голову и уступая место инстинктам. Животные. Звери.
Откуда они явились? Пробили себе пути-коридоры между мирами, может, спасаясь от чего-то, может, заблудившись в переменчивом пространстве. Разве то важно, когда именно они положили начало тому миру, что мы знаем? Стаи разрастались, территории их приобретали чёткие границы, имевшие весомое значение, что тогда, что сейчас. Время не прошло для них незаметно. Поднялись с четырёх лап на две, разум обострился, далеко уйдя от первородных инстинктов, вынуждающих лишь искать пищу и пару для продолжения рода. Именно тогда, когда появился элементарный зародыш дипломатии, и произошло это».
Артемис рядом с ним вытянулся в струну, жадно вслушиваясь в размеренный голос мужчины с нетерпением и внимательностью. Своими словами Гилберт будто ткал картины, рождая их, казалось, в самой голове юноши. Магия рухнула, когда в двери постучали. Они оба вздрогнули, растерянно переглянулись, точно могли ответить на не произнесённый вслух вопрос.
 
— Войдите, — спокойно и с прохладными интонациями повелел Найтгест.
Дверь тут же распахнулась, и в кабинет широким шагом зашёл мужчина, но замер на некотором расстоянии, аккурат на ковре. Что ж, фраза «вызвать на ковёр» тут, видимо, воспринималась буквально. Короткий ёжик русых волос забавно топорщился, перечёркнутый четырьмя рваными красноватыми полосами шрамов, спускающимися даже на лицо до самого подбородка. Правая его ноздря отсутствовала совершенно, собственно, как и глаз с той стороны. Закутанный в чёрный плащ, застёгнутый под самое горло, он мало напоминал живого человека. Гилберт выпрямился, откинувшись на спинку своего кресла, вопросительно изломил бровь, не говоря ни слова.
— Господин, твари вышли из-под контроля, разодрали нескольких наших людей. Что прикажете делать?
Судя по скучающему выражению лица Господина, он бы, скорее всего, приказал мужчине повеситься на собственных кишках.
— Что вы уже делали? — со вздохом уточнил Гилберт, поднимаясь со своего места и явно собираясь уйти. Акио же схватил его за локоть, не желая оставаться в одиночестве. — Что?
— Я пойду с тобой, — упрямо поджал губы Охотник, вставая следом. Уцелевшая бровь посетителя выразительно приподнялась.
Подумав с мгновение, чернокнижник кивнул, а затем перевёл взгляд на подчинённого, и тот вновь вытянулся по стойке смирно.
— Транквилизирующие заклятья и зелья оказались бесполезны, Господин, — отрапортовал он, едва ладонь ко лбу козырьком не приложив. — Мы использовали все концентрации и виды, но не достигли желаемого результата.
— Что ж, поглядим, что я смогу сделать, — задумчиво кивнул мужчина, а сам двинулся на выход из кабинета, махнув любовнику, чтобы шёл за ним.
Самому себе Артемис признался, что ужасно волновался, пока они шли по замку вслед за Гилбертом. Второй мужчина на ходу передавал сводки, рассказывая о ситуации и потерях, а вот юноше выпал шанс погреть ушки и одновременно понять одну прелюбопытную вещь. Гилберт, похоже, был далеко не последним в их иерархии, ведь к нему обращались с невероятным уважением. И, видимо, его боялись, опасаясь подхалимничать в открытую. «Боже, да кто же ты?» — едва не с ужасом подумал Акио, глядя на прямую спину своего мужчины. Не то чтобы он полагал, будто у него есть на чернокнижника какие-то права, но раз уж он что-то предъявляет на Артемиса, то почему бы не ответить тем же?
Путь от кабинета был незабываемо долгим, утомительным, и даже стало любопытно: неужели же они так прогуливаются по каждому поводу и нет ли способа как-то сократить путь? Меж тем, полностью погрузиться в мысли Артемису мешал низкий гул голоса мужчины со шрамом.
— Два часа назад, Господин, — гудел он на весь коридор, почти что маршируя вслед за Найтгестом, — твари будто с ума посходили, начали кидаться друг на друга, на дрессировщиков. Мантикоры задрали нескольких своих детёнышей. Номера 798 и 799, Господин. Остальных нам удалось обезопасить, но через пятнадцать минут и они стали драться. Их удалось разбросать по отдельным пещерам, но вы сами понимаете: на всех их просто не хватило.
— А драконы? — перебил его Гилберт, торопливо спускаясь по очередной лестнице. Перед ними показались массивные распахнутые двери, ведущие на улицу. Артемиса так и подмывало сделать вид, что он отстал, вырваться туда, но обнаружил стальную хватку на собственном плече быстрей, чем мысль о побеге оформилась окончательно. — Нам сюда.
Ему оставалось лишь вздохнуть и нырнуть вслед за чернокнижниками в неприметную дверку, за которой начинался узкий коридор. В нём едва ли могли разминуться два человека. Под самым потолком, метрах в трёх от пола, парили светящиеся шары, разгоняющие сырой мрак. Несколько тёмных лестниц попадались по бокам, уводя вниз, в совсем уж непроглядную тьму, а оттого юноша инстинктивно старался держаться поближе к Найтгесту. В этой мгле виделись смутные тени, наделённые пылающими глазами; где-то звучно и редко капала вода. И время от времени казалось, что слышен гулкий стук, столь редкий, что эхо шагов перебивало его звук, но оставалось неизгладимое ощущение. Будто невидимая волна проходилась в воздухе, заставляя мелко содрогнуться не только стены, но и внутренние органы. Он словно шёл над логовом огромного спящего зверя, вслушивался и ощущал его редкое спокойное дыхание, полное необъяснимого умиротворения, которое не дано постичь смертным. Это ощущение настолько заворожило Охотника, что он не сразу осознал: они покинули замок. Лёгкий холод прошёлся по щекам нежным прикосновением, Акио вздрогнул и запрокинул голову.