И рассыплется в пыль, Цикл: Охотник (СИ)

— Я сидел здесь один, — поправил его чернокнижник не без недовольства. — Что тебе от меня надо?
— Я мало с кем общаюсь. Ты ведь не против моей компании?
Если бы вечно скорбное лицо Пассисы могло выражать сарказм, Артемис бы его наверняка увидел.
— Не против, — обречённо выдохнул Найтгест, поняв, что от настырного Охотника всё равно не сможет избавиться.
— Я тебя раньше не видел за восемь лет, вот ни разу не натыкался, — подметил Акио, расслабленно растекаясь по дивану и закидывая руки за голову. — А ведь ты брат Господина. Должен быть на виду.
— Должен? — Охотнику почудилась странная ироничная нотка в этом вопросе, но он пропустил её мимо ушей, кивнул. — Нет, спасибо. Я предпочитаю побыть в одиночестве, чем жить, как мой брат.
— А чем ты занимаешься? — не переставал засыпать вопросами Акио, постепенно выковыривая Пассису из скорлупы со свойственным ему непосредственным любопытством. — Наверняка же что-нибудь делаешь интересное.
— Читаю, — мрачно буркнул юноша, как бы намекая, что это ему доставляет куда больше удовольствия, чем разговор. — Иногда Гилберт просит меня подменить его, но это случается, хвала Тьме, не часто. Учусь.
— До сих пор? — брови Акио удивлённо приподнялись, он окинул чернокнижника взглядом, пытаясь угадать, сколько же ему лет. — Ты ведь не сильно младше Гилберта.
— На пятьдесят лет, — кивнул Пассиса, губы его слегка дрогнули. — Мне нравится в академии.
— Покажешь? — глаза альбиноса алчно засверкали.
— Сейчас ночь. Она закрыта, — попытался отмазаться юноша, но Акио уже схватил его за руку и, сдёрнув с дивана, потащил вон из библиотеки. — Увядание и тлен, куда ты идёшь?!
Акио ухмылялся широко и довольно, придерживая на плече сумку и прислушиваясь к сдавленным чертыханиям идущего чуть позади чернокнижника. Но стоило им начать спускаться по лестнице, как Пассиса вдруг запнулся о собственный плащ, после о ковёр и свою же ногу, чтобы затем кубарем свалиться вместе с Акио вниз, собрав несколько ступеней.
— Ох, — только и прошептал придавленный Охотником Пассиса, медленно выползая из-под него. — Извини.
— Да ладно, — Акио потёр ушибленные колени, локти, бока, тряхнул головой. — С кем не бывает?
Ему пришлось убедиться, что и в прочем Пассиса оказался не слишком ловок, даже скорее удручающе противоположно. Но это вовсе не портило впечатление Охотнику, наоборот, в его глазах младший Найтгест приобретал странное очарование, когда в очередной раз спотыкался и едва ли не летел кувырком, когда умудрялся сшибить декоративные доспехи и тем самым погнуть или вовсе сломать их, затем пробормотав: «Я не специально». Время заспешило, и дни полетели до забавного незаметно, пока Пассиса знакомил Акио с академией Чёрных страниц, с лёгкостью выдавая ему секреты потайных переходов и мест, о которых большинство студентов даже не подозревает. В перерывах между этими своеобразными лекциями Охотник предпочитал тихо отсыпаться в библиотеке, не рискуя являться в апартаменты Гилберта, а то и вовсе забывая, что они вообще существуют. В один из таких дней, как и было оговорено заранее, Артемис явился в академию, а Пассиса благородно пропускал занятия по фехтованию. Он говорил, что не хотел бы ранить других, и Акио полагал, что дело вовсе не в его мастерстве. Внутренний колокол пробил начало лекции, и Найтгест повёл Артемиса в северное крыло академии. Иногда казалось, что она вовсе не уступает в размерах и сложности коридоров Чёрному замку, рядом с которым располагалась. На деле прежде это была тюрьма и экспериментальная лаборатория, но затем наступили куда более благоприятные времена для чернокнижников, и дворец пыток отдали под размещение храма знаний. «Но, как ты понимаешь, для некоторых это остаётся местом тяжелейшего заключения», — мрачно пошутил Пассиса после этого рассказа, когда они стояли в подвале, в самом его сердце, где сохранились остатки камер с тяжёлыми решётками. Юмор у младшего Найтгеста был чёрным и иногда даже злым, но он редко позволял ему показаться на свет, по большей части отмалчиваясь, если такая возможность была. И всё же, иногда его шутки казались Артемису больше состоящими из горькой правды, чем сама истина.
 
Слепленная будто из разных материалов множеством людей, академия казалась настоящим кубиком Рубика, но понять, что и как складывается, было ещё сложнее. Выстроенная наподобие огромной шестиконечной звезды, она высоко почиталась чернокнижниками и по праву считалась основой всего, чтобы добраться до нужной аудитории. Внутри с переплетениями коридоров могла потребоваться карта и несколько десятков напоминаний в каждом углу. Любой студент обучался тридцать семь лет, а затем вполне мог продолжить учиться либо там же, либо в элитной академии Диллеана подле Инферно. Но Чёрные страницы всё равно оставались неизменным элементом жизни чернокнижников. Не редко случалось так, что выпускной курс оказывался представлен не более чем пятью людьми: кто погибал, кто отказывался, кто уходил в другую фракцию, кого просто напросто отстраняли.
Студенческий состав упорно держался на тысяче людей, изредка начиная предательски колебаться от большего к меньшему и обратно. Подготовительного курса здесь не было: дети уже приходили способными и читать, и писать, а некоторые и вовсе были во много раз старше тех, кого по возрасту отправляли на обучение, сохраняя семейную династию. Те же, кто волею судьбы умел и знал больше, всё равно были вынуждены учиться вместе с остальными. Программу для таких студентов преподаватели вводили отдельно, либо разрабатывая её с нуля, либо используя нечто из прошлого опыта. Первые шесть лет охватывали то, что звалось наукой, но это лишь громкое название. История, краеведение, обязательным так же являлся древний эльфийский язык, на котором много тысячелетий никто не говорил, но на его основании плелись формулы высших заклятий и алхимических снадобий. Затем уже подросшие студенты с грузом миллионов лет в головах брались за так называемое военное дело. Фехтование, верховая езда и основы дрессировки и выживания были мелочью по сравнению с тонкостями стратегии, тактики, логистики и изучением подводных камней других фракций. Ещё детьми будущих чернокнижников гоняли по настоящим полям сражений, пусть даже и в тылу. И тут-то начинали давать более сложные вещи: алхимию и ле́карство, всегда шедшие рука об руку. «Если ты не можешь на колене соорудить полевой госпиталь и элементарно помочь раненым в отсутствие целителя — грош тебе цена», — всегда жёстко говорил один из профессоров, приводя студентов в лазарет, никогда не пустовавший. Он и сам повидал не мало крови, знал, какова цена жизни и сколько усилий надо приложить, чтобы вытащить воина с того света.
Уже после этого девушки и юноши приступали к изучению тонкой материи магии. Первый год они только узнавали, с чем могут соприкоснуться, а потом уже избирали свой путь. Кто-то углублялся в магию, способную причинить величайший ущерб, иными словами — боевую; некоторые предпочитали сделать упор в познании сути теней, и такие чернокнижники особенно ценились в тылу врага, способные собственной волей свершить многое; прочие же вполне могли столкнуться с проблемой некромантии и демонологии. Такие студенты мгновенно переводились в частные академии при замках некромантов или в глубинах Нижнего мира, где связь с исчадиями ада была куда крепче.
И, наконец, приходило время для настоящего испытания юных умов. Политика и экономика нависали над ними, как сам рок, обещая долгие бессонные ночи страстной, но, к сожалению и в основном, односторонней любви. Не все воспринимали эти предметы в штыки, а некоторые и вовсе находили в них собственное призвание. Вместе с тем начинался период, когда студенты заседали в библиотеках, чтобы собрать не просто курсовую или диплом, а собственную книгу с глубоким изучением отдельной темы.
Только после этого выпускники, прошедшие через огонь и воду заключительных экзаменов, могли считаться чернокнижниками со всеми полагающимися привилегиями и обязанностями. Многие на этом не останавливались и продолжали обучение, либо в Чёрных страницах, либо в академии Диллеана, углубляя свои знания и оттачивая способности в той или иной ветви. Так или иначе, все они приносили клятву верности Господину чернокнижников, бывшую вовсе не пустым набором громких слов. Каждый из них связывал себя заклятьем на крови, отрезая все пути к отступлению. Не зря ходило выражение: «Предательство — смерть», которое некоторые рисковали проверить на собственной шкуре и найти подтверждение. А потому, пытаясь убить правителя или переметнуться на другую сторону, несчастный, как правило, умирал на месте.