Операция "Контрольный в сердце (СИ)
Укрываю любимое пьяное тело одеялом, выключаю свет, выхожу из комнаты. Брюс и Биби смотрят «Доктора Кто», активно обсуждают предыдущего доктора. Я прокрадываюсь в кухню, хватаю бутылку, в которой осталось немного вина. Выхожу на улицу, шагаю по пирсу, сажусь на самый край, опускаю ноги. Ступни лишь касаются поверхности воды, но из-за набегающих с высокой периодичностью волн у меня уже мокрые шорты. Невероятно неспокойный океан. Днем был штиль, а сейчас настоящая буря. Да и ветер достаточно прохладный. Постепенно становится совсем страшно. Волны одна за другой захлестывают пирс. Я выжидаю короткий миг спокойствия и пробегаю к берегу, но у самого края дерево пирса стало совсем скользким и я плюхаюсь на задницу. Кажется, отбила себе копчик. Еще и бутылку разбила. Хорошо хоть не налетела на осколки. Надеюсь, наводнения не случится, и мы не проснемся вместе с рыбами.
В комнате жутко пахнет перегаром, а Бен невероятно громко храпит. Так вот что он чувствует каждый раз, когда я пьяная вырубаюсь в нашей постели! Отвращение. Отвращение вперемешку с любовью. Можно ли испытывать отвращение к тому, кого любишь? Судя по тому, что испытываю сейчас я – можно. Переодеваюсь, ложусь в кровать, целую Бенджамина в лоб. Я люблю тебя, дорогой мой. Больше чем саму себя.
====== Часть 56. Казнь ======
Утром я просыпаюсь в одиночестве. Отличное раннее утро: голова не гудит, потому что я почти не пила вчера, нет чувства стыда, неловкости. Поворачиваю голову. На часах пять утра. Рассветное солнце заливает угол комнаты ослепляющим светом. Прохожу по дому. Беатрис сидит на кухонном столе рядом с раковиной. Говорит, что давно ей так плохо не было, ведь из-за девочек они с Брюсом не могут позволить себе отвязные пьянки, подобно вчерашней. Я тяну ее к воде. Потому что такая прохлада точно облегчит ее страдания. Брюс все еще спит, а Бен возится с парусником. Говорит, что был бы не против купить себе подобный. Мы бы выходили на нем в Марине Дель рей, загорали и рыбачили. Да уж! Перспективка поесть рыбы, пойманной у грязнющих берегов ЛА, кажется, слишком уж сомнительной. Я решительно отказываюсь от идеи рыбачить, а вот идея с парусником приходится мне по вкусу. Я не против. Только вот не заметила, что копам много платят.
Мы завтракаем в центре Галвестона, и отправляемся обратно в Остин. Жутко не хотелось уезжать, но деваться некуда. Нам пора возвращаться в Калифорнию. Обратные билеты давно куплены. Завтра вечером мы уже должны быть дома.
На самом краю Хьюстона, через который приходится ехать, у огромной огражденной площади столпился народ. В их руках какие-то плакаты, таблички. Слишком далеко. Мне не разобрать букв.
– Это что такое? – пялюсь в окно. Мне в ответ тишина. – Эй! Я, что сама с собой разговариваю? – Это праздник, Холи, – отмахивается Биби. Делает все только бы не смотреть в ту сторону. – Что-то не похоже, – морщусь. – Бен! Что это? – Ты же слышала Беатрис! – отмахивается. – Брюс! Останови! – прошу. – Холи, тут нельзя останавливаться, – бормочет. Я, что, дура по-твоему? – Тут нет знаков! Останови! – чуть ли не визжу. Брюс паркуется у маленького магазинчика индейцев. Я вылетаю из машины, семеню в сторону ограждений. – Детка, стой! – нагоняет Бен. – Скажи, что это? – киваю. – Ты безупречно знаешь судебное правосудие Калифорнии. Знаешь чем оно отличается от Техасского? – Я могу назвать минимум двадцать отличий, – развожу руками, прикидываю различия. – Самое разительное, – сжимает мою ладонь. – Смертная казнь, – киваю. – Это протестующие. Они против смертной казни. – И они стоят так каждый день? – не понимаю. – Нет, Холи. Они протестуют только во время казни, – объясняет. – То есть… Прямо сейчас… Там… – почему-то дыхание перехватывает. – Да, – кивает он. – О, Господи! – прижимаюсь к Бену. – Да, – гладит меня по голове. – Хорошо, что мы живем в штате, где такое не практикуют, – шепчет. – Хотя… Ладно, идем, – уводит меня в машину. Я утираю странные, неожиданные слезы. Даже не знаю, почему это так меня задело. Бенджи просит Биби пересесть к мужу, а сам садится со мной. Укладываю голову на его колени, закрываю глаза. Напеваю себе под нос песенку из мультфильма. – Как узор на окне… – убаюкиваю себя. Засыпаю.
Открываю глаза. Я в гостевой дома МакКензи. Нашариваю телефон. На часах два дня. Скорее всего, в полдень мы уже прибыли в Остин. Прокрадываюсь в ванную. Пялюсь на девушку в зеркале. Она так загорела, волосы кажутся светлее. И, мой Бог она такая лохматая! Вьющиеся волосы как высушенная на солнце солома. Нужно привести себя в порядок. Умываюсь, приглаживаю пряди, собирая их в хвост. Спускаюсь вниз. В гостиной сидит Дэвид. С этой его сломанной ногой и газетой. Как же он меня раздражает! В остальных комнатах и на заднем дворе пусто.
– Добрый день, – киваю Дэвиду. – Ага! – не отрывается от чтения. – А где все? – спрашиваю. Он молчит. – Дэвид? – злюсь. Но он ничего не отвечает. Вот урод. Подхожу к нему, плюхаюсь в кресло, кладу его загипсованную ногу на свои колени. Он в шоке. – Я вам не нравлюсь, да? – Надо же! Догадливая? – вскидывает бровь. – В чем дело? – искренне не понимаю. – Ты не по адресу. Я не буду рассусоливать с тобой как мой сын. – И все же постарайтесь. Сделайте усилие. Для своего сына, ладно? – подаюсь вперед. – Я положительная. Очень. Я почти не пью, – вру. – Совсем не курю. У меня нет детей не от вашего сына, да и от вашего нет. Я из хорошей, полноценной семьи с достатком. У меня хорошая работа, я спасаю людей, охраняю их спокойствие. Вы меня даже не знаете! Что со мной не так? – хлопаю ресницами. – Ты подвергла жизнь моего сына опасности! – шипит. – Я не хотела этого! Я люблю его! – злюсь. – И он любит меня. – Именно из-за этого он и подставился под пули! – Что мне делать? Как исправить ситуацию? – смотрю в его глаза. – Исчезни из его жизни, и он больше не будет ею рисковать, – смотрит на меня, будто я не понимаю очевидного. – Не будь меня, он бы рискнул из-за кого-то другого, – ты, тупой идиот! – Холи! Мы ждем сказку! – врываются Лили и Эдди. – Дайте ей отдохнуть, – шутливо ругает дочерей Беатрис. – Бенджи ставь сюда! – это точно Джина. – Нет же! Иди ко мне. Сюда. На полку, сынок! – Мам! Определись! – рявкает Бен. – Святая Гваделупе! Спасибо! – Дэвид возводит руки в небо. Урод! – Мы закончили! Шагай отсюда! – злорадствует он. Сжимаю кулаки. Можешь и дальше себе ненавидеть меня. Главное, что Бен меня любит, и я его люблю.
Оказывается, Джина решила в качестве подарка передать моим родителям индейку, которая не содержит всяких вредных веществ и росла на плодородной техасской земле. Не такой уж Техас и плодородный… Это все глупости. И мне вовсе не хочется тащить двадцатикилограммовую индюшку в Калифорнию. Родители целый год будут ее есть. Да, она им и не нужна вовсе. Но, это подарок, и я не вправе отказываться.
Остаток дня я провожу с женской половиной семьи Диксен и МакКензи. Мы ходим по магазинам и гуляем в парке. После прощального ужина Джина долго показывает мне фотографии маленьких Бена и Беатрис. Рассказывает, что они вернулись в Техас, потому что мама Джины умерла и оставила дом дочери и ее семье. Они тоже думали, что Бен погиб в Ираке, и не хотели жить в одном городе вместе с женщиной, которая бросила его. Кроме того Беатрис вернулась в город своего детства, вместе с мужем. Причин оставаться в ЛА у Дэвида и Джины больше не было. Остин спокойнее, тише, безопаснее. Они помнят город своей молодости, и для них это лучшее место во всей Америке. А вот Бен не смог остаться в Остине, слишком провинциальным он ему казался. Да и все друзья, вся его жизнь была связана с Городом Ангелов.
После расслабляющего душа я почти не могу стоять. Только выпью кружку молока, и усну, прижавшись к любимому. Уже завтра мы будем в нашем доме, я снова буду выгонять из нашей постели Оскара и пытаться приручить Симбу. А послезавтра вернемся на работу, по которой я так скучаю!
Сжимаю почти горячую кружку в ладони. Уже в тысячный раз повторяю, что три минуты – слишком много, чтобы подогреть молоко. Перебираю ступеньки наверх. Одна, самая последняя слишком громко скрипит и заставляет меня замереть на месте.