Дикая принцесса (СИ)

 – Но...
 – Я не желаю ничего слышать.
 Эвретто ушел, аккуратно прикрыв за собой дверь. Ри постоял еще немного, потом сжал зубы и полез в воду. Он остервенело тер себя куском лавандового мыла, скоблил кожу ногтями, так что оставались красные полосы. А волосы вымыл аж трижды. Вылезши и закутавшись в мягкое полотенце, он подошел к зеркалу и критически себя осмотрел. Его кожа больше не казалось такой смуглой, зато темные глаза на худом скуластом лице выделялись даже сильнее, чем прежде. Волосы от воды из темно-рыжих стали почти черными и торчали в разные стороны.
 На полке рядом с зеркалом лежал гребень, и Ри поспешил им воспользоваться. Другие принадлежности: несколько пилок, флакончиков с маслами и лосьонами, а также ароматная пудра – заинтересовали его не меньше. Ри перепробовал все. К тому времени, как вернулся слуга с его башмаками, в ванной стояла головокружительная смесь из запахов и водяного пара. А посреди всего этого – Ри в красивой черной ливрее с золотыми галунами и вышивкой вдоль воротника и манжет. Короткие волосы, едва прикрывавшие уши, теперь были аккуратно зачесаны назад, так что их неровная длина не так бросалась в глаза.
 Слуга замер от удивления, и Ри почувствовал, как внутри растекается тепло – удовлетворение. Впервые за два года на него смотрели не с жалостью.
 – Благодарю, – улыбнулся он, принимая начищенные до блеска башмаки.
 Ничего больше он сказать не успел – в ванную влетел Эвретто: длинный, черный и очень злой.
 – Кто позволил тебе одеться? – с порога рыкнул он.
 Потом втянул длинным узким носом воздух и поморщился
 – Разве я не запретил трогать вещи на полках?
 Ри упрямо сжал зубы.
 – Дану не запрещал и не говорил, что я обязан слушаться кого-то, кроме него.
 – Щенок!
 – Павлин!
 – Ах ты..!
 Слуга попытался проскользнуть мимо разгневанного камердинера, но тот ухватил беднягу за шиворот и встряхнул.
 – А ты что здесь делаешь?
 – Я... я подумал, что надо почистить...
 – Он подумал! Кто приказал тебе думать, ничтожество?
 Слуга совсем стушевался, зато у Ри на щеках заиграли желваки. Он решительно шагнул вперед и ударил камердинера по руке, сжимавшей воротник несчастного слуги.
 – Отпусти его! Он не сделал ничего плохого.
 Эвретто отдернул руку, а потом демонстративно вытер ее тонким батистовым платком. Выражение гнева сошло с его лица, оно теперь стало скорее отрешенным, но в глазах по-прежнему плясали злые язычки. Ри едва не расхохотался. Эвретто хотел походить на Гергоса, но у него не получалось – глаза выдавали. А вот дану умел смотреть по-настоящему холодно...
 – Я доложу о произошедшем его светлости, и тебя вышвырнут на улицу, неблагодарная тварь.
 Прежде чем Ри успел что-либо сказать, Эвретто снова ушел. Слуга засеменил следом, рядом, но не смея касаться, и принялся оправдываться, заикаясь и путаясь в словах. Ри неуверенно закусил губу, но потом тряхнул медной шевелюрой и гордо выпрямил спину.
 Гергос, как и обещал, ждал в гостиной. Теперь на нем был еще более роскошный камзол из золотой парчи, украшенный изумрудами, тонкая белоснежная рубаха с пышным воротником и узкие темные штаны. В Тобрагоне обычно одевались скромнее. Даже очень богатые люди, подражая высшей знати, а те – самому риссу, шили одежду преимущественно мягких тонов и почти не украшали ее самоцветами. В Анкъере и мода была соверешнно другой?
 У Ри даже зарябило в глазах, а внутри снова вспыхнула искорка смеха. Разве может взрослый мужчина не выглядеть смешно, будучи разодетым как ярмарочный петух? Но, встретившись с блестящими зеленовато-карими глазами Гергоса, походившими на хризолиты, твердые и неживые, Ри поспешил поклониться. Смеяться ему расхотелось.
 Все угрозы Эвретто не напугали его так, как этот взгляд.
 – Вы звали меня, дану?
 Камердинер тоже был тут – стоял, выпрямившись, за спинкой кресла, в котором сидел Гергос. На лице Эвретто читалось скрытое торжество.
 – Действительно, дитя мое. Подойдите.
 Холодные глаза осмотрели Ри с ног до головы, и Гергос слегка улыбнулся.
 – Я вижу, костюм пришелся вам впору. И, я слышал, вы также оценили розовое масло?
 Ри дерзко поднял взгляд на хозяина.
 – Оно высшего качества, дану.
 – Вы снова меня удивляете, дитя. Неужели вы разбираетесь в масле?
 Ри почувствовал, что краснеет.
 – Немного, дану.
 – Поразительно. А я считал, что мальчиков в Интернате Толорозы держат в черном теле. Видите, Эвретто, вам совершенно не о чем беспокоиться. С маслом все в порядке.
 – Я не сомневался, ваша светлость, – сухо проговорил камердинер.
 – Нет? Но разве не вы буквально пять минут назад уверяли меня, что придется заново покупать масло, пудру и мыло?
 Эвретто скрипнул зубами.
 – Должно быть, я ошибся, ваша светлость.
 Дану Гергос понимающе вздохнул.
 – Такое случается, Эвретто. Я тоже постоянно забываю и путаю вещи. Если это все, вы можете быть свободны.
 Ри не удержался от торжествующей улыбки, и глаза Гергоса опасно блеснули.
 – Осторожнее, дитя мое, – сказал анкъерец, когда камердинер беззвучно затворил за собой дверь гостиной. – Это не ваша победа, а всего лишь мой каприз. А теперь подойдите ближе. Нам надо поговорить.
 ***
 Отмытый и приодетый, Ри выглядел старше. И в то же время как-то тоньше, уязвимее, словно корка грязи защищала его от всего мира. Только глаза остались прежними. Настороженные, знающие глаза уличного ребенка. Воспитанники Интерната взрослеют быстро, они иначе смотрят на жизнь, иначе понимают ее. И никто, проведший хотя бы одну ночь в стенах Интерната Толорозы, не может более считаться невинным. Пусть не телом, так душой.
 А еще такие дети прекрасно умеют манипулировать. Гергос ужасно злился на себя за то, что сорвался. Эвретто ни в чем не виноват. Это он, Гергос, не предупредил камердинера о появлении Ри, не объяснил распорядок. Да и потом, отчитывать старшего слугу в присутствии младших? Непозволительно.
 Но эти темные испуганные глаза... Гергос заговорил, не подумав, и наговорил лишнего. Ри не нужна была его помощь, он бы и сам прекрасно справился. Хозяину нельзя вмешиваться в дела слуг, это создает нездоровую обстановку в доме. Да и что такого страшного произошло? Ну, пожурил Эвретто мальчишку – не трагедия. В Интернате наверняка приходилось хуже.