Черкес. Дебют двойного агента в Стамбуле (СИ)

— Земляк, ты можешь мне сделать красиво?
Добродушный толстяк с такими пышными и ухоженными усами, что впору завидовать, улыбнулся:
— Это моя работа, господин. Идите за мной и не обращайте внимания на этих кровожадных выкормышей суровой Адриатики. Я приму вас, как анатолийского пашу – со всем моим прилежанием и умениями. Уверяю, лучшего кейфа[2] вы не найдете во всем Константинополе.
Теллак провел меня внутрь и проводил на галерею на втором этаже. Там были устроены крохотные приватные кабинки для переодевания местных вип-персон. Из красивого соснового ящика во всю стену банщик достал для меня целый набор: два полосатых пештемаля, деревянные, украшенные серебром и перламутром шлепанцы на двойных высоких каблуках, мало подходящих для комфортной ходьбы, красивую медную чашу для обливания тела водой и круглую шкатулку для монет и драгоценностей-украшений, которых у меня не было.
— Кладите сюда свой золотой и все, что есть еще. Из рук не выпущу, лично отвечаю перед вами, уважаемый, своей старой головой. И не беспокойтесь за полотенца, у меня всегда для вас найдется сухое. А свои грязные вещи вы можете бросить на пол – все отстираем и просушим к концу вашего пребывания в нашем храме чистоты.
— Эти обноски – только на выброс. Держи золотой – он твой. Вот мой кошель с монетами – я тебе доверяю. И мне нужна новая одежда, цирюльник и много-много воды, чтобы стать подобным героям древней Эллады.
Банщик с поклоном и каким-то внутренним достоинством принял мою монету.
— Как обращаться к вам, господин?
— Зови меня Костой, и давай без лишних церемоний. Я уважаю старших, где бы я ни был, а мудрых единоверцев – еще больше.
— Так мы тезки! – не стал ломаться теллак. – Я Константин. Переоденься и следуй за мной.
Я оставил надоевшие лохмотья, как было сказано, на полу, обернул бедра полотенцем и двинулся за банщиком. Он повел меня вниз запутанными переходами. Мы добрались до настоящего склада с одеждой, аккуратно разложенной по полкам.
— Что только не оставляют люди в бане, Коста. Просят постирать или забывают в кабинке, потом не возвращаются. Вещи копятся – причём, на любой цвет и вкус. Все пропарено и отглажено, никаких вшей и прочих паразитов, пахнет лавандой или мелиссой. Как бы ты хотел выглядеть: богатым купцом, чиновником визиря, работником мастерской или продавцом бузы? Я любой вид тебе придам, только скажи.
— Давай я буду балканцем, который прибыл в столицу на заработки.
— Православный босниец сойдет?
— Идеально!
— Тогда нам нужны: обычные подштанники, белая рубашка, штаны, на ноги опанки с загнутыми носами, на голову – плоская феска, бордовый жилет с красивым узором, к нему еще добавим доломан и под цвет жилета расшитый кушак. Все в наличии и все твоего размера, – по-доброму улыбнулся Константин, набрав с полок нужные вещи. – Могу еще добавить боевой пояс для ножей и пистолетов, но оно тебе нужно?
Я отрицательно покачал головой, не скрывая своего удивления быстротой и качеством выбора новых нарядов.
— Даже не буду ничего примерять. Не хочу одежду пачкать. И уверен, ты все точно на меня подобрал. Сразу видно профессионала!
Константин довольно погладил свои роскошные усы.
— Тогда к цирюльнику?
— К нему в первую очередь, а потом мыться, греться и массаж! О, как же я его жду!
Через полчаса я, бритый налысо, с аккуратно обработанной квасцовым камнем раной на голове, с восторгом окатывал себя теплой водой, а Константин все с той же добродушной улыбкой, держал мои вещи. Потом он подозвал мускулистого мойщика-массажиста и с его помощью устроил меня на краю мраморной плиты с подогревом. Мойщик снял с меня деревянные шлёпанцы и начал медленно растирать меня желтой пемзой, нажимая на колени. Мой верный теллак в это время разводил в бадье белую глину.
— Эта глина из Алеппо, Коста, настояна на цветочной воде. Натрем тебя, запахнешь, как роза!
Мойщик нанес эту смесь на мои тело, ноги и голову и попросил подождать четверть часа. Когда глина была смыта, процедура еще раз повторилась, а после Константин лично дважды намылил мне голову, обходя подсохшую рану. Затем хорошенько протер меня банной мочалкой.
 
— Эта мочалка называется кесе. На деле, этот тот же кисет для табака, который придумали европейцы. Но мы приспособили его для другого.
Когда я был отмыт мылом с помощью мягкой губки из Туниса, теллак и мойщик сняли с меня мокрый пештемаль, обернули полотенцами, подхватили под руки и осторожно повели в общее помещение с плоскими диванами для отдыха вокруг небольшого мраморного фонтанчика. Константин ненадолго отлучился и вскоре поднес мне медную тарелку с пятью яблоками и маленьким ножом со слегка искривленным лезвием.
Но сил у меня больше не было. Почти бессонная ночь и мои приключения настолько меня вымотали, что я привалился на софу и мгновенно отключился.
Стоило мне открыть глаза, Константин был тут как тут.
— Продолжим? Тебя еще массаж ждет.
Отказываться я не стал. Наоборот, после сна силы будто вернулись.
Мы зашли в парильное отделение. По краю большой мраморной плиты устроились люди, не решаясь продвинуться к центру. Там было самое жаркое место. Видимо, именно туда поступал пар по скрытым каналам от котлов, нагреваемых печами.
Константин постелил полотенце на плиту, подложил в изголовье перевернутую миску для обливания, чтобы было куда пристроить голову, и помог мне расположиться. Сам же присел напротив в приватной кабине для мытья около красивого мраморного умывальника с двумя бронзовыми кранами.
Когда он посчитал, что я прогрелся достаточно, он снова позвал мойщика. В этот раз за меня взялись основательнее. Мойщик развел мыло в шайке, зачерпнул пену тканой наволочкой, надул ее, как шар, и покрыл все мое тело этим раствором. Как следует снова меня протерев с помощью кесе и предъявив мне содранные катышки ороговевшей кожи, он принялся меня мять, крутить и даже топтать коленями. Я лишь стонал, улетая в райские кущи.
Почти без сил я переместился в помывочную. Краны в виде головы верблюда давали лишь холодную или горячую воду. Следовало ее смешивать в выданной мне чаше до желаемой температуры и окатывать себя с головы. Подобная процедура была сродни медитации: наполнить, облиться, кайфануть; наполнить, облиться, кайфануть; наполнить…
Я сидел и разглядывал внутреннее убранство большого зала. Мысли замедлились и текли плавно и неторопливо, как широкая река. Созерцания было достаточно в этом полном неги состоянии. Я любовался игрой теней, которую создавали в полутемном зале бледные лучи света. Они проникали внутрь сквозь звезды, прорезанные в куполе. Потемневшие стены с поврежденными водными потоками мраморными плитами, раскрошившиеся канелюры колонн и их треснувшие капители, не устоявшие под напором безжалостного времени, следы копоти от старых пожаров на потолке – все дышало глубокой древностью в здании, которое стояло почти полтысячелетия, и было так не похоже на сверкающие полированным мрамором и яркими светильниками современные хамамы в отелях.
— Этими банями, как и Парфеноном, стоит любоваться издали, но никак не сидеть внутри, ожидая, пока кусок штукатурки свалится тебе на голову. Не понимаю я Дэвида Уркварта, загнавшего нас сюда. Это его увлечение турецкими банями, его маниакальное желание устроить их в Лондоне – все это чуждо сердцу англичанина, не понимающего, зачем так часто мыться[3]. Но не скрою, в этой старине есть нечто притягательное.
Это замечание на английском настолько оказалось созвучно моим мыслям, что я невольно прислушался в беседе двух англичан с характерными лошадиными лицами.
— Стюарт! Снаружи тебя ждет еще большее разочарование: вся роскошь Востока спрятана от глаз публики внутри любого зажиточного дома или дворца. И знаешь почему?
— Почему же?
— Жестокость и деспотизм турок вынуждает богачей прятать накопленные богатства, совершенно лишая их честолюбия и стремления к развитию. В этом есть коренное отличие их цивилизации от нашей. И наше превосходство. Здесь, в Стамбуле, это чувствуется на каждом углу, и немудрено, что вся крупная торговля сосредоточена в руках иностранцев.