Ключик (СИ)
— Я хочу, чтобы ты знал… — прошептала она, обхватив его лицо ладонями и невыразимо нежно поглаживая пальцами виски, — прежде чем мы сделаем это. Займемся любовью… Мое имя… Эмма. Меня зовут Эмма. Зови меня так, когда сделаешь меня своей.
— Спасибо тебе, — его грудь снова расширилась от рваного вдоха, а сердце споткнулось, сбившись с грохочущего ритма, а потом сорвалось еще быстрее. — Мое имя, данное мне при рождении — Норман… Но я уже почти забыл его. Никто и никогда не звал меня так.
— Тогда я буду звать тебя так. Это имя будет только моим, — выдохнула Эмма и наконец соединила их губы.
Сейм мгновенно лишился рассудка от ее вкуса и отчаянной смелости ласкающего языка. Стон — протяжный, бесконечный — лился из него прямо в его Джимми, и она пила его, отвечая своим. Ее пальцы буквально впились в кожу его головы, даже не лаская — требуя еще большей близости, как будто ей не могло быть достаточно так же, как ему. Его тело трясло от желания вжаться своей пульсирующей плотью в ее живот. Позвоночник обратился в раскаленный добела столб от того, как он сдерживал желание просто раздвинуть ноги Эммы и рвануться внутрь, туда, где ему самое место, туда, где он и должен быть. И только противный зуммер на самом краю еще не совсем испепеленного от похоти сознания вопил: «Тормози! Нельзя так!». И он держался, целуя Эмму отчаянно жадно, вторгаясь языком почти грубо, яростно облизывая, поглощая, впитывая. Выстанывая ту боль, что грызла его тело от ожидания.
Но его девочка не была милосердна к его страданиям. Выгнувшись, она сама потерлась о его истекающий слезами желания член и застонала мучительно-протяжно. Окончательно снося ему крышу и срывая последние хлипенькие тормоза. Сейм оторвался от ее губ и буквально набросился с голодными поцелуями на дрожащее тело. В его мечтах в их первый раз он хотел ласкать ее долго и изощренно, но в реальности он ничего не мог поделать с тем безумием, что охватило его сейчас. Его рот и руки буквально метались по телу его Эммы, стараясь не пропустить, заклеймить прикосновениями и поцелуями каждый сантиметр. Сейм почти яростно сжимал, тут же гладил, лаская, целовал, впиваясь и оставляя следы на светлой коже, материл себя за это, при этом тихо сходя с ума от счастья, и делал это снова и снова. Эмма билась под ним, разом охрипнув, стонала, всхлипывала и, кажется, пыталась о чем-то невнятно просить.
— Пожалуйста… сделай… сделай что-нибудь, — прерывисто выдыхала она, приподнимая раскрасневшееся лицо с опухшими от его жестких поцелуев губами и совершенно пьяными, расфокусированными глазами. — Норман… умоляю… Я сейчас умру.
— Нет, не умрешь, — улыбнулся непослушными губами, раздвигая бедра Эммы и вдыхая запах ее возбуждения. — Я не позволю ничему плохому случиться с тобой.
Взгляд девушки, казалось, на секунду стал испуганным и смущенным, когда она осознала, где сейчас находится его лицо, и она даже резко вдохнула, чтобы что-то сказать ему, может, даже возразить. Но как только он обжег ее влажную плоть первым поцелуем, единственное, что вырвалось из нее — это вскрик, переросший в долгий грудной стон. Сейм лежал между ног Эммы и, лаская ее, не сводил глаз с извивающегося и бьющегося в конвульсиях удовольствия тела. И понимал, что не видел ничего более ошеломляющего в своей гребаной жизни. Дарить наслаждение любимой, впитывать, просто-таки пожирать его… Это не могло сравниться ни с чем, что ему случалось испытывать раньше. А потом Эмма, и так напряженная, стала в его руках жесткой дугой и взорвалась, убивая его своей совершенной красотой в этот момент. Она обмякла, дрожа и всхлипывая, глядя влажными широко раскрытыми глазами в потолок.
— Эмма? — тихо спросил Сейм. — У нас все хорошо?
— Это… это просто… чудо? — она посмотрела на него, все еще лежащего между бедрами, давая увидеть Сейму всю глубину и силу потрясшего ее наслаждения.
А ему невыносимо захотелось выскочить на улицу под огромное звездное небо и упасть на землю, раскинув руки и ноги, и орать на весь свет о рвущем на части торжестве мужчины, который доставил удовольствие своей женщине. И даже собственное сворачивающее узлом кишки вожделение стало не столь важным. Да, он желал вопить на весь мир, что его Эмме с ним хорошо, что он — жалкий демонский ублюдок справился и собирается делать это и впредь. Но все это вылетело из головы, когда Эмма еще шире раскрылась перед ним и прошептала:
— Иди ко мне.
Глава 24
Эмма услышала, как Сейм резко выдохнул сквозь сжатые зубы, когда она, открывшись, позвала его к себе. Она видела, насколько мужчина напряжен, и понимала, что то удовольствие и освобождение от невыносимого внутреннего давления, что она получила только что, было односторонним. Уж не настолько она наивна, чтобы не понимать, что Сеймас сейчас ощущает ту же самую, может, и сладостную, но все же боль, совсем недавно сводившую с ума и ее. А может быть и гораздо большую. Ей было страшно до этого, ведь в тех книгах, что она читала, частенько писали, что женщины в первый раз испытывают сильную боль. Но Эмма давно привыкла к тому, что боль — постоянный спутник в ее жизни. На тренировках по боевому искусству, в мышцах при изнурительных кроссах, при распутывании заклятий. Какое значение имеет краткий миг физических страданий, если после него они станут с Сеймом единым целым? Ради него она готова вытерпеть все, что угодно. Чего она действительно боялась, так это собственной неопытности и неуклюжести. Раздражающая мысль о том, что прежде у Сейма наверняка были женщины, знающие, что и как делать, упорно лезла в голову, как девушка ни гнала ее прочь. Тут же подумалось, что зря она постоянно затыкала Пич, когда та пыталась просветить ее в подобных вопросах. Надо было наоборот слушать ее, открыв рот, и впитывать. Тогда она бы не лежала тут, хоть и дрожащим от страсти, но все же неумелым бревном. А теперь только и остается, что гадать, что ей следует сделать… или не делать ничего и ждать, когда Сейм озвучит свои желания? Эмма тяжело сглотнула. Ее руки сжимались в кулаки от того, как сильно хотелось касаться, трогать Сейма везде. А при мысли исследовать пальцами ту самую горячую твердость, что то и дело скользила по ее коже, оставляя дорожку горячей влаги, что-то тягуче сладостное растекалось у нее от диафрагмы вниз и отзывалось судорогой в мышцах живота. От девушки не укрылось, что даже при едва ощутимых, случайных соприкосновениях Сейм вздрагивает, и его дыхание сбивается. Что тогда может произойти, если она проведет там пальцами? Каким он окажется наощупь? Понравится ли это Сейму? И как ей решиться просто протянуть руку и дотронуться, если она — глупая и зажатая — даже еще и посмотреть не отважилась?
Сейм, словно уловив все ее сомнения, выцеловал дорожку от живота до шеи и снова застыл над ней, не опускаясь, видимо, боясь придавить. А Эмме так хотелось ощутить всю эту тяжесть его твердых мускулов, понять, как ощущаются углы и резкие линии мужского тела поверх ее собственного, как трется кожа об кожу.
— Что-то не так? — тихо спросил мужчина, с тревогой ловя взгляд и продолжая то и дело мягко касаться губами ее рта.
Ну вот, теперь, похоже, она еще заставила и его встревожиться.
— Ничего, — быстро ответила и обвила его руками, притягивая ближе, чтобы спрятать лицо. Но Сейм не поддался ей, а наоборот — слегка отстранился.
— Ты боишься, что я сделаю тебе больно, — он не спрашивал, а утверждал.
— Нет, — замотала Эмма головой, стараясь убедить мужчину и одновременно скрыть глаза.
Но Сейм снова не позволит ей ускользнуть и, опершись на локти возле ее головы, обхватил лицо Эммы, фиксируя и вынуждая смотреть прямо на него.
— Что тогда? — настойчиво спросил он, поглаживая большими пальцами виски и скулы.
— Я просто…. Вдруг тебе не понравится? — Эмма даже сама себя едва расслышала и затаилась в ожидании реакции мужчины.
Сейм хмыкнул и вдруг атаковал губы любимой стремительно и даже властно. Вынуждая сразу же открыть ему доступ вглубь рта. Он целовал ее, наверное, целую вечность и в этом действе и близко больше не было ничего целомудренного или осторожного. Только неимоверный, открытый мужской голод. Он вливался в кровь Эммы с каждым облизыванием его языка и движением губ мужчины, словно крепкий алкоголь, который она взахлеб пила большими глотками. И так же, как и алкоголь, эта агрессивная ласка с огромной скоростью затуманивала мозги Эмме. Все мучающие ее, вроде бы, важные вопросы будто съеживались, уменьшались до состояния мельчайших, не видимых глазу точек. А потом и эти точки начисто смело огненным ураганом, когда Сейм, не выдержав, застонал низко и протяжно, не разрывая их поцелуя, и вдруг, чуть опустившись, толкнулся бедрами между ее распахнутых для него ног. Эмма и сама бы никогда не смогла вспомнить и сказать, когда уже успела обвиться вокруг мужчины руками и ногами. Сейм прервал этот их безумный поцелуй и снова чуть отстранил лицо, мягко, но настойчиво удерживая потянувшуюся за его губами девушку.