Мемуары генерала барона де Марбо

Сам император утратил свои иллюзии, ведь, прибыв сюда ради восстановления независимости Польши, он надеялся, что все население этой обширной страны как один поднимется при приближении французских армий, однако никто из жителей даже не пошевелился!.. Напрасно для возбуждения энтузиазма поляков император приказал послать письмо знаменитому генералу Костюшко, руководителю последнего польского восстания, и пригласить его присоединиться к своей армии. Однако Костюшко продолжал мирно жить в Швейцарии, куда он скрылся после восстания. На упреки, которые ему делали по этому поводу, он ответил, что слишком хорошо знает нерадивость и беспечность своих соотечественников, чтобы иметь смелость питать надежду на то, что им удастся освободиться даже при помощи французов. Не сумев привлечь на свою сторону Костюшко, император, желавший, по крайней мере, воспользоваться его известностью, обратился от имени этого старого поляка с воззванием к населению Польши, но ни один поляк не взялся за оружие, хотя наши части заняли многие провинции бывшей Польши и даже ее столицу. Поляки не соглашались браться за оружие до того, как Наполеон не объявит о восстановлении Польши, а Наполеон не собирался принимать такое решение до того, как поляки не поднимутся против своих угнетателей, а они этого не сделали.
Во время пребывания 7-го корпуса в Бромберге среди ночи к маршалу Ожеро прибыл Дюрок, обер-гофмаршал императора. Ожеро послал за мной и приказал готовиться к сопровождению Дюрока, который отправлялся в качестве парламентера к прусскому королю в Грауденц. Ему нужен был офицер для замены его собственного адъютанта, которого он только что послал в Позен с депешами для императора. Ожеро и Дюрок выбрали меня, так как вспомнили, что в августе я уже был послан к прусскому двору с поручением и что я знал почти всех офицеров этого двора, а также его обычаи.
Я собрался очень быстро. Дюрок взял меня в свой экипаж, и, спустившись по левому берегу Вислы, занятому французскими войсками, мы переправились через нее вброд напротив Грауденца. Мы поселились в городе и затем отправились в цитадель, где находилась вся королевская семья Пруссии после потери 4/5 территории своего государства. Висла разделяла две наши армии. Король Пруссии выглядел спокойным и покорным. Королева, которую я видел раньше столь прекрасной, очень изменилась. Казалось, ее гложет печаль. Она не могла скрыть от себя самой, что поскольку она толкнула короля на участие в войне, то она и была главной причиной несчастий своей страны, жители которой теперь поднимали свой голос против нее. Император не смог бы послать к королю Пруссии парламентера более приятного, чем Дюрок, выполнявший ранее обязанности посла в Берлине и благодаря этому очень хорошо известного королю и королеве. Они оба высоко ценили Дюрока за любезность и обходительность. Я играл слишком незначительную роль для того, чтобы на меня обращали внимание. Однако король и королева признали меня и произнесли в мой адрес несколько вежливых слов.
Я обнаружил, что прусские офицеры при королевском дворе сильно растеряли то бахвальство, которым они отличались в августе. Недавний разгром сильно изменил их отношение к французской армии. Я, однако, не хотел выказывать свое превосходство и старательно избегал разговора о сражении при Иене и о других наших победах. Переговоры, которые обер-гофмаршал Дюрок должен был вести с прусским королем, имели отношение к письму, направленному этим монархом Наполеону, и продолжались два дня. Я использовал эти дни для чтения и для прогулок по печальному крепостному плацу, потому что не хотел подниматься на крепостные стены, хотя оттуда открывается прекрасный вид на Вислу. Я опасался, как бы меня не заподозрили в том, что я разглядываю оборонительные сооружения и позиции противника.
В сражениях, происходивших после битвы при Иене, вплоть до Вислы, пруссаки взяли у нас всего лишь сотню пленных, которых они использовали на земляных работах в крепости Грауденц, где они были заключены. Обер-гофмаршал Дюрок поручил мне раздать пособие этим несчастным, выглядевшим еще более несчастными оттого, что из цитадели они могли видеть французские части, отделенные от них только Вислой. Это соседство и сравнение своего положения с положением своих свободных и счастливых товарищей на левом берегу заставили од-
 
пого французского пленного, кавалериста отборной роты 3-го драгунского полка, по фамилии Арпен, использовать все имевшиеся в его распоряжении средства, чтобы вырваться из рук пруссаков. Дело это было нелегким, потому что сначала требовалось выйти из крепости, а затем переправиться через реку. Но чего не сделает твердая воля? Арпен, работавший у главного плотника пруссаков, где складывал штабелями бревна, втайне сделал маленький плот. Он взял толстый канат и использовал его для того, чтобы ночью спустить свой плот к подножию крепостных стен и самому выбраться из цитадели. Он уже стащил свой плот к Висле, спустил его на воду и готовился вскочить на него, как вдруг был захвачен прусским патрулем. Пруссаки вернули его в крепость и посадили в карцер. На следующий день прусский комендант, в соответствии с обычаем, существовавшим тогда в прусской армии, приговорил Арпена к пятидесяти ударам палкой. Напрасно наш драгун говорил, что, будучи французом, он не может подчиняться прусским правилам, его статус военнопленного делал любое его возражение бесполезным. Его уже вели к деревянным козлам, к которым его должны были привязать, и два солдата готовились привести приговор в исполнение. В этот момент, собираясь взять книгу в экипаже обер-гофмаршала Дюрока, который стоял па плацу, я заметил, как Арпен отбивается от прусских солдат, пытающихся привязывать его к козлам.
Возмущенный видом французского солдата, которого должны подвергнуть палочному наказанию, я бросился к нему с саблей в руке, грозя убить первого, кто осмелится прикоснуться палкой к солдату моего императора!.. Экипаж обер-гофмаршала Дюрока охранял курьер Наполеона, известный на всех заставах Европы под именем Мусташ (то есть ■<Усач»). Этот человек был силен, как Геркулес, и необыкновенно смел. Он сопровождал императора в двадцати сражениях. Как только он увидел меня среди пруссаков, он прибежал ко мне и по моему приказу принес четыре заряженных пистолета, которые находились в экипаже. Мы освободили Арпена. Я вооружил его двумя пистолетами и, посадив в экипаж, поместил рядом с ним Мусташа и заявил коменданту крепости, что этот экипаж принадлежит императору, на нем императорские гербы, и поэтому для французского драгуна он представляет собой священное убежище, куда я запрещаю пруссакам входить под страхом получить пулю в лоб. Я приказал Мусташу и Арпену открывать огонь, если кто-нибудь войдет в экипаж. Комендант крепости, видя мою решительность, сразу оставил в покое своего пленника и отправился за приказом своих начальников. Тогда, оставив Мусташа и Арпена с пистолетами в руках в экипаже, я отправился к королю и попросил одного из его адъютантов войти в кабинет Его Величества и сказать обер-гофмаршалу Дюроку, что я должен обсудить с ним срочное дело. Дюрок вышел, и я сообщил ему о том, что произошло.
Узнав, что пруссаки хотели избить палками французского солдата, маршал, разделяя мое возмущение, сразу вернулся к прусскому королю п заявил ему решительный протест. К протесту он добавил, что если этот приговор будет приведен в исполнение, то с полной уверенностью можно сказать, что император прикажет наказывать палочными ударами не солдат, а пленных прусских офицеров... Прусский король был человеком очень мягким, он понял, что с воинами каждой страны следовало обращаться в соответствии с законами их чести. Поэтому он повелел освободить драгуна Арпена, и, чтобы сделать приятное Наполеону, которого он в этот момент просил о заключении мира, король предложил обер-гофмаршалу Дюроку передать ему 500 французских пленных, если тот пообещает отправить королю такое же число пруссаков. Дю-рок согласился, и мы с адъютантом прусского короля объявили эту хорошую новость французским пленным, которые очень обрадовались... Мы тут же переправили их через реку, и спустя час все они уже были на другом берегу посреди своих братьев по оружию.