Весь Роберт Маккаммон в одном томе. Компиляция (СИ)

— Держите его, держите его, он сломает себе шею… он горит в лихорадке… он не выживет, он слишком слаб… Разожмите ему рот! Он откусит себе язык!
Голоса растаяли в вихре шума. Миша ощущал свои движения, но был не в состоянии ими управлять. Его колени прижались к подбородку и застыли. Его зубы скрежетали, он услышал стон, подобный шуму штормового ветра, разрывающего основы всего, чем он был. Штормовой ветер разросся до урагана, и его рев поглотил все остальные звуки. Михаилу представилось, что он бежит через поле желтых цветов, а над домом Галатиновых собираются черные тучи. Он остановился, повернулся и закричал:
— Папа! Мама! Лиза!
Но со стороны дома ответа не было; тучи были голодными. Михаил вновь обернулся и побежал к дому с бьющимся сердцем, услышал грохот, обернулся и увидел, как дом рухнул под напором ураганного ветра. А тучи гнались за ним, стремясь его поглотить. Он бежал все быстрее. Быстрее. Быстрее. Шторм догонял его. Еще быстрее. Сердце грохотало. Душераздирающий крик в ушах. Еще быстрее…
И тут свершилось преображение. На его руках пробилась черная шерсть. Он почувствовал, что хребет его сжался, пригибая плечи вниз. Его руки — это были уже не руки — касались земли. Он побежал быстрее, нахлыстом, и стал избавляться от одежды. Шторм подхватил ее и швырнул в небо. Михаил отбросил башмаки. Он бежал, откидывая лапами землю и полевые цветы. Шторм пытался его догнать, но теперь он бежал на четвереньках, бежал из прошлого в будущее. Его хлестал дождь: холодный, очищающий дождь. Он поднял лицо к небу и… проснулся.
Кромешная тьма. Он разодрал веки, склеенные слезами, и увидел красные блики. Костерок все горел, в камере стоял резкий запах сгоревших сосновых сучьев. Миша сел; каждое движение было для него болезненным испытанием. В мышцах все еще пульсировала боль. Болело все — и голова, и спина, и копчик. Он попытался встать, но его позвоночник запротестовал. Он жаждал свежего воздуха, запаха лесного ветра. Это было как голод, и это чувство двинуло его вперед. Он голый пополз по грубым камням, подальше от огня.
Несколько раз он попытался встать, но его кости еще не были к этому готовы. Он подполз на руках и коленях к лестнице и поднялся по ней, как четвероногое. Наверху он полз по замшелому коридору, только мельком глянув на груду оленьих скелетов… Впереди был виден свет, красноватый свет зари или заката. Он проникал сквозь открытые окна и освещал потолок. Там, куда доходил свет, мох был чист от насекомых. Михаил ощутил запах свежего воздуха. Этот воздух был сух, пахло не цветами расцветающей весны, а сухими ароматами уходящего лета.
Да, прошло немало времени, и это он понимал. Его рука непроизвольно потянулась к левому плечу. Пальцы нащупали шершавые следы розовых заживших шрамов, несколько клочков отмершей кожи отвалились от прикосновения. Колени болели, и ему захотелось встать. Он попробовал. Если у костей могли быть нервы, то они у него пылали. Ему даже казалось, что его мышцы скрипят, как несмазанные дверные петли. Пот выступил у него на лице, груди и плечах. Но он не сдался и не закричал. Он вдруг ощутил, что его скелет ему не знаком. Что это за кости, связанные в его теле непонятными суставами? Вставай, сказал он себе. Вставай и иди… как мужчина.
Он встал.
Первый шаг был как у ребенка. Второй — не многим лучше. Однако на третьем и четвертом он обнаружил, что не разучился ходить, и прошел по коридору в комнату с высоким потолком, в которой свет солнца окрасил стены в оранжевый цвет, а наверху ворковали голуби.
Что-то шевельнулось в тени справа от Михаила. Он услышал хруст листьев. Там смутно виднелись два сплетенных колышущихся тела. Михаил вытряхнул остатки сонного тумана из глаз. Одна из фигур на полу стонала женским голосом, и Михаил увидел, как человеческая плоть, обрамленная волосами животного, входит и выходит из другой влажной человеческой плоти.
Пара холодных голубых глаз уставилась на мальчика из полутьмы. Алекша обхватила себя за плечи, по которым струились русые волосы. Франко повернулся и увидел мальчика, стоящего на пороге света и тени.
 
— Боже мой! — прошептал Франко. — Он это сделал! — Франко оторвался от Алекши и вскочил на ноги. — Виктор! — закричал он. — Рената! — Его крики пронеслись эхом по коридорам и комнатам белого дворца. — Эй, кто-нибудь! Скорее сюда!
Михаил смотрел на обнаженное тело Алекши. Она не сделала ни единого движения, чтобы прикрыться. Ее тело блестело от пота.
— Виктор! Рената! Он жив!
  
Глава 17
 
Утром в конце сентября Виктор сказал ему:
— Следуй за мной.
И Михаил последовал за ним. Они миновали комнаты, залитые солнечным светом, и спустились в подвалы белого дворца. Михаил был одет в робу из оленьей шкуры, которую сшила ему Рената. Он закутался в нее, спускаясь в подвал вслед за Виктором. За последние недели Михаил подметил, что его глаза быстро привыкли к темноте, а днем его зрение настолько обострялось, что он мог пересчитать листья на дубе в сотне ярдов от него. Сейчас Виктор хотел что-то ему рассказать и показать внизу, в подвале, в темноте. Он остановился, чтобы зажечь от костра факел из тряпок, пропитанных медвежьим жиром. Факел горел, испуская запах, от которого у Михаила потекли слюнки.
Они спустились в помещение, где на стенах сохранились цветные фрески религиозного содержания. Через арку и дверь ход вел в большую комнату. Михаил посмотрел вверх, но не увидел потолка. Виктор сказал:
— Мы пришли. Стой на месте.
Михаил подчинился, а Виктор пошел вдоль стен комнаты. Свет факела освещал полки, заставленные томами книг в старых кожаных переплетах. Книг было много, сотни, а может быть, тысячи. Они заполняли все полки на стенах и были свалены грудами на полу.
— В этой комнате, — сказал Виктор, — сто лет тому назад трудились монахи — переписчики древних рукописей и, возможно, исследователи. Здесь три тысячи четыреста тридцать девять томов.
Он произнес это с гордостью, как будто говорил о своем любимом детище.
— Книги по теологии, истории, архитектуре, технике, математике, лингвистике, философии — все это здесь. — Он обвел факелом стеллажи и чуть приметно усмехнулся. — Ты знаешь, у монахов было мало развлечений. А ну, покажи мне ладони.
— Ладони?
— Ну да. Покажи их мне.
Михаил поднял ладони к свету факела.
Виктор внимательно оглядел их, вздохнул с удовлетворением и кивнул:
— У тебя ладони будущего ученого. Ты из привилегированной семьи, не так ли?
Михаил, не понимая, пожал плечами.
— О тебе хорошо заботились, — продолжал Виктор. — Ты вышел из родовитой семьи.
Он видел по одежде Михаила и его родителей, что она была хорошего качества. Теперь ее успешно использовали как пропиточный материал в факелах. Он поднял свою ладонь к свету.
— Я работал в Киевском университете. Это было очень давно, — сказал он. В его голосе не было ностальгии. Только бесстрастное воспоминание. — Я преподавал языки. Немецкий, английский и французский. — В его глазах появился жесткий блеск. — Я выучил три иностранных языка только для того, чтобы просить милостыню, для того, чтобы прокормить жену и сына. Россия не очень-то щедро платит за человеческий ум.
Виктор ходил взад-вперед, освещая факелом книжные полки.
— Конечно, если ты не придумаешь чего-то, чтобы лучше убивать, — добавил он. — Впрочем, я думаю, что правительства всех стран мира мало чем отличаются друг от друга: все они жадны и близоруки. Это проклятие для человека — иметь разум и не уметь пользоваться его результатами.
Он остановился и осторожно достал один из фолиантов с полки; задней обложки у книги не было.
— «Республика» Платона. На русском. Слава тебе господи. Я не знаю греческого. — Он обнюхал тыл переплета, как будто вдыхая великолепные духи, затем вернул книгу на место. — Юлий Цезарь, «Хроники», теоретические работы Коперника, Данте — «Ад», путешествия Марко Поло… все это вокруг нас, двери к трем тысячам миров. — Он с благоговением обвел факелом вокруг и прошептал: — Тихо, тише. Ты сможешь услышать звуки поворачивающихся ключей в замках этих дверей.