Дрейф-механик (СИ)
Откинувшись на сиденье, я молча смотрел на север, на удаляющийся заснеженный город. Накатила вдруг щемящая грусть. На декабрьском побережье я прожил всего полгода, но привязался к этим местам, как к дому. Пусть даже знал теперь, что мой настоящий дом — в миллиардах вёрст, у другой звезды.
С тяжёлым железным гулом навстречу нам прошёл товарняк. Грузовые перевозки начались раньше, чем пассажирские. Континенты спешили отправить друг другу всё, что накопилось на экспорт за месяцы изоляции.
Мелькнул «светофор», зажёгшийся утром.
Мы въехали в туман.
Над перешейком он был разрежен, но над водой уплотнялся вновь. Обзор сузился, взгляд тонул в белой мгле. Мы продолжали, однако, смотреть наружу, как под гипнозом. Текли минуты.
— Скоро приедем, — сказала Сандра. — Неждан, пересаживайся лучше ко мне! Тогда и наш берег увидишь сразу.
Я обошёл столик, сел рядом с ней.
И поезд вырвался на простор.
Поток солнечного света хлынул в окно, заполнил купе мгновенно, вспыхнул ярчайшим бликом на металлическом подстаканнике, расшвырял золотые отсветы, заставив меня моргнуть. За окном распахнулось море — не простуженно-серое, как я привык, а ультрамариновое. Небо над ним синело чисто и вызывающе. Контраст по сравнению с нашим берегом был разительный. Как будто старую фотографию сменило живописное полотно, где ещё не просохли краски.
При этом солнце вновь оказалось у меня за спиной, на севере. Это было логично для южного полушария и, по-моему, служило явным доказательством того факта, что материки неподвижны и не перескакивают через экватор во время Дрейфа. Но находились и теоретики, которых это не убеждало. Перемещение солнца они, ничтоже сумняшеся, списывали на оптические эффекты в атмосфере планеты.
Впрочем, сейчас я не собирался об этом думать.
Я впервые увидел другие луны.
На востоке висела августовская — оранжевая, оттенка спелой моркови, а ближе к югу — мартовская, цвета аквамарин. Это было до того непривычно, что я потряс головой, гоня от себя ощущение ирреальности.
А затем стал смотреть на город.
Зелень заполняла пространство между домами, словно пышная пена. Архитектура казалась лёгкой и невесомой. Преобладали оттенки белого — но при этом не вызывали никаких ассоциаций со снегом. Желтела полоска пляжа. Вода перед ней искрилась солнечным золотом.
Сандра улыбалась заворожённо, не отводя взгляда от окна и вцепившись в мою ладонь. Грусть уходила с её лица. А сама она, темноглазая и черноволосая, филигранно вписалась в южный пейзаж.
Миновав перешеек, поезд втянулся в городские кварталы. Пейзаж стал ещё пестрее, в глазах рябило. Цветы здесь были повсюду — росли на клумбах, красовались на подоконниках и в кашпо, свисали с деревьев пышными гроздьями. Лепестки сияли, пронизанные лучами. По сравнению с этим буйством, оранжерея, куда я заглянул накануне, выглядела бледной карикатурой.
Мы въехали на вокзал. Вместо феодального замка, как на том берегу, здесь был изящный стеклянный купол. Лёгкий навес прикрывал широкий перрон от зноя. Встречающих было мало.
— Снимай свой пиджак, — сказала мне Сандра. — Жилетку тоже, иначе вкрутую сваришься. У нас тут такое почти не носят.
— Я так и понял.
Уличный жар уже ворвался в купе, где едва успели выключить отопление. Я с облегчением содрал с себя лишнюю одежду и галстук. После чего вышел в коридор — Сандра заявила, что тоже хочет переодеться.
У нас в мажорском вагоне было свободно, без столпотворения. Чемоданы тоже никто не пёр — обслуга доставит всё по нужному адресу. Немногочисленные попутчики обходили меня, вежливо кивая. А вскоре появилась и Сандра.
Она надела белое платье, совсем короткое и открытое, а вместо сапог — сандалии с тонкими ремешками, обхватывающими голени.
— Тебе идёт, — сказал я.
— Спасибо. Совсем ведь другое дело! Не то что в ваших тулупах.
Мы налегке сошли на перрон. К нам сразу направилась загорелая брюнетка, тоже практически полуголая по северным меркам. А по московским критериям — фитоняша, длинноногая и высокая. Причёской она особо не заморачивалась, носила невзрачный хвостик. А на лице мерцали золотистые линии, сплетаясь вокруг правого глаза.
Оглядев меня цепким взглядом, она представилась:
— Я Микела, наследница-по-луне в Доме Орхидеи. Сопровожу вас в резиденцию. Экипаж ожидает.
В дальнейшие пояснения она не вдавалась. Развернулась и зашагала прочь, чуть виляя упругой попой. Не сомневалась, видимо, что мы не отстанем. Сандра вздохнула и снова несколько погрустнела.
Когда мы вышли из-под навеса, меня будто окатило жгучей волной. На солнцепёке было, пожалуй, градусов пятьдесят, если считать по Цельсию. Моментально облившись потом, я закатал рукава рубахи и расстегнул её почти до пупа, благо здешняя публика щеголяла в таком же виде.
Мы расселись в открытом самоходном ландо. Тяговая линза наполнилась изумрудным мерцанием, привязываясь к майской луне, маячившей впереди. Винт сзади загудел, и мы покатились, покачиваясь на мягких рессорах.
Самой большой и яркой луной была, однако, июльская. Они висела выше других, почти у нас над макушкой, лишь немного сдвинувшись к югу, и рдела на ясном небе, как распустившийся мак.
— Микела, — сказала Сандра, — а насчёт нас у тебя какие инструкции? Ну, кроме того, чтобы проводить?
— Свои инструкции, — ответила та, — я получаю от главы Дома. Тебя они не должны тревожить. Если возникнет вдруг ситуация, которая с ними не согласуется, я сразу проинформирую.
— Круто, — оценил я. — А если мы, например, сейчас соскочим на перекрёстке и решим прогуляться? Лимонаду попить в кафешке? Это пойдёт вразрез с твоей программой надзора?
— Я попросила бы воздержаться от таких действий. А прохладительные напитки будут предложены по прибытии в башню.
— Неждан, не надо, — сказала Сандра просительно. — Приключений мне и у вас хватило, честное слово.
— Молчу-молчу. Я чисто спросить, для поддержания разговора.
Мы свернули с широкой улицы в кишкообразный проулок. Здесь даже не отыскалось места для декоративных кустов, которыми был переполнен город. Лишь белёные стены справа и слева, распахнутые окна чуть выше наших голов.
Пыль взметнулась позади нас, потревоженная винтом, растянулась в шлейф. Прозрачные занавески на окнах встрепыхнулись резко и бестолково, как крылья бабочек под внезапным порывом ветра.
Микела, сидя спиной к водителю, полуобернулась к нему:
— Почему изменил маршрут?
— Для экономии времени, луноликая. На Осевом проспекте наверняка затор, можем застрять надолго.
— В следующий раз предупреждай заранее. А сейчас зачем ты остановился?
— Виноват. Там что-то валяется на дороге. Буквально один момент, луноликая! Уберу и дальше поедем…
Впереди на проезжей части и в самом деле приткнулся фанерный ящик, покорёженный и пустой. Микела привстала, глядя туда. Приподнялся и я, достав из кармана концентрирующую перчатку. Заметив это, Сандра тихонько ойкнула.
Водитель вылез из-за руля и обошёл переднее колесо. А затем вдруг рванул, как спринтер, пробежал ещё шагов пять и юркнул налево, в узкий проход между двумя домами. Микела прошипела ругательство и тоже вытащила перчатку из небольшой матерчатой сумки, притороченной к поясу.
Но она опоздала.
С крыши многоквартирного двухэтажного дома впереди-справа выглянул арбалетчик. Вскинув оружие, он спустил тетиву. Арбалетный болт прорезал горячий воздух.
Стрелявший метил Микеле в сердце. Она не видела момент выстрела, поэтому среагировать не успела. Но успел я — хлестнул навстречу «жгутом». Болт отлетел к стене.
В проулок выскочил человек в перчатках, взмахнул руками. Нашу повозку подбросило лунной тягой, перевернуло набок. Пропеллер сломался с треском.
Меня впечатало в стену рядом, Сандру — в меня. Я рефлекторно поймал её, сохранив остатки координации. Мне помогли «жгуты».
Ударился я плечом, а не головой, и это было везение. На ногах мы всё же не устояли, но упали удачно, не покалечившись.