М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников
он вылепил, например, охотника с собакой и сцены
сражений. Кроме того, маленький Лермонтов составил
театр из марионеток, в котором принимал участие и я
с Мещериновыми; пиесы для этих представлений сочи
нял сам Лермонтов. В детстве наружность его невольно
73
обращала на себя внимание: приземистый, маленький
ростом, с большой головой и бледным лицом, он обла
дал большими карими глазами, сила обаяния которых
до сих пор остается для меня загадкой. Глаза эти,
с умными, черными ресницами, делавшими их еще глуб
же, производили чарующее впечатление на того, кто бы
вал симпатичен Лермонтову. Во время вспышек гнева
они бывали ужасны. Я никогда не в состоянии был бы
написать портрета Лермонтова при виде неправильно
стей в очертании его лица, и, по моему мнению, один
только К. П. Брюллов совладал бы с такой задачей, так
как он писал не портреты, а взгляды (по его выраже
нию, вставить огонь глаз) 3.
В личных воспоминаниях моих маленький Миша
Лермонтов рисуется не иначе как с нагайкой в руке,
властным руководителем наших забав, болезненно-са
молюбивым, экзальтированным ребенком.
Помню характерную черту Лермонтова: он был
ужасно прожорлив и ел все, что подавалось. Это
вызывало насмешки и шутки окружающих, особенно
барышень, к которым Лермонтов вообще был неравноду
шен. Однажды нарочно испекли ему пирог с опил
ками 4, он, не разбирая, начал его есть, а потом страшно
рассердился на эту злую шутку. Уехав из Москвы
в С.-Петербург, я долго не встречался с Лермонтовым,
который из участника моих игр, своенравного шалуна
Миши, успел сделаться знаменитым поэтом, прослав
ленным сыном отечества.
Во время последнего пребывания в С.-Петербурге
мне суждено было еще раз с ним неожиданно встре
титься в Царскосельском саду. Я был тогда в Акаде
мии художеств своекоштным пансионером и во время
летних каникул имел обыкновение устраивать себе
приятные прогулки по окрестностям Петербурга, а ино
гда ездить в ближние города и села неразлучно с порт
фелем. Меня особенно влекло рисование с натуры, наи
более этюды деревьев. Поэтому Царскосельский сад,
замечательный по красоте и грандиозности, привлекал
меня к себе с карандашом в руке.
Живо помню, как, отдохнув в одной из беседок сада
и отыскивая новую точку для наброска, я вышел из бе
седки и встретился лицом к лицу с Лермонтовым после
десятилетней разлуки. Он был одет в гусарскую форму.
В наружности его я нашел значительную перемену.
Я видел уже перед собой не ребенка и юношу, а муж-
74
чину во цвете лет, с пламенными, но грустными по вы
ражению глазами, смотрящими на меня приветливо,
с душевной теплотой. Казалось мне в тот миг, что иро
ния, скользившая в прежнее время на губах поэта,
исчезла. Михаил Юрьевич сейчас же узнал меня, обме
нялся со мною несколькими вопросами, бегло рассмот
рел мои рисунки, с особенной торопливостью пожал
мне руку и сказал последнее прости... Заметно было,
что он спешил куда-то, как спешил всегда, во всю свою
короткую жизнь. Более мы с ним не виделись.
A. З. ЗИНОВЬЕВ
ВОСПОМИНАНИЯ О ЛЕРМОНТОВЕ
Бывши с 1826 до 1830 в очень близких отношениях
к Лермонтову, считаю обязанностью сообщить о нем
несколько сведений, относящихся к этому периоду,
и вообще о раннем развитии его самостоятельного
и твердого характера. В это время я, окончивши маги
стерский экзамен в Московском университете, служил
учителем и надзирателем в Университетском благород
ном пансионе, для поступления в который бабушка
М. Ю. Лермонтова Елизавета Алексеевна Арсеньева
привезла его в Москву. Осенью 1826 года я, по рекомен
дации Елизаветы Петровны Мещериновой, близкого
друга и, кажется, дальней родственницы Арсеньевой,
приглашен был давать уроки и мне же поручено было
пригласить других учителей двенадцатилетнему ее
внуку 1. Этим не ограничивалась доверенность почтен
ной старушки; она на меня же возложила обязанность
следить за учением юноши, когда он поступил через год
прямо в четвертый класс Университетского пансиона
полупансионером, ибо нежно и страстно любившая сво
его внука бабушка ни за что не хотела с ним надолго
расставаться. От нее же узнал я и главные обстоятель
ства ее жизни. Она вышла замуж по страсти и недолго
пользовалась супружеским счастьем; недолго муж ее
разделял с ней заботы о дочери, еще более скрепившей
узы их брака. Он умер скоропостижно среди семейного
бала или маскарада. Елизавета Алексеевна, оставшись
вдовой, лелеяла дочь свою с примерною материнскою
нежностью, какую, можно сказать, описал автор «Notre-
Dame de Paris» * в героине своего романа. Дочь под-
* «Собор Парижской богоматери» ( фр.) .
76
росла и также по страсти вышла замуж за майора Лер
монтова. Но, видно, суждено было угаснуть этой жен
ской отрасли почтенного рода Столыпиных. Елизавета
Алексеевна столь же мало утешалась семейной жизнью
дочери и едва ли вообще была довольна ее выбором.
Муж любит жену здоровую, а дочь Елизаветы Алек
сеевны, родивши сына Михайлу, впала в изнуритель
ную чахотку и скончалась. Для Елизаветы Алексеевны
повторилась новая задача судьбы в гораздо труднейшей
форме. Вместо дочери она, уже истощенная болезнями,
приняла на себя обязанность воспитывать внука, свою
последнюю надежду. Рассказывала она, что отец Лер
монтова покушался взять к себе младенца, но усилия
его были побеждены твердою решимостью тещи. Впро
чем, Миша не понимал противоборства между бабуш
кой и отцом, который лишь по временам приезжал
в Москву с своими сестрами, взрослыми девицами,
и только в праздничные дни брал к себе сына. В доме
Елизаветы Алексеевны все было рассчитано для пользы
и удовольствия ее внука. Круг ее ограничивался пре
имущественно одними родственниками *, и если в день
именин или рождения Миши собиралось веселое обще
ство, то хозяйка хранила грустную задумчивость и лю
била говорить лишь о своем Мише, радовалась лишь
его успехами. И было чем радоваться. Миша учился
прекрасно, вел себя благородно, особенные успехи ока
зывал в русской словесности. Первым его стихотворным
опытом был перевод Шиллеровой «Перчатки» 2, к сожа
лению, утратившийся. Каким образом запало в душу
поэта приписанное ему честолюбие, будто бы его грыз
шее; почему он мог считать себя дворянином незнатно
го п р о и с х о ж д е н и я , — ни достаточного повода и ни
малейшего признака к тому не было. В наружности Лер
монтова также не было ничего карикатурного 3. Воспо
минанье о личностях обыкновенно для нас сливается
в каком-либо обстоятельстве. Как теперь смотрю я на
милого моего питомца, отличившегося на пансионском
акте, кажется, 1829 года. Среди блестящего собрания
он прекрасно произнес стихи Жуковского к Морю и за
служил громкие рукоплесканья. Он и прекрасно рисо-
* К ней ездил старик Анненков, Вадковские, Мещериновы, из
редка Столыпины, подолгу гащивал приезжавший с Кавказа Павел
Петрович Шан-Гирей, женатый на племяннице Е. А. Арсеньевой, осо
бенно пленявшей Мишу своими рассказами. ( Примеч. А. З. Зиновьева.)
77
вал, любил фехтованье, верховую езду, танцы, и ничего
