М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников
тив, что и я курю мои соломинки-пахитосы, он быстро
взглянул, стоит ли в приличном расстоянии от меня
бронзовая пепельница. Вследствие этого не по натуре
его быстрого движения я сказал ему:
— Не опасайтесь, дорогой Афанасий Иванович,
я у вас не насорю. Но скажите, пожалуйста, гость ваш,
так вас огорчивший, ведь это тот молоденький гусар,
что сейчас от вас вышел хохоча?
— Да, д а , — отвечал С и н и ц ы н , — тот самый. И вы
шел, злодей, с хохотом от меня, восхищаясь тем, что
доставил мне своим визитом работы на добрый час,
чтоб за ним подметать и подчищать. Еще, слава богу,
ежели он мне не испортил вконец моего рододен
дрона. <...>
...Я спросил Синицына: «Кто же этот гусар? Вы
называете его «Майошкой»; но это, вероятно, школьная
кличка, nom de guerre?» *
— Л е р м о н т о в , — отвечал С и н и ц ы н , — мы с ним
были вместе в кавалерийском отделении школы. <...>
— Вы говорили давеча, любезнейший Афанасий
И в а н о в и ч , — спросил я, почти не слушая служебных
рассуждений моего с о б е с е д н и к а , — вы говорили, что
этот гусарский офицер, Лермонтов, пишет стихи?
— Да и какие прелестные, уверяю вас, стихи пишет
он! Такие стихи разве только Пушкину удавались. Сти
хи этого моего однокашника Лермонтова отличаются
необыкновенною музыкальностью и певучестью; они
сами собой так и входят в память читающего их. Словно
ария или соната! Когда я слушаю, как читает эти
стихи хоть, например, Коля Юрьев, наш же товарищ,
лейб-драгун, двоюродный брат Лермонтова, также
недурной стихотворец, но, главное, великий мастер
читать стихи, — то, ей-богу, мне кажется, что в слух
мой так и льются звуки самой высокой гармонии.
Я бешусь на Лермонтова, главное, за то, что он не
хочет ничего своего давать в печать, и за то, что он
повесничает с своим дивным талантом и, по-моему,
просто-напросто оскорбляет божественный свой дар,
избирая для своих стихотворений сюжеты совершенно
нецензурного характера и вводя в них вечно отврати
тельную барковщину. Раз как-то, в последние месяцы
своего пребывания в школе, Лермонтов, под влиянием
* прозвище ( фр.) .
211
воспоминаний о Кавказе, где он был еще двенадцати
летним мальчишкой, написал целую маленькую поэмку
из восточного быта, свободную от проявлений грязного
вкуса. И заметьте, что по его нежной природе это вовсе
не его жанр; а он себе его напускает, и все из какого-то
мальчишеского удальства, без которого эти господа
считают, что кавалерист вообще не кавалерист, а уж
особенно ежели он гусар. И вот эту-то поэмку у Лер
монтова как-то хитростью удалось утащить его кузену
Юрьеву. Завладев этою драгоценностью, Юрьев полетел
с нею к Сенковскому и прочел, ее ему вслух с тем
мастерством, о котором я уже вам говорил сейчас.
Сенковский был в восторге, просил Юрьева сказать
автору, что его стихотворения все, сколько бы он их
ни давал, будут напечатаны, лишь бы только цензура
разрешила. А та-то и беда, что никакая в свете цензура
не может допустить в печать хотя и очаровательные сти
хи, но непременно с множеством грязнейших подробно
стей, против которых кричит чувство изящного вкуса.
— А, вот ч т о , — заметил я, — так эта прелестная
маленькая поэма «Хаджи Абрек», напечатанная в «Биб
лиотеке для чтения» прошлого тысяча восемьсот
тридцать пятого года, принадлежит этому маленькому
гусарику, который сейчас почти закутал меня капюшо
ном своей шинели и уверял меня, личность ему совер
шенно незнакомую, что его гусарский плащ целуется
с моею гражданскою тогою, причем употребил один
очень нецензурный глагол, который может быть кстати
разве только за жженкой в компании совершенно
разнузданной. Кто бы мог подумать, что такой оча
ровательный талант — принадлежность такого сорви
головы!
— Ну, эта фарса с шинелью очень похожа на Лер
м о н т о в а , — засмеялся С и н и ц ы н . — За тем-то он все
хороводится с Константином Булгаковым *, продел
ками которого нынче полон Петербург, почему он, гусь
лапчатый, остался лишний год в школе. Однако, много
уважаемый Владимир Петрович, я с вами не согласен
* Этот Булгаков Константин, служивший в л.-гв. Московском
полку, хотя в Школе гвардейских подпрапорщиков и юнкеров чис
лился в Преображенском полку, был знаменит своими разнообраз
ными, иногда очень остроумными проказами, почему он был в ми
лости у великого князя Михаила Павловича, снисходительно отно
сившегося к шалостям молодежи, ежели шалости эти не проявляли
ничего вредного. ( Примеч. В. П. Бурнашева.)
212
насчет вашего удивления по поводу поэтического
таланта, принадлежащего сорвиголове, как вы сказали.
После Пушкина, который был в свое время сорви
головой, кажется, почище всех сорвиголов бывших,
сущих и грядущих, нечего удивляться сочетанию талан
тов в Лермонтове с страстью к повесничанью и молоде
честву. А только мне больно то, что ветреность моего
товарища-поэта может помешать ему в дальнейшем
развитии этого его дивного таланта, который ярко
блещет даже в таких его произведениях, как, напри
мер, его «Уланша». Маленькую эту шуточную поэмку
невозможно печатать целиком; но, однако, в ней
бездна чувства, гармонии, музыкальности, певучести,
картинности и чего-то такого, что так и хватает
за сердце.
— Не помните ли вы, Афанасий И в а н о в и ч , — спро
сил я, — хоть нескольких стихов из этой поэмки? Вы
бы прекрасно угостили меня, прочитав из нее хоть
какой-нибудь отрывок.
— Как не знать, очень з н а ю , — воскликнул Сини-
ц ы н , — и не только десяток или дюжину стихов, а всю
эту поэмку, написанную под впечатлением лагерных
стоянок школы в Красном Селе, где между кавалерий
скими нашими юнкерами (из которых всего больше
в этот выпуск случилось уланов) славилась своею кра
сотою и бойкостью одна молоденькая красноселька.
Главными друзьями этой деревенской Аспазии были
уланы наши, почему в нашем кружке она и получила
прозвище «Уланши». И вот ее-то, с примесью всякой
скарроновщины 4, воспел в шуточной поэмке наш
Майошка. Слушайте, я начинаю.
— Прежде чем н а ч а т ь , — перебил я, — скажите на
милость, почему юнкера прозвали Лермонтова Май-
ошкой? Что за причина этого собрике? *
— Очень п р о с т а я , — отвечал Синицын. — Дело
в том, что Лермонтов маленько кривоног благодаря
удару, полученному им в манеже от раздразненной им
лошади еще в первый год его нахождения в школе,
да к тому же и порядком, как вы могли заметить,
сутуловат и неуклюж, особенно для гвардейского
гусара. Вы знаете, что французы, бог знает почему,
всех горбунов зовут Mayeux и что под названием «Monsieur Mayeux» есть один роман Рикера, вроде Поль де
* насмешливого прозвища (от фр.sobriquet).
213
Кока; так вот Майошка косолапый — уменьшительное
французского Mayeux 5.
Дав мне это объяснение, Синицын прочел наизусть
вслух, от первой строки до последней, всю поэмку
Лермонтова. <...>
Я с большим удовольствием прослушал стихотворе
ние, в котором нельзя не заметить и не почувствовать
нескольких очень бойких стихов, преимущественно
имеющих цель чисто живописательную. Тогда Синицын
