М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников
вынул из своего письменного стола тетрадку почтовой
бумаги, сшитую в осьмушку, и сказал мне:
— По пословице: «Кормил до бороды, надо покор
мить до усов». Вам, Владимир Петрович, по-видимому,
нравятся стишки моего однокашника, так я вам уж не
наизусть, а по этой тетрадке прочту другие его стихи,
только что вчера доставленные мне Юрьевым для
списка копии. Это маленькое стихотворение Лермон
това называется «Монго» *.
— Вот странное название! — воскликнул я.
— Д а , — отозвался С и н и ц ы н , — странное и источ
ник которого мне неизвестен. Знаю только, что это про
звище носит друг и товарищ детства Лермонтова, тепе
решний его однополчанин, лейб-гусар же, Столыпин,
красавец, в которого, как вы знаете, влюблен весь
петербургский beau-monde ** и которого в придачу
к прозвищу «Монго» зовут еще le beau *** Столыпин
и la coqueluche des femmes ****. То стихотворение Лер
монтова, которое носит это название и написано им на
днях, имело soit dit entre nous *****, основанием то, что
Столыпин и Лермонтов вдвоем совершили верхами,
недель шесть тому назад, поездку из села Копорского
близ Царского Села на петергофскую дорогу, где
в одной из дач близ Красного кабачка все лето жила
* Стихотворение это с некоторыми пропусками напечатано
П. А. Ефремовым в «Библиографических записках», 1861 г., № 20,
и перепечатано в «Собрании стихотворений Лермонтова» 1862 г.,
редакция Дудышкина, т. I, стр. 192. В 1871 г. М. И. Семевский
с некоторыми дополнениями напечатал «Монго» в своих приложе
ниях к «Запискам» Е. А. <Сушковой>-Хвостовой». Но и тут есть
описка против того манускрипта, писанного рукою М. Ю. Лермон
това в 1836 г. и с неделю находившегося у моего приятеля
А. И. Синицына, позволившего мне списать тогда же верную копию.
( Примеч. В. П. Бурнашева.)
**большой свет ( фр.) .
***красавец ( фр.) .
****любимец женщин ( фр.) .
*****между нами говоря ( фр.) .
214
наша кордебалетная прелестнейшая из прелестных
нимфа, Пименова, та самая, что постоянно привлекает
все лорнеты лож и партера, а в знаменитой бенуарной
ложе «волокит» производит появлением своим целую
революцию. Столыпин был в числе ее поклонников, да
и он ей очень нравился; да не мог же девочке со вкусом
не нравиться этот писаный красавец, нечего сказать.
Но громадное богатство приезжего из Казани, некоего,
кажется, господина Моисеева, чуть ли не из иеруса
лимской аристократии и принадлежащего, кажется,
к почтенной плеяде откупщиков, понравилось девочке
еще больше черных глаз Монго, с которым, однако,
шалунья тайком видалась, и вот на одно-то из этих
тайных и неожиданных красоткою свиданий отправи
лись оба друга, то есть Монго с Майошкой. Они застали
красавицу дома; она угостила их чаем; Лермонтов
скромно уселся в сторонке, думая о том, какое ужасное
мученье (тут Синицын опустил глаза в тетрадку и стал
читать):
Быть адъютантом на сраженьи
При генералишке пустом;
Быть на параде жалонером *
Или на бале быть танцором;
Но хуже, хуже во сто раз
Встречать огонь прелестных глаз,
И думать: это не для нас!
Меж тем «Монго» горит и тает...
Вдруг самый пламенный пассаж
Зловещим стуком прерывает
На двор влетевший экипаж.
Девятиместная коляска,
И в ней пятнадцать седоков...
Увы! печальная развязка,
Неотразимый гнев богов!..
То был Мойсеев с своею свитой... и проч.
— Можете представить смущение посетителей
и хозяйки! — продолжал С и н и ц ы н . — Но молодцы-
гусары, не долго думая, убедились, что (он снова прочел
по рукописи):
Осталось средство им одно:
Перекрестясь, прыгнуть в окно.
Опасен подвиг дерзновенный,
*Солдат, поставленный для указания линии, по которой
должна строиться воинская часть. ( Примеч. В. П. Бурнашева.)
215
И не сдержать им головы;
Но в них проснулся дух военный:
Прыг, прыг!.. И были таковы *.
— Вот вам вся драма этого милого, игривого, пре
лестного в своем роде стихотворения, которое я цели
ком сейчас вам прочту; извините, попортил эффект тем,
что прочел эти отрывки 6.
* * *
В одно воскресенье, уже в конце поста, кажется, на
вербной, я обедал у Петра Никифоровича Беклемишева
и встретился там с Афанасьем Ивановичем Синицы-
ным, который тут говорил нам, что он был аудитором
военного суда над кавалергардским поручиком Данте
сом. В числе гостей, как теперь помню, был молодой,
очень молодой семеновский офицер Линдфорс с золо
тым аксельбантом Военной академии. Этот молодой
человек с восторгом говорил о Пушкине и в юношеском
увлечении своем уверял, что непременно надо Дантеса
за убийство славы России не просто выслать за границу,
как это решили, а четвертовать, то есть предать такой
казни, которая не существует с незапамятных времен,
и пр. При этом он из стихов Лермонтова бойко и востор
женно читал те несколько стихов, в которых так доста
ется Дантесу. Затем он сказал, что Лермонтов написал
еще шестнадцать новых стихов, обращенных к нашей
бездушной и эгоистичной аристократии, которые он,
Линдфорс, знает наизусть. Я и некоторые другие, быв
шие тут, молодые люди стали просить Линдфорса про
диктовать нам эти стихи. Не успев хорошо заучить
эти стихи, Линдфорс сбивался, и никто из нас не мог
ничего записать толково. Само собой разумеется, что
весь этот разговор и эти тирады читаемых рукописных
стихов совершались не в гостиной и не в столовой, а до
обеда, на половине молодого Беклемишева, Николая
Петровича, тогда штаб-ротмистра Харьковского белого
уланского полка (того самого, в котором служил
и Глинка) и носившего аксельбант Военной академии.
Дело в том, что в присутствии стариков, особенно
такого придворного старика, каким был шталмейстер
* Я намеренно привожу здесь эти стихи, потому что у М. И. Се-
мевского по рукописи П. А. Ефремова изложение в них неправиль
ное и недостает двух стихов, которые здесь напечатаны курсивом.
( Примеч. В. П. Бурнашева.)
216
двора его величества Петр Никифорович Беклемишев,
этого рода беседы считались «либеральною» контра
бандою в те времена, когда либерализм, то есть мало
мальское проявление самобытности, считался наряду
с государственными преступлениями. Почтеннейшие
старички в наивности своей и называли все это un
arrière-gout du décabrisme de néfaste mémoire *.
В то время как бесновался Линдфорс, Синицын,
всегда спокойный и сдержанный, шепнув мне, что он
имеет кое-что мне сказать наедине, вышел со мною
в пустую тогда бильярдную и, чтоб никто не подумал,
что мы секретничаем, предложил мне, проформы ради,
шарокатствовать, делая вид, будто играем партию.
— Я с н а м е р е н и е м , — сказал С и н и ц ы н , — удалил
вас от того разговора, какой там завязался между мо
лодыми людьми, еще не знающими, что случилось с ав
тором этих дополнительных стихов, с тем самым
Лермонтовым, которого, помнится, в сентябре месяце
вы встретили на моей лестнице. Дело в том, что он на
писал эти дополнительные шестнадцать стихов вслед
ствие какого-то горячего спора с своим родственником.
