Сокол и Ласточка

Встреча отца с любимым чадом была бурной, но недолгой. Гарри вытащил из постельки пухлого бутуза с кожей цвета какао и огненно-рыжими кудрявыми волосами. Мальчонке был, наверное, годик или чуть больше. Штурман тряс его, целовал, а ребёнок вёл себя так, как всякий нормальный младенец, разбуженный среди ночи — испуганно орал и сучил ножками.
— Ты мой маленький талисман! — всхлипывал сентиментальный ирландец, не обращая внимания на вопли сына. — Всё, что делает папуся, он делает ради тебя! Скоро ты будешь спать в золотой колыбельке и кушать с золотых тарелок!
— У него уже два зуба есть, — сообщила в этой связи Нана, что вызвало у родителя новый взрыв восторга.
Зубы были предъявлены и любовно осмотрены. На этом встреча, собственно, закончилась.
Логан сунул малыша матери и стукнул её кулаком в ухо.
Она покачнулась. Без особенного удивления, во всяком случае без обиды поинтересовалась:
— За что это ты меня ударил, Гарри?
— Чтоб берегла моего сынишку, как зеницу ока. Если с ним что случится, ты знаешь, что я с тобой сделаю.
— Знаю, — вздохнула она. — Только зря ты такое говоришь. Уж я ли…
— Ладно, Нана, заткнись. Это тебе. — Он кинул на стол кошелёк. — Скоро я вернусь, и тогда мы заживём по-другому.
На улице Летиция спросила:
— Мальчуган, конечно, очень славный, но почему из всех своих детей вы отличаете именно его?
— Потому что он принесёт мне удачу. — Гарри подмигнул. — А теперь, Эпин, мы с вами пойдём в одну славную таверну, где нам за полдуката дадут комнатку под крышей. Ни один пёс не сможет нас там подслушать.
— Мне нужно в аптеку.
— Потом сходите. Если такие мелочи ещё будут вас интересовать после нашего разговорца. Аптека старого Люка на главной площади, слева от церкви. Можно звонить в любое время суток, он привык. Ночью туда частенько приползают те, кому попортили шкуру в какой-нибудь потасовке.
— Тогда я предпочёл бы заглянуть к мсье Люку прямо…
В отличие от Летиции, меня очень интересовало, что за важную беседу собирается провести с нами Логан. Поэтому я летел совсем низко над ними и не смотрел по сторонам. Только этим можно объяснить, что я прошляпил опасность. Как говорят в таких случаях самураи, прежде чем совершить харакири: «Мне нет прощения».
Единственным оправданием мне может служить то, что переулок, в котором это произошло, был совсем не освещён. Если б не луна и звёзды, темноту без преувеличения следовало бы назвать кромешной.
Из мрака с быстротой хищников, бросающихся на добычу, выскочили три тени.
Один человек сзади накинулся на Летицию, обхватил за плечи и приставил к горлу нож. Ещё двое взяли под руки штурмана.
— Поверни-ка его мордой к луне, — донёсся хриплый голос, говоривший по-английски. Логану рывком запрокинули голову. — Это он! Я не ошибся!
Первое оцепенение, естественное при таких обстоятельствах, миновало. Я приготовился к драке. У меня большой, исключительно крепкий клюв. Я никогда не пробовал, можно ли им пробить человеческий висок, но теперь готов был попытаться. Я мирный попугай, принципиальный враг всяческого насилия; я люблю людей — но моя питомица мне дороже принципов и всего человечества вместе взятого.
Я ринулся вниз, целя противнику чуть выше уха. Не знаю, удалось бы мне его убить или только оглушить. От знакомства с моим клювом разбойника спасло то, что как раз в этот миг он сказал:
— Стой тихо, парень, и тебе ничего не будет. Нам нужен не ты.
Я осуществил выход из крутого пике прямо над головой грабителя. Он так и не понял, что над ним прошуршала крыльями не случайная ночная птица, а, возможно, сама смерть.
Я уже говорил, что вижу в темноте гораздо лучше, чем люди. Не упуская из поля зрения негодяя, державшего Летицию (он был в потрёпанном шотландском берете), я рассмотрел остальных.
Один был широкоплечий, с лысой или наголо бритой башкой — она слегка поблёскивала в лунном свете. Другой, хриплоголосый, показался мне похожим на подозрительного субъекта, что прятался около дома Наны.
Моя догадка тут же подтвердилась.
— Я говорил вам: рано или поздно Гарри заявится проведать своего ублюдка! — ликовал хриплый, размахивая перед носом у штурмана пистолетом.
— Ты головаст, Джим, — сказал лысый, держа Логана сзади за руки. — Ну что, рыжая крыса, поговорим?
— Охотно, Тыква, — ответил Гарри, который, надо отдать ему должное, не потерял присутствия духа. — Я готов ответить на любые вопросы. Только… — и он проговорил что-то очень тихо — я не разобрал.
Не расслышал и Джим.
— Что-что?
Он наклонился вперёд, и Логан внезапно боднул его лбом в нос — очень сильно, так что хриплый бухнулся задом наземь. Одновременно проворный ирландец каблуком лягнул Тыкву по ноге, высвободился и отскочил в сторону. В руке его, лязгнув клинком по ножнам, блеснула сабля.
— Ах, ты так?!
Лысый тоже обнажил оружие, сталь зазвенела о сталь. Джим, держась за расквашенный нос, целил в Логана из пистолета, но юркий ирландец ни мгновения не стоял на месте. Он делал обманные движения, приседал, крутился вокруг собственной оси.
Тот, что держал Летицию, предупредил:
— Не вздумай рыпаться. Сейчас твоего дружка угомонят.
Выстрел наконец грянул. Джим метил штурману в спину, но тот — будто у него на затылке были глаза — как раз присел, и пуля угодила в грудь Тыкве. Сабля вылетела из пальцев бедняги и задела остриём левую руку ирландца. Чертыхнувшись, Гарри схватился за раненое место, лысый же с жалобным стоном упал навзничь.
Джим отбросил своё разряженное оружие и наскочил на Логана с длинным тесаком, однако штурман уже оправился от удара. Он отбил довольно неуклюжий рубящий удар, сделал выпад — широкий клинок пронзил нападающего насквозь.
Увидев, что дело приняло паршивый оборот, третий бандит (его имени я так и не узнал), оттолкнул Летицию и бросился бежать.
— Держите его, Эпин! Не дайте уйти! — крикнул Логан, пускаясь вдогонку.
Но от моей девочки было мало проку. Она стояла, вся дрожа. Вряд ли кто-нибудь посмел бы её осудить за слабость. Нападение произошло так внезапно, а схватка была такой короткой и кровавой, что даже мужчина неробкого десятка растерялся бы — особенно, если не имеет привычки к потасовкам. Ведь и мне, старому морскому бродяге, всякое повидавшему на своём веку, понадобилось несколько секунд, чтоб взять себя в руки. То есть, в когти.
— Не уйдёшь! — Гарри вытащил откуда-то из-под кафтана пистолет, взвёл курок и выпалил.
Всплеснув руками, шотландец рухнул. Судя по тому, что с него слетел берет, а также по характерному хрусту, пуля угодила прямо в затылок.
— Убит! — горестно вскричал Гарри, наклоняясь над телом. — Наповал! А ведь я целил в лопатку!
Он подбежал к Джиму.
— И этот издох! Какое горе!
Повернулся к подстреленному Тыкве — и быстро объявил:
— Этого я на себя не записываю. Я тут ни при чём, — сварливо сказал штурман, задрав голову к нему. — Пулю послал не я!
Я догадался, что он объясняется со Всевышним.
— Несчастный я человек. — Гарри был безутешен. — Это жестоко! Только что я был в плюсе, и вот снова в минусе. Проклятые болваны! Они не оставили мне выхода… Да ещё руку поранили. Перевяжите меня, Эпин. Я истекаю кровью!
Ещё не справившись с дрожью, Летиция задрала ему рукав. Рана оказалась неглубокой, Но ирландец всё жаловался:
— Мне больно! А для дела понадобятся обе руки!
— Какого дела?
— Того, о котором я хочу вам рассказать. Но теперь разговор откладывается. Две смерти — дурное предзнаменование. Я не могу сразу вернуть Ему долг, но, по крайней мере, обязан сделать первый шаг. Прощайте, Эпин! Потолкуем завтра.
Он рысцой побежал по переулку, придерживая перевязанную руку.
— Куда вы?
— В бордель! Я должен посеять новые семена! Ведь урожай будет только через девять месяцев!
О, люди, как же вы смешны с вашими нелепыми верованиями и суевериями! Гарри Логан из вас — ещё не самый нелепый.