Забытые смертью

— Я буду играть нищего. Самого себя! Ты только послушай! Артистом стану. Настоящим! Режиссер сказал, если получится, возьмет в труппу — на гастроли!
Тоська, возившаяся у плиты, уронила ложку на пол. Не знала, что ответить.
— Ты знаешь, если все хорошо сложится, перейду я в дом жить. Вместе с Ниной. За меня — артиста она, конечно, пойдет замуж. Станем все вместе жить, чего тебе одной скучать в таких хоромах? Да и нам здесь тесновато будет. Ну, а не захочешь жить с нами, сюда переберешься. Одной много ли надо? — строил планы Митька.
— Ты вначале женись, — подала кашу в миске. Сама, пригорюнившись, села у стола.
Горбун ел с жадностью. Сегодня он решил учить свою роль.
Тоська молча убрала со стола. А Митька все рассказывал, как обрадует он Нину, сказав о предстоящей работе артиста.
— Небось за нищего не пошла бы! А за артиста любая побежит замуж, — выдавила, скривив губы, сестра.
— Она не с артистом, со мною, с нищим, дружила и не брезговала! — вступился за девушку Митька. И сел к окну с текстом роли. Но… Вскоре почувствовал слабость, тошноту, рези в желудке. А через минуты — жутко заболела голова. Строчки поплыли перед глазами.
— Ты ляжь, отдохни. Это радость по тебе ударила. Такое бывает, — тащила Тоська к постели, пытаясь уложить в нее насильно. Но Митька, теряя сознание, вышел на улицу, подышать воздухом. Думал легче станет…
Он не помнил, как упал в пыль, как оказался в больнице. Его промывали со всех сторон. Заставляли пить какой-то раствор — от него кишками едва не вырвало. Клизмы раздували кишечник, как пузырь.
Митька орал от боли, раздиравшей все тело. Ему делали уколы один за другим. Парню казалось, что он умирает, и горбун не понимал случившегося с ним.
— Потерпи, Митя, крепись, милый. Ты такой сильный, держись! — узнал голос Нины, и девичья рука легла ему на грудь.
— Спасибо тебе, — едва нашел в себе силы, и тут же новый приступ скрутил Митьку в штопор.
Он хотел увидеть глаза Нины. Зеленые троячки. Но вместо них густая ночь нависла над головой.
Митька глох и слеп от боли. Он лежал на больничной койке смятым комком. Не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой. Потливая, скользкая слабость вконец одолела. Как хочется пить… Но губы не разодрать. Они не слушаются, словно чужие стали.
— Митя, попей, — доносится до слуха, и железная ложка стучит по зубам, тихо сочится вода по капле на одеревеневший язык.
Горбун с трудом проталкивает воду внутрь.
«Отчего так болит горло?» — пытается он вспомнить. Но снова потерял сознание.
Лишь на пятый день, придя в себя полностью, узнал, что произошло. Не хотелось верить следователю, Нине, но сказанное ими подтвердилось…
Змеюка Тоська, стерва облезлая, хромоногая курица, чума болотная, а не сестра, вылила Митьке в кашу ртуть из двух градусников. Отравить решила брата. Уж очень не хотелось ей лишаться дома, к которому давно привыкла и считала своим.
Десять лет по приговору суда поехала она отбывать на Печору.
В зале суда она молчала. Отказалась отвечать на вопросы обвинения. Не воспользовалась правом последнего слова.
Да и куда ей было открыть рот, если горожане, собравшиеся в зале суда, обзывали и грозили ей так, что скамья под задницей казалась горячей сковородкой.
— Столько лет мальчишку заставляла побираться, а сама вон какую жопу отожрала на милостынях! Сука облезлая, чтоб ты сдохла! Мало денег, крови захотела? Откормил пацан на свою шею старую блядь!
— На куски курву!
— На каленое железо! Пока не рассыплется в прах!
— Смерть ей! Какой срок?
Едва Тоська пыталась открыть рот, ее освистывали со всех сторон — громко, зло.
Уж чего ей не желали, каких гадостей не наговорили. Особо старались нищие. Они в день суда заявились. Своего собрата жалели во все горло. Их невозможно было успокоить, угомонить. Выставить на улицу никто не посмел.
Митька ничего не просил у суда для сестры. Смягчить или ужесточить приговор не требовал. Оставил все на волю самих судей, удивляясь, что снова жив остался.
Придя в себя после больницы, вышел на работу, взялся учить роль, которую предстояло сыграть в театре.
 
Жил он теперь в доме единственным и полновластным хозяином.
Митька был жадным человеком. А потому ни с кем не общался, даже с ближайшими соседями.
В свою комнатенку пустил на квартиру нищего — Ваську-козла. И ежемесячно брал с него плату.
Когда Митька впервые выступил в спектакле в роли актера, зал, стоя, аплодировал ему, узнав в артисте известного городского нищего. Успех спектакля был неожиданно громким. Митьку не просто узнала, но и признала публика. Его забрасывали цветами. И режиссер театра сдержал слово, взял Митьку в труппу. Он, на удивление, оказался способным актером. И сам режиссер драмтеатра вскоре признал, что, видимо, благодаря артистическим данным Митька был удачливым, преуспевающим побирушкой.
Горбуна такой вывод не обидел. Он постепенно свыкался со своим новым положением в обществе, еще не понимая, что актер и нищий мало чем отличаются друг от друга.
Успех обоих зависел от признания толпы. А она — многолика и не всегда справедлива. Она меняет надоевших кумиров. А потому одинаково безжалостно бьет назойливого нищего, освистывает, материт надоевшего актера.
Зритель, как капризная бабенка, всегда хочет перемен, новых острых ощущений, смешных сцен.
И Митька старался. Он понимал — ему никак нельзя сорваться, оплошать, иначе зритель живо напомнит ему, кто он, и вернет в прошлое, втопчет радость, разобьет хрустальную мечту, которая была дороже жизни.
Нина и впрямь не заставила себя долго уговаривать. Едва Митеньку признала публика, назвав его кумиром сезона, девушка согласилась выйти за него замуж.
Увидела воочию, сколько поклонниц появилось у ее ухажера. Он для них перестал быть горбуном и нищим. Ему даже любовные записки приходили из зала. И девушка решила обойти всех.
Теперь она была на каждом спектакле. Сидела в первом ряду. И ловила на себе завистливые взгляды незадачливых поклонниц мужа.
Он настоял, чтобы она оставила работу. Сказав: мол, не к лицу жене актера работать в больнице нянькой.
На самом же деле работы хватало и дома. Нина едва успевала.
Случалось, выматывалась так, что еле на ногах держалась. Но вечером, не глядя ни на что, шла в театр. Нарядные вечерние платья, модные туфли, украшения, тонкие духи — все имела она. И деньги… Для нее ничего не жалел горбун. Она была его радостью. Единственной, постоянной.
От нее у него не было секретов. Она одна жила в его сердце полновластной хозяйкой. Он дышал, жил, он любовался ею. Она была для него выше любого признания, дороже аплодисментов, денег. Она была его судьбой.
Он помогал ей во всем. Был самым нетребовательным и кротким. Может, потому все пять лет жили они душа в душу. И казалось, никто и ничто не может нарушить их покой, омрачить радость. Но судьба свое подкараулила. И когда Митенька, обрадованный, услышал, что Нина ждет ребенка, уже через месяц случился выкидыш.
Жену еле спасли. Митька не находил себе места. Утешал, успокаивал, убеждал, что дети у них будут. Чтобы жена немного забылась, отправил ее на курорт. Отдохнуть, подлечиться. Она согласилась с радостью.
Митька проводил Нину до самого купе. Просил звонить, сообщать о здоровье. Если понадобятся деньги, обещал выслать тут же.
Нина уехала на месяц. Митька все дни пропадал в театре. Новый сезон режиссер задумал комедийным, и в предстоящих спектаклях Митьке достались второстепенные, незначительные роли.
Горбун страдал. Он мучительно переживал угасающую популярность. Публике он надоел. Она теперь предпочитала видеть на сцене полураздетых сисястых девок с могучими задницами, умеющими дергаться в ритм немыслимой музыке. Спектакли перестали быть интересными и напоминали скорее представление балагана, где полуголые раскрашенные девки, подергивая ляжками, пытались перевизжать, перехрипеть одна другую. Такие представления пользовались громадным успехом и собирали полный аншлаг.