Вьетнамский кошмар: моментальные снимки

Получив и прочитав письма, все собирались у моего стола, я резал тесьму, разворачивал бурую обёрточную бумагу, и мы набивали животы этой вкуснятиной и пердели, как молодые бычки.
– Вот стану чириком да вскочу у тебя на роже, – как-то пригрозил я Цейсу, парикмахеру из Норфолка, штат Небраска, родного города ведущего "Вечернего шоу" Джонни Карсона, когда тот выхватил у меня шоколадку, кинул себе в рот и вытер измазанные в шоколаде пальцы о мою чистую форму.
После Рождества одного парня из нашего отдела – Пэта Трейна – отправили в отдел общественной информации 1-й воздушно-десантной дивизии. Трейн, мормон из Прово, штат Юта, бегло говорил по-китайски и до призыва работал миссионером в Китае. Уже в конце января он прислал письмо о том, как он участвует в боевых действиях и как ему нравится жизнь в дивизии, хоть такая жизнь чертовски опасна.
Я завидовал ему. Из нашего отдела никто не ездил на боевые задания. От Трейна стало приходить ещё больше писем, и я впитывал каждое слово. В конце концов, я написал ему и спросил, можно ли мне надеяться, если их отделу потребуются новые кадры?
– Конечно, можно, – ответил Трейн, – наши сотрудники постоянно гибнут на заданиях. Заполняй форму 1049 и давай к нам. Войны здесь хватит на всех …
Я снова подкатил к сержанту Темплу, умоляя отправить в действующую армию, но он неколебимо отказывал.
– Господи, Брекк, мы не можем тебя отпустить. Ты знаешь Сайгон лучше всех.
– Ну так что ж?
– А то, что ты получишь свой шанс, но не сейчас.
Когда моё назначение в 1-ю дивизию сорвалось и меня перевели в Сайгон, я был рад своей удаче и сочувствовал друзьям, которым такое счастье не улыбнулось. Но через месяц во мне заговорило чувство вины. Мне казалось, я их предал. Здесь, в тылу, я словно спрятался в щель и был в безопасности, выполняя работу жирных домашних котов – вся опасность сводилась к походам в бары на улицу Тю До после службы.
Тоска охватила меня жуткая – вьетнамская меланхолия.
Мне не понравился ответ Темпла, но чувство вины заставило меня заполнить форму 1049 с просьбой перевести меня в отдел общественной информации 1-й дивизии, чтобы хотя бы символически присоединиться к своим друзьям.
Соображения вроде "долг, честь, родина" и "Давай прикончим комми во имя Господа" тоже определённым образом влияли на мою решимость.
Я просто был предан тем парням, с которыми проходил подготовку. Нас связала пехотная школа, а общая судьба и неотвратимость отправки на войну во Вьетнам, в какую-нибудь стрелковую роту, сблизили ещё сильней. Я хотел быть с ними рядом, если не физически, то хотя бы мысленно.
Сейчас, по прошествии почти 30-ти лет, я не могу дать разумное объяснение такому ходу своих мыслей, но тaк я рассуждал тогда.
Я хотел пойти на войну.
Я отправлял одну форму 1049 за другой, прося о переводе, но все они возвращались назад с пометкой большими буквами – "ЗАПРОС ОТКЛОНЁН".
Я злился и однажды влетел в кабинет сержант-майора Фрэнка Райли и потребовал ответа на вопрос, почему он так за меня держится.
– Почему ты хочешь ехать? – спросил он, глядя на меня из-за стола.
– По личным причинам.
– Ты что, Брекк, крестоносец?
– Нет, я ненавижу эту войну…
– Послушай, ты наш лучший шофёр. Ты знаешь Сайгон так же, как вьетнамцы-таксисты. Вот почему ты нужен здесь.
– Но чёрт побери, Райли, я чувствую себя последним предателем, сидя в глубоком тылу!
– Блин, Брекк, ты кончишь тем, что тебя прихлопнут на севере. Сиди здесь. Ты мне нравишься, сынок. Я тебе только добра желаю. Ты ещё мне спасибо скажешь. А теперь иди работай! Проваливай…
Я ушёл раздражённый и решил про себя, что стану первым дебоширом, и как только вляпаюсь в знатную переделку, вот тогда армия никуда не денется и переведёт меня. Буду сопротивляться изнутри. Стану помехой для отдела общественной информации и позором для американского мундира.
Был жаркий полдень. Выйдя из кабинета Райли, я так пнул входную дверь отдела, что она слетела с петель, и пошёл прямиком в клуб для рядовых, кипя от гнева.
 
Я просидел там весь день и напился. В дым. Они не могли так со мной поступать. Почему я…
Я покажу этим ублюдкам!
ГЛАВА 16. "РЕКВИЕМ ПО СОЛДАТУ".
"Вьетнам – вот что у нас было вместо счастливого детства".
– Майкл Герр, американский журналист,
"Официальные сообщения"
В день Святого Валентина 1967 года жизнь рядового 1-го класса Дэнни Сейлора оборвалась. Он замолчал навеки, обороняя свою позицию во вшивом одиночном окопе во время предрассветной атаки где-то далеко в горных джунглях у границы с Камбоджей.
Я не мог в это поверить. Маленький, худенький Дэнни? Дэнни, над чьим носом картошкой мы смеялись? Дэнни, упрямый парень в сияющих ботинках из западного Чикаго? Тот Дэнни, который выглядел и вёл себя как актёр Голливуда Джимми Кэгни в своих ранних фильмах? Дэнни, у которого не было никаких принципиальных взглядов, кроме выживания и "оставьте меня, блин, в покое"?
Но я не мог отрицать его смерть, равно как не мог ничего изменить. Для меня это был самый тоскливый день войны. Дэнни стал первым из моих товарищей, который пал в бою, и ничто так не приближает войну, как смерть друга. Наша учебная рота уменьшилась на одного. И мне стало ещё хуже оттого, что я торчу в тылу. Чувство вины охватило меня целиком. Я был зол. Чувствовал, что в последние минуты я должен был быть с ним рядом. Я не мог, конечно, что-то изменить. Но всё-таки считал, что должен был оказаться в том бою.
Я хотел сравнять счёт. Прикончить кого-нибудь. Заставить кого-нибудь заплатить за это. Какого-нибудь засранца!
А в Сайгоне тот день – 14 февраля – был очередным изнуряюще-жарким рабочим днём – одним из 365 дней, которые мне предстояло провести на этой земле рисовых чеков и изумрудно-зелёных лесов, земле долгих дней и бессонных ночей в засадных патрулях, странных контрастов и зловещей красоты, болезней и внезапной смерти.
Лишь через несколько дней я узнал, что Дэнни был смертельно ранен, что его сунули в мешок, повесили бирку и отправили домой через "Турбюро КИА".
Крис Сиверс написал Саттлеру письмо о том, как это случилось, а Саттлер в клубе за пивом рассказал мне. Я не поверил, но он полез в карман брюк и достал письмо.
Оно начиналось так : "Вчера Дэнни был убит…"
Я перечитывал строчку снова и снова. Я застрял на этих четырёх словах. Непостижимо.
Гнусная ложь! Дэнни должен быть жив. Может быть, ранен. Но не убит. Он был слишком упрям, чтобы умирать. Слишком хорош. Слишком молод. Слишком невинен. Это была не его война. Это всё розыгрыш, ужасная шутка. Чёрт возьми, всего два дня назад я написал Дэнни письмо! У меня даже не было возможности сказать ему "прощай"…
Во Вьетнаме солдаты гибли каждый день – в перестрелках, от ловушек и мин, иногда даже от собственной артиллерии. Я видел отчёты о потерях. Эти смерти – факт. Я не спорю. Но смириться со смертью Дэнни, с тем, что никто из нас его больше не увидит, было очень тяжело.
Сиверс, который был с Дэнни в одной роте, рассказывал, что их атаковал полк СВА. Во время боя взвод Дэнни был отрезан от остальной роты.
Сейлор исполнял песню любви на своём пулемёте-"свинье" М-60, посылая жирные свинцовые валентинки жёлтым северным псам. Но пулемётчик СВА заметил, как он валит его товарищей, прицелился и изрешетил его тело коммунистическими пулями.
Два санитара были убиты и ещё один солдат ранен, когда пытались добраться до Сейлора. Во Вьетнаме стоило умирать только ради друга. Сиверс рассказывал, что для отражения атаки сбросили напалм, но он попал и на солдат взвода.
– Если б его не убили пули, он мог бы принять смерть ещё худшую – его тело покрывали ожоги 1-й и 2-й степени. Смелo почти весь взвод, – писал Сиверс.
Я проглотил пиво и быстро ушёл из клуба. Мне хотелось кричать. Выскочить из кожи. Спрятаться где-нибудь, где нет войны и боли.