Вьетнамский кошмар: моментальные снимки

Мы – злобная шайка линчевателей, завёрнутых в звёздно-полосатые стяги и лелеющих убийство в сердце своём. Мы швыряем камни в бойца Вьет Конга, висящего на старом деревянном кресте в центре Сайгона, – нагого юношу.
– РАСПНИ ЕГО! – орём мы. – УБЕЙ, УБЕЙ, УБЕЙ!
Первый камень бьётся о голову дитя, и появляется первая кровь. Вдруг крест разлетается на тысячи стеклянных осколков.
– Боже мой, – кричит кто-то, – это всего лишь зеркало, обман…
До нас доходит, что юноша, которого мы так сильно ненавидим, вовсе не вьетконговец, но один из нас. Его лицо – только отражение любого янки из толпы.
Добро пожаловать в Индокитай, ребята! Пора заглянуть в зеркало…
Его звали Ли Ши Тринь, когда-то он был борцом за свободу. Тринь был одним из лучших партизан на свете, потому что мог сражаться и держаться за счёт гораздо меньшего, чем любой другой солдат в истории войн.
Как член партизанских сил Вьет Конга, которые уже более 50 раз вступали в схватку с американскими войсками, Тринь уничтожил много солдат-янки, потому что хорошо владел искусством убивать и потому что таков был его долг.
Тринь, который едва достиг пяти футов росту и весил меньше 90 фунтов, носил только чёрные просторные шорты и сандалии, вырезанные из старых автомобильных покрышек. На его блестящей от пота спине пировали и заносили инфекцию в раны жирные мухи. Зубы сгнили. Кожа да кости, он напоминал мешок объедков, оставшихся после пикника по случаю 4-го Июля.
У Ли Ши Триня не было звания во Вьет Конге. Он бал просто боец и воевал обычно во мраке ночи. Он говорил своим командирам, что устал от войны, что хочет вернуться к семье, но всегда получал ответ, что это станет возможным, "может быть, через несколько лет".
В 19 лет он вступил в ряды Фронта Национального Освобождения, а два года спустя стал членом Вьетнамской Коммунистической Партии.
Ли Ши Тринь был родом из маленькой деревушки Бу Доп Доп на Центральном Нагорье в провинции Плейку, где его семья веками возделывала землю, где патриотическое сопротивление являлось национальной традицией и где защита земли предков была высочайшим долгом и величайшей честью.
Тринь мужал, читая рассказы о героических сёстрах Трунг, трагически погибших 20 столетий назад в битве с китайцами, и о знаменитом разгроме наступающих монгольских орд военачальником Тран Хунг Дао в XIV-м веке, и об окончательной победе Ле Лоя над китайцами в сражении у Тот Донга в XV-м…
И мечтал, что однажды он тоже, как они, станет геройски защищать свою родину. А если суждено умереть, ну что ж…
Он надеялся, что его жена и ребёнок будут помнить его жертву и что люди из его деревни будут передавать рассказы о нём из уст в уста.
Свой варёный рис он скатывал в шарик размером с кулак, и заворачивал в лоскут полотна, и отщипывал от него понемногу, когда бывал голоден, и запивал водой, когда мог её достать.
Однако скудное питание, отсутствие одежды, недостаточное и плохое вооружение, голод и смерть людей во имя идеи, в которой он больше не был уверен, – всё это начало подтачивать его желание бороться.
Он жил в норах. В "могилах "сделай сам"", как их называли наши солдаты. Это были простые ямы, нарытые в земле повсюду, по словам его командиров, ямы должны были защищать его от бомб.
За годы службы во Вьет Конге Тринь стал чужим для жены и ребёнка. Проходили месяцы, прежде чем до него доходило известие о том, что они пока живы, но к тому времени новость успевала состариться.
 
Он бы отдал месячную норму риса за одну ночь дома.
Дом. Как до него далеко. Увидит ли он семью опять.
Ли Ши Тринь продолжал воевать и жить ради дня, когда он сможет вернуться домой и пахать землю. Он недоедал и недосыпал. Он крал еду, чтобы остаться в живых. Он похудел, и ему нечего было терять. Он постарел. Он болел и каждую ночь дрожал от страха…
Но днём было ещё хуже, потому что днём прилетали самолёты и сбрасывали бомбы, и многие бойцы Вьет Конга гибли, и его жизнь превращалась в кошмар.
"Каждый день прилетают самолёты, бежать некуда, и спрятаться можно только в джунглях" – писал он жене. Но ещё он писал ей романтические стихи о том, какая у них будет жизнь, когда кончится война и американские агрессоры драпанут, гонимые славными бойцами за свободу из ФНО и Северо-вьетнамской армии, руководимой Хо Ши Мином…
Ему приказывали убивать американцев, и он убивал, потому что был солдатом Фронта Национального Освобождения. Но ему также говорили убивать и вьетнамских солдат. А он считал, что это неправильно.
"Мне это не нравится. Это заставляет меня задуматься : почему я должен убивать своих братьев?" – писал он жене Май, которую любил ещё девочкой и с которой вместе рос в одной деревне.
По ночам он слышал, как с самолётов убеждали его всё бросить и вернуться к семье, потому что Вьет Конг не заботится о нём и не говорит ему правды.
"Но руководители Вьет Конга обещают, что убьют всякого, кто уйдёт. А также их семьи. И они так и сделают, поэтому я боюсь за вас", – выводил Тринь.
"Возвращайся к правительству Вьетнама, – доносился с самолёта голос по-вьетнамски. – Закинь оружие на спину и подними руки. С тобой будут обращаться справедливо…"
Командиры говорили ему, что американцы тоже его убьют, если он уйдёт, что голос с самолёта – всего лишь уловка.
"Но кое-кто из наших сомневается, что начальники говорят нам правду. Мы сбиты с толку. Мы ждём подвоха с обеих сторон. И я так по тебе скучаю, моя дорогая Май…"
Тринь рассказывал жене о том, как Вьет Конг живьём сжигает крестьян за то, что они отказываются платить налог со своего риса.
Он передавал ей слухи о том, что скоро поступит помощь из Китая и повернёт волну войны против янки.
Он писал ей об армии, которая воюет, имея одну винтовку на двоих. О том, что тем, у кого нет оружия, выдают по гранате. А те, у кого оружие есть, получают по две дюжины патронов. О том, что когда кончаются гранаты и патроны, остаётся только бросать камни. Что пополнения боеприпасов нет. Что они просто должны погибать за общее дело.
У Вьет Конга почти не было медицинской помощи, говорил Тринь. Кричащих от боли раненых нередко пристреливали, только чтоб они молчали. Ампутация была панацеей от всего. На бинты шли парашюты, на которых сбрасывалось снаряжение американским войскам, и то если удавалось их достать.
"Многие, как и я, хотят покончить со всем этим, – писал Тринь, – но мы остаёмся, Май, потому что мы боимся, что американцы сбросят нас в море со своих железных птиц".
Он был молод, ему было всего 26 лет, и у него на свете было всё, ради чего стоило жить…
И вот однажды война добралась и до Ли Ши Триня, да он, собственно, всегда знал об этом.