Вьетнамский кошмар: моментальные снимки
– Вам никогда не хотелось перебраться в Тибет, сержант? Говорят, весной там хорошо … – сказал Билли.
– Да, сардж, – добавил я, – это, конечно, не подсолнухи Ван Гога, но это напоминает мне кисть Уистлера*. Если б мы, к примеру, назвали это "Жёлтое на жёлтом", тогда, может быть, это понравилось бы майору, и, возможно, он разглядел бы в этом произведение искусства, хотя он, правда, не шибко-то образован…
– Ты полагаешь, нас за это повысят в звании?
– Скорее наоборот.
– Нас с Билли нельзя разжаловать. Мы и так рядовые. Хотя нет, можно ещё чуток понизить в звании. Сделав из нас вторых лейтенантов.
– Может, Бум-Бум не заметит.
– Чёрта с два…
– Давайте, ребята, серьёзнее…у нас большая проблема, – булькал Харкинс, ошеломлённо и глупо сидя в краске на полу и глядя на нас.
Я посмотрел на Билли. Билли посмотрел на Цейса. Цейс посмотрел на меня. Я пожал плечами. Мы все посмотрели на Харкинса и прыснули от смеха – тут и Харкинс стал подхихикивать.
В каморке напротив кабинета, под столом с копировалкой, я нашёл галлон растворителя.
– Это всё уладит, сержант Харкинс, – сказал я как можно убедительнее, – вот наше спасение, утренняя и вечерняя звезда, ответ на наши молитвы. Мы вмиг отчистим комнату. Стойте и смотрите…
Харкинс мне не поверил.
Билли уже мостился открывать банку отвёрткой, это ему, наконец, удалось, но, вставая, он поскользнулся на краске и опрокинул растворитель.
Теперь пол был залит краской, а сверху – скользким и липким растворителем.
А я ещё думал, что хуже не бывает…
– Ого, теперь нам точно не поздоровится, Билли, – гоготал я, едва веря в то, что он натворил.
Билли хихикнул, потом хрипло утробно засмеялся – и вот он снова катается по полу и ржёт до колик.
Харкинс взвился и почти плача забегал в своих полевых ботиках, готовый на всё, только чтоб спасти свою репутацию и уехать в Штаты на длительный отдых с последующим увольнением из рядов вооружённых сил.
– Бедный поросёнок Порки, – вздохнул я.
– Несчасный Элмер Фадд, – прошептал Билли.
– Разве вам не нравится наш бардачок, сардж? – спросил Цейс.
– О Боже! – взвыл Харкинс и хлопнул себя ладонью по лбу.
– Он переживает, Брэд, так что пора ставить свечку дражайшему костлявому Иисусу…
– Боже, даруй мне силы спокойно принять то, что я не в силах изменить…
– Моя карьера…я пропал…24 года к чёртовой матери за одну ночь! Не могу поверить…
– Нам нечего терять, сардж, – сказал Билли, – а вам есть, и вам жаль этого.
– …Мужество, чтобы изменить то, что могу…
– Нас всех упекут в каталажку…
– Ну так что, сардж?
– …И мудрость, чтобы познать разницу. Аминь.
– Вот увидите, сидеть вам вместе со мной.
– Не умирайте от инфаркта, Харкинс, – сказал Билли, – здесь не кардиология. Это просто краска…
– Что я вам сделал, ребята?…
– У вас что, кризис среднего возраста, Харкинс?
– Что я вам сделал?…
– Чёрт возьми, Билли, – рявкнул я, – это всё ты. А сержанту Харкинсу терять из-за этого лычку. Посмотри, что ты наделал! Ну что ты за придурок?
– Не ори на меня, я этого не терплю…
– Если б миссис Бауэрс не родила такого идиота, ничего бы не произошло!
– Да уж, Бауэрс, – встрял Харкинс, – что это с твоей мамашкой : уронила тебя на головку или как?
– ОТВАЛИТЕ, РЕБЯТА! Я НЕ СОБИРАЮСЬ НА ГУБУ! И НЕ ВПУТЫВАЙТЕ В ЭТО МОЮ МАТЬ!
– Ты во всём виноват, Билли Бауэрс, – рыкнул я.
– Болван неуклюжий, – добавил Цейс.
И так всю ночь. Краска не давала покоя Харкинсу, Харкинс орал на Билли, а Билли орал на Цейса и на меня, и угар от краски действовала на всех.
Харкинс поскользнулся на разбавителе, шлёпнулся и перепачкался липкой слизью. Ему начало жечь кожу, и он снова разорался.
– У-У-У, У-У-У, У-У-У!
– Посмотри на Харкинса, Билли, старого ебаку… сначала мы поломали ему жизнь, потом он разучился говорить. Ухает, как ушастая сова…наверное, мечтает улететь отсюда и устроиться на ближайшем банане – посмотреть, как всё это разлетится к едрене фене.
– Жжёт, жжёт, жжёт, – пропел Билли и опять залился смехом.
Харкинс, шатаясь, прошёл в уборную и попробовал отмыться. Его светло-зелёная накрахмаленная униформа, как и наша, была заляпана яркими жёлтыми кляксами. Краска на лысине, очках, ботинках, футболке, на шее, руках.
Везде.
– Что случилось, сардж? – спросил я.
– Поссать не могу, – простонал Харкинс, – у меня руки в этой пакости!
– Смотреть надо было…
– Весь член в краске. Господи, как жжёт!
– Так вам и надо, – сказал я, – нужно было натянуть резинку и отрезать кончик.
– Эй, сардж, хотите, подержу вашу морковку? – поддразнивал Билли.
– ОТВАЛИ!
– Сардж, Билли говорит, что был санитаром.
– ГОВНО!
– Правильно, сардж, – сказал Билли, – на член можно намотать что-нибудь похуже горной краснухи.
– Ага, что-нибудь типа жёлтой лихорадки, – сказал я.
– Или какую-нибудь неизвестную гадость, – сказал Цейс.
– Или малярию, – предположил Билли.
– ОСТАВЬТЕ МЕНЯ В ПОКОЕ!
– Билли, помоги Харкинсу подержать елдак!
– ПРОВАЛИВАЙТЕ! НЕ НУЖНА МНЕ ВАША ПОМОЩЬ!
– Где-то у меня тут тряпочка со скипидаром. Протрите ею свой шток, сардж…
– ОТСТАНЬ, БАУЭРС!
– Ему не нужна наша помощь, Билли.
– Подумаешь.
– Какой высокомерный и заносчивый. Надо ему вправить мозги.
– Ну и хрен с ним. Пусть сам разбирается с Бум-Бумом.
– Под музыку…
– Да, нельзя забывать о похоронном марше.
– СУКИНЫ ДЕТИ! НИКТО ИЗ ВАС НЕ МОЖЕТ ДАЖЕ ОТЫСКАТЬ ПРЫЩ НА ЖОПЕ ХО ШИ МИНА!
– Ему хуже, Билли…
– Вижу…
– Мне его жалко.
– Вы ещё там, сержант? Один раз стряхните – и хватит. Ибо два раза – это игрушки, а три раза развлекаться с петушком – уже онанизм. Вы ведь не хотите ослепнуть или чтоб на ладонях выросли волосы, а?
– ЗАТКНИСЬ, БАУЭРС!
– Ладно, сержант, это ваш корень, – подзадоривал Билли, – можете делать с ним что хотите : суньте куда хочется, в жопу Бум-Буму, например…
– ВОТ ИМЕННО! ИМЕННО! МОГУ ДЕЛАТЬ ЧТО ХОЧУ – ЗАПОМНИ!
– Ну так ссыте в штаны, саржд, нам всё равно, – сказал Билли.
– Может, подхватите узорчатую сыпь, – сказал я.
– Или лобковый зуд, – сказал Цейс.
– Или грязь, – добавил Билли.
– Или такую гниль из джунглей, что он просто отвалится, – сказал я.
– Да, Хэтти это очень понравится : быть замужем за человеком без члена.
– УБЛЮДКИ!
В ответ мы засмеялись.
– Я достану вас, ребята, – пригрозил Харкинс, – доберусь до вас.
– О-о-о-й-й-й…- сказали мы с Билли в один голос.
– Какой-то он сегодня тупожопый, как фельдфебель, – сказал Билли.
– Ага, и он внесёт нас в свой чёрный список, – смеялся я.
Харкинс не мог больше притворяться : он вывалился из уборной, смеясь; а мы с Билли опять потеряли голову : падали в краску, катались по ней, поднимались и снова валились с ног. Мы вдарили ещё по пивку, пока Харкинс торчал у рукомойника.
– Бедный дядюшка Уолдо, – проворчал Билли.
– Война – это ад, Билли, – напомнил я.
Закончив, Харкинс заявил, что кабинет – это наша проблема и что нам лучше пошевеливаться, если мы намерены взять ситуацию в свои руки до восхода солнца. Потом он открыл банку и присосался к пиву.
– Что же делать, Билли? – спросил я.
Билли пожал плечами.
– Если повезёт, нам дадут лишь по 20 лет в Ливенворте, – предположил Харкинс.
– Давайте же смело смотреть правде в лицо – наш гусь уже спёкся, – сказал Цейс.
– А если не повезёт? – спросил я.
– Тогда на передовую, точно, в стрелковый взвод, – буркнул Харкинс.
Мы были не в состоянии решать эту проблему, поэтому уселись на пол, скрестив ноги, и продолжили пить.
– Всё жёлтое, Билли, мы ничего не пропустили.
– Подходящий тон.
– Особенно для бумажных вояк из ЮСАРВ.
– Бумажная война.
– Да-а-а…
– Только бы Бум-Буму это всё так же понравилось, как нам…