Вьетнамский кошмар: моментальные снимки
– Он не такой продвинутый.
– В том-то и дело, а жаль…
Сержант Харкинс заглотил ещё пивка и отключился во второй раз, растянувшись посреди кабинета.
В семь утра мы с Билли попытались разбудить Харкинса, но тщетно. Вставало солнце, а он дрых мёртвым сном. Мы открыли настежь окна жёлтого кабинета, чтобы впустить свежий утренний воздух, кое-как почистили кисти, на цыпочках прошмыгнули через входную дверь и пробрались в казарму, как школьницы, чирикая о будущем сержанта.
Майор Бум-Бум не заставили себя долго ждать. Он появился в информационном отделе через 15 минут и направился прямо в кабинет, предвкушая увидеть стены приятного жёлтого цвета.
Вместо этого он увидел сержанта Харкинса – тот мирно по-детски спал на полу, посреди разлитой краски и растворителя.
Майор ТАК удивился, ТАК расстроился, что потерял дар речи. Наконец, ему удалось рыкнуть достаточно громко, чтобы вывести Харкинса из пьяной дрёмы.
Харкинс, жертва вечернего задания, был жёлт с макушки до пят, точно бронзовый Будда, свалившийся на пол во время миномётной обстрела.
– Сержант Харкинс, проснитесь, чёрт вас возьми… проснитесь сейчас же! – хрипел майор Джордж Ганн и тряс его за плечо.
– Отвали, оставь меня в покое, блин, – хрюкал Харкинс, перекатываясь на другой бок.
– СЕРЖАНТ ХАРКИНС, – гремел Бум-Бум, – ПРОСНИТЕСЬ СЕЙЧАС ЖЕ…ЧТО ВСЁ ЭТО ЗНАЧИТ?
Он толкал, пихал и тормошил, тыкал пальцами в рёбра и щекотал, пытаясь получить ответ.
Но старый сержант только улыбался и хмыкал, отмахивался от рук майора, ворочался с боку на бок и никак не хотел просыпаться.
Наконец Харкинс разлепил опухшие глазки и увидел над собой майора – и тут же сообразил, где он и что произошло; в испуге, чертыхаясь про себя, он попытался встать на ноги. Попробовал отдать честь, да поскользнулся, упал и обрызгал майору густо накрахмаленную форму и сияющие тропические ботинки.
Харкинс словно хотел сесть на шпагат. Он подпрыгивал, танцевал и пытался устоять, а ноги были как резиновые; и, не успев поднять руку для приветствия, по жирному слою краски и растворителя он вдруг выкатился из кабинета, сбил со стола мимеограф на пол, сам грохнулся на него и разбил затылок.
При этом прикусил язык. Наконец, Харкинс медленно поднялся на ноги и, как пьяный мопс, истекая кровью, застыл колом и отдал честь, затаив дыхание.
Майор Бум-Бум тоже отдал честь и посмотрел на сержанта Уолдо Харкинся д о л г и м, т я ж ё л ы м в з г л я д о м, как будто хотел пригвоздить его глазами к стене.
Если бы взгляды могли убивать…
ГЛАВА 25. "И НАСТУПИЛО ВОСКРЕСНОЕ УТРО"."Живопись и занятие любовью во многом несовместимы; и это размягчает мозги".
– Винсент Ван Гог, голландский художник,
Письмо, июнь 1888 г.
Харкинс не расстался с нашивкой, но получил строгий выговор от майора Ганна и на какое-то время стал объектом едких шуток по всему ЮСАРВ. Он пережил и это.
Вернувшись в казарму, мы отмылись, сели на сундучки и по очереди отхлебнули из бутылки виски, которая водилась у меня на всякий случай. Потом завалились спать и дрыхли до ужина.
В тот день у нас был выходной, потому что мы работали всю предшествующую ночь. На другое утро Билли, Цейс и я, как ни в чём не бывало, отправились на работу.
Кто-то уже попытался отмыть кабинет майора Бум-Бума, но всё равно в нём царил порядочный бардак. Краска была везде и уже успела просохнуть, поэтому мало что можно было сделать. Бочка напалма, ну, 750-фунтовая бомба или 100 фунтов пластида С-4 могли бы ещё справиться с проблемой. Но ничего подобного в ЮСАРВ не водилось.
То, что казалось смешным 36 часов назад, сейчас нагоняло грусть. Мне было жаль майора. Мы повеселились за его счёт. Но ведь изначально это была его идея выкрасить кабинет в жёлтый цвет, а инструкций он не оставил, так что…
Шейте пуговицы на бельё вашей матушки, сэр!
Стол и кресло были жёлтые, и окна, и картотека, и корзина для мусора, и семейные фотографии, – всё, в общем…
Что если генерал заглянет к нему в кабинет? Как он удивится. И что ему скажет майор? Что будет делать? Как он это объяснит? Господи, и как он сможет это объяснить? И что ему за это будет?
Мы не ведали.
"Это всё Брекк и Бауэрс", скорее всего, скажет он. И в этом, наверное, будет заключаться всё объяснение, которое потребуется.
Генерал прекрасно всё поймёт и посочувствует ему. Конечно, мы не хотели, чтобы из-за наших проделок он попал в беду. Мы любили его. На самом деле. Мы его очень сильно любили. Поэтому сделали то, что сделали. Только чтобы раззадорить его немного, чуть-чуть подразнить.
Но это нам же и аукнулось.
Только одну вещь удалось исправить после того, как мы выскользнули из кабинета…
Поменять лампочку. Лампочку, ради всего святого!
Как мило. Интересно, кто её заменил?
Через несколько дней мы с Билли снова отправились в увольнение и не вернулись. Мы нашли пару тёлок и провозились с ними всю ночь. Мы не торопились. Следующий день был выходной. В воскресенье в 9 утра мы, шатаясь, вернулись в ЮСАРВ. Как раз ко времени церковной службы, волшебного представления. Но церковь находилась в городе. В ЮСАРВ такого удовольствия не наблюдалось. Печально, это то, что нам было нужно…
По пути в казарму, где мы надеялись отдохнуть от ночи страстной любви, мы заглянули в отдел информации – узнать как дела и поздороваться с ребятами.
Едва я открыл дверь барака, на меня налетел сержант Темпл. Он просто кипел от того, как мы подгадили его приятелю сержанту Харкинсу. И что сотворили с кабинетом майора Бум-Бума.
– Брекк, ко мне…
– Ну что ещё, сардж?
– Где ты был прошлой ночью?
– Не скажу…
– Я серьёзно…
– О, если вы серьёзно, это меняет дело.
– Итак, где ты был?
– Там…
– Где?
– Просто там.
– Растолкуй-ка мне, Брекк…
– Мы с Билли отправились на выход. Со мной была красивая цейлонская цыпка, сардж, у неё была гладкая бронзовая кожа, а сиськи торчали вот так и…
– Ты сегодня пропустил подъём.
– Разве?
– Именно.
– Ну так что, кому какое дело…
– Мне есть дело.
– Вам? – я посмотрел ему в лицо, округлил глаза и приоткрыл рот – в общем, не поверил.
– Мне…
– О…
– Мне не нравится, когда мои люди всю ночь таскаются по шлюхам.
– Сержант, я не ваш человек. Я свой человек. Делаю что хочу. Я уже большой мальчик. Мне не нужен папочка, объясняющий, как себя вести в Сайгоне…
– Из-за вас, ребята, другие могли попасть в беду…
– Если б что-нибудь случилось, то могли бы. Но ничего не случилось, сардж. Я и Билли всего лишь немного повалялись, как хорошие солдаты.
– Там вас могли убить.
– Нас могли убить везде, особенно в городе. Вы хотите меня отстранить от развоза прессы?
– Я просто говорю, что мне это не нравится.
– Ладно, вам это не нравится. Но мы вернулись и с нами всё в порядке. Сегодня у нас выходной. Поэтому не огорчайтесь. Мы никуда вечером не пойдём. Хорошо, папочка?
– Хочешь просто так всё забыть, а?
– А что ж ещё?
– Я вот ночую в общежитии.
– Ха-ха, это ваши проблемы, сержант. Мне приятнее спать с девочками…
– Как бы то ни было, я хочу, чтобы ты вышел сегодня на работу.
– Чёрт подери, сардж, у меня выходной! Мой выходной!
– Я серьёзно, Брекк. Бегом в казарму, переодевайся и мигом сюда.
– Сержант, вашу мать, а как же мой выходной?
– По соображениям военного времени он отменяется.
– О чёрт! В гробу я видал вашу войну! Вы что, идиот? Да я же с похмела, посмотрите на меня. Я едва ноги передвигаю. Билли и я, – говорил я, напирая грудью, – всю ночь мочили член, а не резались в канасту* в общаге.
– Даю тебе 30 минут.
– Да ладно, сержант…я не в состоянии работать.
– Шевелись.
– Конечно-конечно, увидимся, хорошего вам денька, сержант. Вот вам 10 донгов, покормите в зоопарке обезьянок…- сказал я и бросил на его стол монету.