Поэзия Латинской Америки

2
 
 
В ночи веков встает титан-рабочий,
 
и речь его, как молния, правдива.
 
Он рассуждает:
 
«Наша жизнь
 
замешана на извести простой,
 
и эта известь — вера в справедливость.
 
Вот почему, приветствуя рожденье
 
и ненавидя смерть,
 
мы защищаем мир
 
и проклинаем войны!»
 
Солдат оглядывает горизонт,
 
глаза его внезапно стекленеют,
 
воспоминанья прорастают, как трава,
 
и он кричит:
 
«Я слышу шум подземных голосов —
 
они пощады просят,
 
они взывают неумолчно к нам,
 
они оповещают об угрозе,
 
они предупреждают
 
о голоде, могилах, нищете —
 
прислушайтесь к погибшим на войне!»
 
 
 
Давид Альфаро Сикейрос. «Жертва фашизма».
 
Фрагмент росписи «Новая декорация» во дворце изящных искусств
 
1945 г.
 
  
АЛЬФРЕДО КАРДОНА ПЕНЬЯ [147]
   
Отчизна поэзии
 
Перевод Ю. Петрова
 
 
 
Отчизна поэзии — в листьях зеленых,
 
гневом и смертью удобренных щедро;
 
кровью сочится земное лоно,
 
и нужно всего лишь проникнуть в недра —
 
и сердце горы обнажит лопата,
 
и можно коснуться тела солдата…
 
Какая скорбь в колокольных звонах!
 
Отчизна поэзии — в листьях зеленых.
 
 
 
Отчизна поэзии — ветер, летящий
 
дыханием зыбким над шпилем и крышей,
 
над садом и пашней, над током и чащей,
 
он будит цветы и флаги колышет;
 
в веселых порывах бездомного ветра —
 
грядущие весны и гимны рассвета.
 
Как звóнок воздух, бурю сулящий!
 
Отчизна поэзии — ветер летящий.
 
 
 
Отчизна поэзии — в магии слова,
 
в пляшущей силе, скрытой, чеканной,
 
глагол — это мощь отрицанья былого
 
и сотворение великанов;
 
явлено слово — мертвые живы,
 
и жгучий жар освежает жилы.
 
Как много под спудом огня живого!
 
Отчизна поэзии — в магии слова.
 
 
 
Отчизна поэзии — в детстве раннем,
 
и память о нем, наполняя зори,
 
пахнет мхами и расстояньем,
 
спит в колокольном, рождественском звоне,
 
лоснится сонно испариной влажной
 
на мордах скотины, кроткой и важной.
 
Как льнет вильянсико к воспоминаньям!
 
Отчизна поэзии — в детстве раннем.
 
 
 
Отчизна поэзии — это предметы,
 
подчас незаметные. Где душегубы,
 
способные вытравить быта приметы:
 
шляпы, столы, водосточные трубы?
 
Недаром которое тысячелетье
 
они восхищенье рождают в поэте.
 
Как скромностью гордой вещи одеты!
 
Отчизна поэзии — это предметы.
 
 
 
Отчизна поэзии — в страсти к любимой;
 
лишь ради любви мы склоняемся к розе
 
и пламень срезаем ее негасимый;
 
любовь — бастион, недоступный угрозе,
 
любовь — это ласка земли, это урна
 
с теплом, это роза, цветущая бурно.
 
Какая свобода в тюрьме нерушимой!
 
Отчизна поэзии — в страсти к любимой.
 
 
 
Отчизна поэзии — это камень
 
и тишина, которая мудро
 
соткана временем и вьюнками,
 
в ней открывается древность утра,
 
нежность столетий, чудо мгновенья,
 
сладость памяти и забвенья.
 
Какая дрожь сбереглась веками!
 
Отчизна поэзии — это камень.
 
 
 
Отчизна поэзии — в сне весеннем
 
ребенка, живущего в каждом взрослом,
 
который с добром, чистотой, весельем
 
народом себе же, народу, послан.
 
Но нет отчизны ни в звездной выси,
 
ставшей приютом вздохам напрасным,
 
ни во влюбленном в себя Нарциссе,
 
ни в слове, мнящем себя прекрасным.
 
Отчизна поэзии рухнет, если
 
кольцо сопричастности потеряем…
 
Порвав навеки с бесплотным раем,
 
для человечности мы воскресли.
 
 
  
КУБА
    
ХУЛИАН ДЕЛЬ КАСАЛЬ [148]
 
Перевод В. Столбова
   
Ностальгия
 
I
 
 
Манит, манит север дальний,
 
альбатросов крик печальный
 
над волной.
 
Там, на сумрачном рассвете,
 
неустанно плачет ветер
 
ледяной.
 
Там хозяйка — непогода,
 
и слетает с небосвода
 
белый снег.
 
Покрывает луг узорный,
 
заглушает речки горной
 
бурный бег.
 
Солнца там лучи бесследно
 
пропадают в бездне бледной,
 
в небесах.
 
Но там звезды в изобилье,
 
они больше древних лилий
 
на гербах.
 
 
II
 
 
Одного порой хочу я —
 
по морям бродить, кочуя,
 
или жить
 
где-нибудь в стране далекой
 
и о будущем до срока
 
не тужить.
 
Незнакомые мне горы,
 
реки, рощи и озера
 
повидать.
 
Повстречать иную веру,
 
необычную манеру
 
размышлять.
 
Будь закон мое желанье,
 
я б в Алжир, как на свиданье,
 
поспешил.
 
Говорят, что мавританки,
 
как гвоздики на полянке,
 
хороши.
 
Но покой душе несносен,
 
в даль пустынь меня уносит
 
караван.
 
Солнце льет огонь повсюду,
 
солнце красит шерсть верблюдов
 
под шафран.
 
А потом среди равнины
 
мне палатку бедуины
 
разобьют.
 
Будет дуть песчаный ветер,
 
будет плавать в лунном свете
 
мой приют.
 
Парус мой подхватят бури,
 
землю огненной лазури
 
кину я.
 
Во владеньях богдыхана
 
опиум врачует раны
 
бытия.
 
Коротать в тени бамбука
 
без движения и звука
 
буду дни.
 
Чай — напиток мандаринов,
 
меня горечью старинной
 
опьянит.
 
Под луной, как бубен звонкой,
 
вверх по Хуанхэ нас джонка
 
понесет.
 
И полуночной порою
 
белый лотос предо мною
 
расцветет.
 
Что за дивное виденье!
 
Сок извечный вдохновенья
 
в нем сокрыт.
 
Это чудо резчик бедный
 
на кости в узор волшебный
 
воплотит.
 
К музе странствий на поруки
 
Я хочу от вечной скуки
 
убежать.
 
В океан открытый выйти,
 
возле острова Таити
 
дрейфовать.
 
Есть там озеро, я знаю,
 
в нем волшебница седая
 
на заре
 
под тягучие напевы,
 
чешет кудри королевы
 
Помаре [149].
 
Мне простор морской позволит
 
избежать душевной боли
 
и химер.
 
Позабуду я, поверьте,
 
о дыханье близкой смерти,
 
меры мер.