Поэзия Латинской Америки

  
МАНУЭЛЬ НАВАРРО ЛУНА [158]
 
Перевод М. Тарасовой
   
Вперед
 
 
 
Да, он был молодым, безрассудным и смелым,
 
и один лишь порыв неизменно владел им, —
 
он стремился к звезде, озарявшей ночной небосвод,
 
и, как будто в бреду, напрягаясь всем телом,
 
он смотрел на нее, повторяя: «Вперед, вперед!»
 
 
 
И в ужасную ночь, в тюремном подвале,
 
в час, когда палачи его зверски пытали,
 
повторял он: «Свобода придет!»
 
И распухшие губы беззвучно шептали:
 
«Не сдавайтесь, вперед, вперед!»
 
 
 
Ни в морях, ни на суше покоя не зная,
 
он мечтал об одном, чтоб звезда золотая
 
озарила ночной небосвод,
 
и в последний свой час он сказал, умирая:
 
«Не сдавайтесь, вперед, вперед!»
 
 
 
От глубокого сна не очнуться герою,
 
и костер его сердца засыпан золою,
 
но звенит его голос и снова зовет,
 
над решетками смерти взлетая весною:
 
«Не сдавайтесь, вперед, вперед!»
 
 
  
Мы победим
 
В стихотворении автор использует образы
«Песни о Буревестнике» М. Горького
 
 
Мой народ — могучая рать,
 
мой народ неистов и смел,
 
он рожден для доблестных дел,
 
ни смерти, ни голоду нас не смять.
 
 
 
Много копий у наших врагов,
 
но народ мой испытан в сраженьях,
 
никогда не носить нам оков,
 
никогда не стоять на коленях.
 
 
 
Пусть слабые духом немеют,
 
пусть в страхе трясутся пигмеи,
 
предатели ждут своей кары.
 
Мечутся белые чайки,
 
прячутся в скалы гагары,
 
сбиваются в робкие стайки.
 
 
 
Буревестник парит над волнами,
 
молнии черной подобен,
 
он знает — победа за нами
 
и тучи солнца не скроют.
 
 
 
Куба — как гордая птица
 
реет над морем седым,
 
и крылья ее — две варницы
 
надежды, —
 
мы победим!
 
 
 
Зловещий гигант-кровопийца!
 
Ты не добьешься поклона,
 
кубинец всегда будет биться —
 
до последнего биться патрона.
 
 
 
Не одни мы встречаем рассвет,
 
нашей победы ровесник, —
 
приносит нам братский привет
 
ликующий буревестник.
 
 
 
Мы пойдем путем испытаний,
 
готовые к пыткам любым,
 
наша надежда — как знамя,
 
мы знаем, что мы победим.
 
 
 
И если в дымящийся пепел
 
наш край превратятся родной,
 
звезду — наш немеркнущий вымпел —
 
подымем над смертью самой.
 
 
 
Мы не отступим, мы устоим,
 
мы будем верны свободе,
 
и мы победим в нашем трудном походе,
 
мы победим!
 
 
  
РЕХИНО ПЕДРОСО [159]
    
Это — наша земля!
 
Перевод В. Столбова
 
 
 
Уходите от нас! Забирайте с собой ваши доллары, акции, банки!
 
Мы — глухая тоска городов, безымянное горе полей.
 
Уходите от нас! Забирайте с собой вашу роскошь и ваших богов!
 
Глухи были они к горьким жалобам нашим.
 
Ваша роскошь взята напрокат,
 
ибо сотканы ваши наряды из нашей беды.
 
Мы тоже богатые люди,
 
но сокровище наше никто не посмеет отнять.
 
У нас — беспредельная кузница солнца,
 
и молота песня,
 
и зеленый ковер океана, вышитый рыб серебром.
 
У нас многорукая сила заводов,
 
мятежное знамя, надежда
 
и мускулы.
 
Горе тоже у нас,
 
горе тех, кто страдает… и ждет.
 
Настанут великие дни,
 
как золотые монеты, они уже катятся к нам.
 
И наши рабочие руки радостью будут полны.
 
Уходите от нас, вы, набухшие золотом туши!
 
Все, что наше, никто не посмеет отнять.
 
Это — наша земля! Она наша от края до края.
 
На вей зреют желанья и сумерки тихо цветут.
 
И в наших руках
 
серп ветра гигантский —
 
он жатву срезает на ниве грядущих веков.
 
 
  
РУБЕН МАРТИНЕС ВИЛЬЕНА [160]
   
Рассветное крещендо
 
Перевод П. Грушко
 
 
 
Все пламенней пожар на полотне востока,
 
в нем блекнут фонари на вахте городской,
 
и город гонит сон, и снова звуков склока
 
и ритмов чехарда дробят ночной покой.
 
 
 
Вновь город доняла шумливая морока,
 
газетчики кричат, и снова день-деньской
 
автомобилей гул в сумятице потока,
 
треск дерева и лязг железа в мастерской.
 
 
 
И — словно дар — из недр гремящего колодца,
 
как фимиам труду, дым фабрик а небе вьется;
 
моторы по цехам гудят на все лады.
 
 
 
И город вновь повел старинное сраженье,
 
он, как большой станок, приводится в движенье
 
моторами забот и шкивами нужды.
 
 
  
Мотивы неясной печали
 
Перевод П. Грушко
 
 
 
О немощность сознанья, бессилие решиться
 
облечь в стихотворенье неясные догадки.
 
И нет конца печали: не рвется вереница
 
похожих дней, текущих в трагическом порядке.
 
 
 
Желанного покоя и жаждать и страшиться:
 
в нем наше отреченье от вековечной схватки
 
с самим собой, с устами, которым ласка снится,
 
и с горстью малых истин, и с бездною Загадки.
 
 
 
Страдать за все: за тщетность бесплодных осмыслений,
 
за то, что сердце друга в жестоком отдаленье,
 
за хладный ум Паллады в порыве Аполлона…
 
 
 
И в постоянной тяге к непостижимой шири
 
быть вечно одиноким и жить уединенно —
 
быть строчкой, для которой нет рифмы в целом мире!