Поэзия Латинской Америки

  
West Indian LTD [163]
   
«Вест-Индия! Это — ром, и табак, и кокосы…»
 
Перевод Н. Горской
 
 
 
Вест-Индия! Это — ром, и табак, и кокосы.
 
Люди улыбчивы, смуглы, темноволосы,
 
консерваторы и либералы,
 
земледельцы и скотоводы,
 
деньги тратят они, как воду,
 
но денег у них до смешного мало [164].
 
Здешнее солнце излишне ярко и пылко —
 
пересушило розы, перегрело затылки.
 
Взгляните на нас: модный пиджак прикрывает плечи
 
и набедренная повязка — перед;
 
люди доверчивы и сердечны,
 
в прошлом — рабы, неотесанный сброд,
 
разные дрожжи, разное тесто;
 
Колумб грациозным жестом —
 
во славу Испании! — причислил к Индии этот народ.
 
 
 
Здесь много черных, и желтых, и мулатов, и белых.
 
Скажу я лично — мало красок приличных,
 
после актов, контрактов и пактов различных
 
слиняли чернила, разобраться в цвете трудное дело.
 
(Кто мыслит иначе, пусть встанет и выступит смело.)
 
Здесь партии есть, группировки и группы,
 
и ораторы есть — слышите: «В этот период трудный…»
 
Есть банкиры и кулинары,
 
спекулянты и стрекулисты,
 
юристы и журналисты,
 
медики и швейцары.
 
 
 
Все есть — мы народ не нищий.
 
А если чего-то нет — поищем и сыщем.
 
Вест-Индия! Это — ром, и табак, и кокосы.
 
Люди улыбчивы, смуглы, темноволосы.
 
 
 
Ай, островная страна
 
под солнцем жарким и ярким!
 
Быть заповедным пальмовым парком —
 
разве ты не для этого создана?
 
Уголок зеленый
 
на пути кораблей туристских,
 
полно пассажиров, но нет живописцев
 
и нет влюбленных;
 
покинув Таити, Афганистан иль другую страну,
 
кто-то в вашем порту, мимоходом,
 
жует кусок небосвода
 
и запивает ромом голубизну;
 
на побережье английский язык повсюду,
 
сыплются «yes» [165] горохом на блюдо.
 
(Язык чичероне и лизоблюда.)
 
Вест-Индия! Это — ром, и табак, и кокосы.
 
Люди улыбчивы, смуглы, темноволосы.
 
Дворянин с Антилл, на тебя я гляжу, смеясь, —
 
ты скачешь мартышкой с ветки на ветку,
 
споткнуться боишься, жалкая марионетка,
 
и все равно попадешь в грязь.
 
Над тобою смеюсь, аристократ белокожий, —
 
видна голубая кровь под легким загаром! —
 
ты славишь свой род с неизменным жаром,
 
кичишься умом и любишь деньги до дрожи.
 
Над тобою смеюсь, одураченный черный,
 
на лимузины ты пялишься, как дурак,
 
и твоя чернота для тебя зазорна,
 
и отдыхает твой мощный кулак.
 
Надо всеми смеюсь: над полицейским и вором,
 
над профессором и студентом,
 
над дворником и президентом.
 
Над целым миром смеюсь, надо всеми смеюсь, без
 
разбора.
 
Над целым миром, который заводит споры
 
вокруг четырех разноцветных, косматых, чванливых, печальных,
 
четырех дикарей у одной кокосовой пальмы.
 
 
  
«Полковники из терракоты…»
  
Перевод И. Эренбурга
 
 
 
Полковники из терракоты,
 
политиков томный лай,
 
булочки с маслом и кофе.
 
Гитара моя, играй!
 
 
 
Чиновники все на месте,
 
берут охотно на чай —
 
двести долларов в месяц.
 
Гитара моя, играй!
 
 
 
Янки дают нам кредиты,
 
они купили наш край —
 
родина всего превыше.
 
Гитара моя, играй!
 
 
 
Болтают вовсю депутаты,
 
сулят горемыке рай,
 
а за всем этим сахар и сахар…
 
Гитара моя, играй!
 
 
  
«Дрожит тростник безбрежный…»
 
Перевод О. Савича
 
 
 
Дрожит тростник безбрежный,
 
страшась ножей коротких.
 
Жжет солнце, воздух давит.
 
Надсмотрщики кричат, —
 
как свист бичей их крики.
 
Над смутною толпой
 
работающих нищих
 
встает поющий голос,
 
летит поющий голос,
 
от ярости звеня;
 
так пели дикари,
 
и так поют сегодня:
 
— Срезать бы головы, как стебли, —
 
р-раз, р-раз, р-раз!
 
Спалить бы головы и стебли,
 
чтоб дым до самых туч поднялся, —
 
когда наступит этот час?
 
Клинок в моем ноже — на месте, —
 
р-раэ, р-раа, р-раз!
 
Мой нож в моей руке — на месте, —
 
р-раз, р-раз, р-раз!
 
А надо мной надсмотрщик, —
 
р-раз, р-раз, р-раз!
 
Срезать бы головы, как стебли,
 
спалить бы головы и стебли,
 
чтоб дым до самых туч поднялся, —
 
придет ли час?
 
 
  
«Чтобы заработать на хлеб…»
 
Перевод О. Савича
 
 
 
Чтобы заработать на хлеб,
 
трудись до седьмого пота,
 
чтобы заработать на хлеб,
 
трудись до седьмого пота,
 
хочешь того или нет —
 
работай, работай, работай.
 
Сахар из тростника,
 
чтобы кофе послаще было,
 
сахар из тростника,
 
чтобы кофе послаще было.
 
Горче желчи тоска
 
жизнь мою подсластила.
 
Ни дома нет, ни жены —
 
куда идти, я не знаю,
 
ни дома нет, ни жены —
 
куда идти, я не знаю.
 
Никто мне не скажет «вы»,
 
собак на меня спускают.
 
Говорят: «У тебя есть нож,
 
мужчина ты, не чечетка».
 
Говорят: «У тебя есть нож,
 
мужчина ты, не чечетка».
 
Я был мужчиной — и что ж?
 
Сижу теперь за решеткой.
 
За решеткой теперь умирай.
 
Что тут дни или годы?
 
Это и есть мой рай,
 
это и есть мой рай —
 
свобода, свобода, свобода.