Поэзия Латинской Америки

  
Офорт
 
 
 
Повис на кресте человек,
 
врагами распят.
 
Веревками человек
 
опутан до пят.
 
 
 
И ветер внизу…
 
 
 
Страна моя сотнями кож
 
натянута на кресты.
 
Распятый на бубен похож.
 
 
 
И ветер в лицо…
 
 
 
Вся родина — на кресте…
 
Крест падает в темноте.
 
 
 
И ветер вверху!
 
 
  
Ягуа-Веве
 
(Комета)
 
 
 
Взметнулся ягуар!
 
Чертой по небу.
 
Костер небесный перепрыгнул.
 
 
 
Взлохматил звездный бок,
 
шаги умерил,
 
вздохнул, как кошка,
 
и прошелся мягко,
 
и лапы изумрудные лизнул.
 
Прыжок обдумал,
 
решил, куда ступить,
 
дыханье соразмерил
 
и движенья…
 
 
 
Потом, в дугу тугую выгнув спину,
 
он над бездонной пропастью пронес
 
свое мерцанье голубое.
 
 
  
Инамбу-И
 
(Дикая перепелка)
 
 
 
Испуг в траве!
 
 
 
Неповторимый посвист
 
и клюв — с землею вровень.
 
Внезапная стрела над лугом,
 
пронзительная звонкая раскраска
 
под камни и песок,
 
стремительная искорка в кустах
 
и флейта сиесты.
 
 
 
Смятенье перепела.
 
Переполох в траве!
 
 
  
КАРМЕН СОЛЕР [233]
 
Перевод О. Савича
   
Голубка мира в Парагвае
 
 
 
Белая голубка
 
смотрит
 
и молчит.
 
Белая голубка
 
плачет
 
и молчит.
 
Что голубка может
 
голубю сказать,
 
если ухитрились
 
клюв ей завязать?
 
 
  
Обманутые
 
 
 
Его зовут, как человека: Гельман.
 
Он — «вождь» четверки тех бандитов,
 
что повели меня в тюрьму.
 
Высокий белокурый
 
ариец с именем арийским,
 
с широкою улыбкой
 
веселого ребенка.
 
Кто б мог подумать, как печально
 
его занятье:
 
держать в застенке женщин,
 
и рыться в их одежде и бумагах,
 
и красть стихи,
 
мои стихи!
 
Но если я полна лучей и света, —
 
пусть в песне вырвутся они!
 
Но если голоса во мне звучат, —
 
пусть в ветре эти голоса поют!
 
Обманутые!
 
Даже над моей могилой
 
услышите колокола,
 
зовущие набатом
 
к свободе вас!
 
 
 
Э. Барреда «Цветы». 1950 г.
  
  
ПЕРУ
   
ХОСЕ САНТОС ЧОКАНО [234]
 
Перевод Г. Шмакова
   
Сон кондора
 
 
 
Под небом Анд, где звезд сияют жала,
 
на пике горном средь немых снегов,
 
сидит он, повелитель облаков,
 
вперив глаза в закат кроваво-алый.
 
 
 
Его стальная грудь белей опала,
 
в провалах глаз — сверкание зрачков,
 
играют блеском боевых клинков
 
кривых когтей ацтекские кинжалы.
 
 
 
Один, как перст, глядит он хмуро ввысь,
 
над ним туманы тихо поднялись
 
и бахромой серебряной повисли,
 
 
 
и в них он тонет, крыльями шурша:
 
так тонет в море накативших мыслей
 
усталая и сирая душа.
 
 
  
Кена-индейская флейта
 
 
 
Нет, не сестра она лесной свирели,
 
баюкавшей сатиров и дриад!
 
Предсмертным плачем голубя звучат
 
ее мелодий жалобные трели.
 
 
 
То раня слух, то слышный еле-еле,
 
ее протяжный и щемящий лад
 
плывет над спящей пуной наугад,
 
немые Анды тихо колыбеля.
 
 
 
Роняя в ночь рыданий жемчуга,
 
она поет, стыдлива и строга,
 
и звук ее так горестен и светел,
 
 
 
что не понять в томительной тиши,
 
душа ли стонет, обратившись в ветер,
 
иль ветер стонет голосом души.
 
 
  
«Право, не скажу, сеньор»
 
 
 
О индеец смуглоликий,
 
выйди на порог из дома,
 
на вопрос ответь скорее,
 
брошенный тебе в упор:
 
«Дашь ли мне воды напиться?
 
Приютишь ли, обогреешь,
 
хлебом досыта накормишь?»
 
«Право, не скажу, сеньор».
 
 
 
Вижу я: в поту кровавом
 
пашешь ты скупую землю,
 
ею же богач владеет,
 
алчный и жестокий вор,
 
неужели ты не знаешь,
 
что тебя земли лишили,
 
что она — твоя от веку?
 
«Право, не скажу, сеньор».
 
 
 
О индеец молчаливый,
 
отчего так смотришь хмуро,
 
что за мысли мозг твой точат
 
тяготам наперекор?
 
Отчего молчишь упрямо?
 
Что ты ищешь в жизни сирой?
 
И о чем ты молишь бога?
 
«Право, не скажу, сеньор».
 
 
 
Непостижный и прекрасный
 
отпрыск древнего народа,
 
ты равно невозмутимо
 
радостные дни встречаешь,
 
боль, страданья и позор,
 
ты величествен, как Анды,
 
и не жалостным смиреньем —
 
мудрым безучастьем к жизни
 
да стоической гордыней
 
светится твой мрачный взор.
 
 
 
Мы с тобой по крови братья,
 
когда меня призвал бы
 
сам господь и так спросил бы:
 
«Что милей — венок лавровый
 
иль из терниев убор?
 
Утешающие песни
 
или стих, налитый желчью?»
 
Я, как ты, ему б ответил:
 
«Право, не скажу, сеньор!)