Бабий ветер

Иногда я задумываюсь: не податься ли куда-то в те края из нью-йоркского бедлама? Тишь прозрачная, воздух душистыми травами напоен, безмятежная Северная Каролина. Может, к шарам вернусь. А что: разыщу Роберта и Реджину, наймусь к ним пилотом…

Думаешь, не получится?..





11


…Сегодня посреди рабочего дня в салон заявился Мэри. Мне показалось, что он (она?) немного похорошел(а). Пришел за красной помадой. Тот же дикий парик, те же потертые джинсы, но появились сережки белые, под жемчуг. Голос, впрочем, прежний, вполне густой баритон. Ни черта не понимаю – как там действуют эти гормональные препараты! Вот руки, крупные и мужские, были красными, как клешни у рака. Видимо, пытался убрать волосы лазером.

К счастью, и Наргис, и Васанта занимались клиентами, а то бы слетелись на эту картинку – поглазеть на переделка-недоделка. Мне было тошно так, как если б вдруг я увидела, что калека, который до сих пор передвигался сам, хоть и с палочкой или костылем, вдруг навеки пересел в инвалидное кресло. Но я изо всех сил старалась быть «найс, найс, найс», черт побери!

– Я тебя порадую, Галин, май дарлинг, – сказал он. – Ты будешь просто счастлива услышать, что я устроился волонтером в магазин подарков.

– О, это прекрасно! – ответила я, улыбаясь как ненормальная. Все было кончено с этим несчастным придурком. Все было кончено!

Сегодня он походил на неприкаянную еврейскую кобылу средних лет, которая изо всех сил старается выглядеть женственно и привлекательно в своей последней надежде на замужество. Кстати, его грудь увеличилась за это время раза в два. Меня даже подмывало спросить, как за такой короткий срок ему удалось отрастить такие аппетитные сиськи. Потом сообразила, что, скорее всего, это протез. Здесь такого барахла в магазинах навалом. Он купил красную помаду и тут же, подойдя к зеркалу, накрасил губы. Для его ортодоксального вида эта помада была слишком яркой, но я не стала делать ему замечаний, только сережки похвалила. Хотелось, чтобы он уже свалил отсюда навеки, дабы никто из нормальных клиентов не заподозрил, что мы с ним знакомы.

Наконец, он собрался уходить.

– А как там Генри? – спросила я в спину.

Он мгновенно вернулся, рухнул в кресло, вытянув вперед свои длинные ноги совсем не женским манером.

– О, Генри – замечательно! – воскликнул он. – Генри счастлив, что я так чудесно выгляжу и что наконец наш дом озарен присутствием настоящей женщины.

Клянусь тебе, он так и сказал: «озарен» и «настоящей женщины». Я почувствовала странную дурноту и сказала:

– Ну, прости, что задержала… Ты, вероятно, торопишься.

– Да, я тороплюсь – к нему, моему Генри! – И вскочил. – Хорошо, что напомнила: Клара ведь совсем не может управляться с кислородным аппаратом.

– А что, – спросила я, – Генри полностью перешел на принудительную вентиляцию?

– О да. – Он задумался на мгновение и спросил с озабоченным видом: – Но ведь это не помешает нам прокатиться на воздушном шаре? Генри очень надеется.

Понимаешь, этот наивный подросток, кажется, не понимал, что его брату жить осталось всего ничего. Ну, а я просвещать его на эту тему не собиралась.

В общем, погарцевал он передо мной еще минут пять, на прощание протянул руку и пожал. А через час позвонил, передал привет от Генри и принялся вновь допрашивать меня, вытягивая душу: как он, все же, на мой взгляд, выглядит? И вновь я его заверила, что каждый раз, как я его вижу, он выглядит все лучше и лучше. Все женственней и элегантней.

– Ты так ко мне добра! – взрыднул он и со словами «Год блесс ю!» повесил трубку.

И я вспомнила, что, выйдя из салона и проходя мимо наших витрин, он украдкой смотрел на меня, пытаясь захватить врасплох: не смеюсь ли над ним. А я совсем не смеялась, мне выть хотелось от жалости и от странной злости на себя. Но я сохраняла вполне прохладное выражение лица…





* * *


…Учитываю ли я этническую принадлежность клиентов? Эт-ты как-то лихо-научно завернула. Я тебе по-простому скажу, вернее, просто выдам классификацию по пунктам, а ты уж сама решай, что брать, а что за скобками оставить, все же частное письмо – не книга, тираж не сто тысяч, в наше время тебя могут обвинить бог знает в чем – от антисемитизма до расизма, а уж политкорректность… это такой зверь, который укусит в самое неподходящее время и в самое неподходящее место, когда ты и думать забыла о его существовании.



Итак.

Коренные белые американцы. Пуритане, пуритане, пуритане… С готовностью восприняли тезисы о «sexual harassment» и видят домогательства всюду, как допившийся до белой горячки алкоголик видит зеленых чертей. У нас уволили классного массажиста за то, что во время массажа рука соскользнула и коснулась то ли пупка, то ли соска, то ли мозжечка. Однажды и на меня накатали жалобу. Массировала лицо, шею, плечи, костлявые ключицы какой-то дохлой камбале, а она пошла к менеджеру и заявила, что я лесбиянка и все время ласкала ее грудь. Я ответила: чтобы ласкать, надо сначала ее найти. Свои непропеченные жидкие блинчики с какой-то сыпью вместо сосков она считала грудью.

Вообще, клиенты делятся на тех, у кого мания величия, и на тех, у кого комплекс неполноценности. Первые себя обожают, у них одни достоинства. У вторых – одни недостатки. И тех и других я бы отослала к психиатру. Короче, в тот раз меня «оправдали», но пришлось писать начальству идиотскую объяснительную.

Однажды ко мне на ощип явилась пожилая американка, вобла сушеная. Вернее, ее привела подруга перед визитом к проктологу. Подруга расхваливала интимную процедуру (все чисто, опрятно, уважительно по отношению к врачу), и она решилась. Долго ходила по кабинету, все осматривала, трогала, чуть ли не обнюхивала инструменты и наконец по моей просьбе полезла на кушетку. Я деликатно предложила снять трусы. Это ей сразу не понравилось. Она схватилась за трусы, как за пояс верности.

– Увы, боюсь, в трусах ничего не получится, – и я посмотрела на часы.

Она медленно, обреченно стянула их, зажала в кулаке и легла, вытянув ноги, в гробовой позе.

– Если вам надо к проктологу, следует поменять позу, – и я жестом показала, что надо перевернуться.

– Поменять позу?! – она быстро села, и я поняла, что покусилась на святое.

Но все же решила как-то ее просветить. Объяснила, как надо стать: на четвереньки; как держать, как оттягивать кожу…


– Как ваша фамилия? – дрожа от ярости, выкрикнула эта бледная немочь. Я вручила ей визитку. – Я напишу в корпорацию, как вы унижаете и развращаете людей. Я двадцать лет живу с мужем и никогда не принимала все эти ваши омерзительные позы!

– Искренне вам сочувствую, – ответила я без улыбки.

Она натянула трусы, хлопнула дверью и пошла к начальству – жаловаться. Жаловалась громко, и все коллеги, и все клиенты долго слушали про позы, про мужа, про меня, про разврат и унижение… Все старались держаться; надо отдать людям должное, никто не загоготал ей в лицо.

И пару лет еще, когда приходили клиенты на бразильское бикини, девочки заглядывали в мой кабинет и спрашивали: «Галя, не хочешь унизить троих?»

Американцы закомплексованы и не уверены в себе, я имею в виду – сексуально не уверены, при кажущейся и всюду декларируемой сексуальной свободе. Вопросы, которые мне задавали некоторые клиенты, я могла бы опубликовать, и это был бы бестселлер! Жаль, не записывала.

Помню, пришла однажды женщина под пятьдесят, вполне симпатичная баба: хорошая фигура, короткая стрижка под мальчика, носик такой задорный, глаза улыбчивые. С мужем давно в разводе, много лет не было интимной жизни, вдруг на отдыхе познакомилась с мужчиной, и у них вот сегодня должно произойти свидание в отеле. Подружки ей посоветовали сделать бикини – мол, это куда эстетичнее, современнее и проч. Решилась она на это впервые в жизни, волновалась так, что в процессе все мне и выложила: что ничего не помнит про интимную жизнь и очень этого боится, но сам мужчина ей нравится – вдовец, выдержанный, с юмором, утонченный меломан. Профессор, кстати, по межрасовым конфликтам. Долго мялась, выбирая из предложенных мною типов бикини, а потом вдруг говорит:

– Вы как специалист посмотрите – у меня там все нормально?

– Не знаю, я не гинеколог. – Смех душит, но надо сдержаться: и баба милая, и жалко ее до чертиков.

– Нет, я имею в виду общий вид, – говорит. – К вам же много женщин ходит, у меня как у всех?

Я ее, конечно, успокоила, как умела. Ну, не могла же я сказать, что у нее «не как у всех», ибо, как сказал классик: «Если столько голов, сколько умов, то…», вот именно – то ни одной одинаковой (запикивай: пять точек). Все различаются по возрасту, цвету, форме и, конечно же, содержанию.



Вообще, в нашей практике такие вопросики услышишь – закачаешься. Одна с виду нормальная женщина спросила Ольгу: «Что вы думаете о моем клиторе?» Та оторопела, полдня ходила задумчивая. Пришла с работы, сели с мужем обедать, он спрашивает, как обычно: «Что новенького?» Оля ему:

– Делала сегодня бикини, и одна спрашивает…

– Так, дай пожрать! – закричал муж. – У меня твои бикини знаешь где?

Где – можно догадаться.

Вообще, больше всего мне нравится в американцах сочетание простодушия, доверчивости и неукоснительного следования каким-то законам и принципам, которые навязало им общество, что заставляет их быть всегда начеку. Иногда то и другое приходит в противоречие.



Однажды, когда я еще сидела на маникюре в моем первом салоне красоты, ко мне на сервис явилась дама – женщина лет сорока, обычная американка. Рядом со мной работала моя коллега Эвелина. К ней тоже пришла клиентка примерно того же возраста. Женщины сидели довольно близко – помещение салона и так было тесноватым, да еще в двух кабинетах красили стены, – и от нечего делать завели разговор поначалу ни о чем: погода, автомобильные пробки, диеты – и та, и другая сидели на разных диетах, а эта тема с возрастом становится лучшим способом раскрыть душу: «А как вы справляетесь с запорами, а принимаете ли вы витамины?» Не помню, как уж речь зашла о мужиках. И тут началось! Две эти совершенно незнакомые друг другу дамы продемонстрировали такую предельную степень откровенности, что мы с Эвелиной, мельком переглянувшись, лишь ниже склонились к объекту процедуры.

– Я уж не знаю, как быть, – жаловалась одна, – как свернуть его с этого! Мы встречаемся несколько лет, а он предпочитает только орал секс! Я говорю ему: хватит этих прелюдий, давай уж попробуем нормальный трах, разве не для этого бог создал нас разными? А он чуть не плачет, как будто я заставляю его проделать бог весть что: натягивает на себя аж два кондома, руки трясутся, давление скачет. «Чего ты боишься! – кричу я. – У меня там нет зубов! Это во рту у меня зубы, вот, вот, ты слышишь?!» – И она заклацала зубами так, что дрожь пробежала у меня по спине. – «Еще немного, и я ими воспользуюсь, потому что мне надоел этот проклятый болт в моей пасти!»

Неплохо, подумала я, усердно работая пилкой, ей-богу, неплохо. И скосила глаза на Эвелину: та пилила еще усерднее, чем я, – ювелир, склонившийся над редчайшим алмазом.

– Всё!!! – стукнув себя по коленке свободным кулаком, вскрикнула моя клиентка. – С меня хватит! Сегодня же поставлю ультиматум: или мы трахаемся как люди, или разбегаемся!

Ее собеседница слушала, чуть не плача от сочувствия, и обе не замечали, что все, кто находился в радиусе слышимости, уже не работают, а только смотрят во все глаза в наш угол. Работать продолжали только мы с Эвелиной – возможно, потому, что боялись прервать эту восхитительную беседу. К тому же, я с пониманием отношусь к «синдрому римской госпожи»: когда обслуживающий тебя человек как бы перестает существовать и при нем можно говорить все, что вздумается. Если я хоть что-то понимала в людях, сейчас должны были последовать ответные откровения: американцы очень отзывчивы.

– Да и у меня не лучше, – вздохнула вторая, махнув свободной рукой. – У моего вообще – ножной фетиш. Он просто помешан на ногах! Я из-за этого регулярно делаю педикюр. Он с первых же дней нашего знакомства, когда дошло до постели, принялся вылизывать каждый палец на моих ногах. Особенно большой. Я сначала ошалела, никак не могла понять, зачем ему это: вот тут лежит твоя женщина, раскинулась и мечтает о том, чтобы ты взял ее, как яростный самец!.. А ты вылизываешь и вылизываешь ей пальцы, как шелудивый пес, которому бросили обглоданную кость?! Клянусь: я просто не могла постичь этого бзика! Да и неудобно как-то: слушай, чувак, это все-таки ноги, да? Чулки-носки, обувь, натоптыши на пятках… Ну, что поделать, со временем привыкла. Но только представьте: он доводит меня до исступления, я плачу, умоляю его дейст-во-ва-а-ать! А он… он продолжает вылизывать пальцы на моих ногах. Как вам это нравится?

В общем, мы с Эвелиной обслужили двух этих несчастных баб в рекордно короткое время, ни на секунду не отвлекаясь, будто в озверелом стремлении к оргазму одновременно примчались к финишу.

По окончании сервиса клиентки поднялись из-за столиков, обменялись обычным американским «Приятно было с вами познакомиться!», попрощались и пожелали друг другу хорошего дня.

Когда обе вышли, мы с Эвелиной еще минуты три сидели, молча откинувшись на стульях и вперив глаза в потолок, не в силах произнести ни слова.

Добавлю только, что подобные откровения – иллюзия близости – случаются именно на одинаковых процедурах: равенство пола, схожесть эмоций и забот… Видимо, вообще, забота о теле каким-то образом провоцирует непрошеную откровенность. Но когда такое случается, клиентки редко возвращаются в салон, подсознательно понимая, что наговорили слишком много лишнего постороннему человеку…





* * *


…Что у нас дальше по списку? Немного о неграх. Извини, афроамериканцах. В основном они ходят в свои салоны, но те, кто выучился и достиг положения – хорошей должности, дома или квартиры в престижном районе, – те носят золотые цепи, покупают продукты без ГМО и ходят в дорогие салоны красоты. Хотя, бывает, исконная природа вольных детей африканских саванн торжествует и над образованием, и над должностью, и над условностями человеческого общежития.

Много лет назад, еще до моды на выщипывание заветных уголков тела и души, делала я педикюр в своей отдельной комнате. Музыка, полумрак, удобное кресло… Бурлит вода в ванночке, и молодая афроамериканка чуть похрапывает…

Я пилю, стригу, массирую, лакирую и мечтаю о бутерброде, так как с утра не успела позавтракать. Последний мазок лака, и я начинаю легонько клиентку расталкивать. Она зевает, потягивается, вставать не торопится. У меня на ближайшее время еще две клиентки, так что я делаю тонкие намеки и в конце концов вежливо прошу поднять наконец задницу с моего кресла.

Поднимается она медленно, нехотя. Смотрю – а у нее на джинсах мокрое пятно почти до колен. Я аж похолодела: неужто случайно ее залила? Гляжу на кресло, а там лужа.

– Ой, – сказала она, хихикнув, – я сделала пи-пи! Мне так хорошо было, даже в туалет тащиться неохота.

И пошла в обоссанных джинсах платить за сервис, и вышла так на улицу, села в машину. Так и уехала. А я пошла на кухню съесть свой бутерброд, говорю девчонкам:

– Ну, что за люди: нассать в штаны, находясь в здравом уме!