Бесконечная шутка
Часть 100 из 123 Информация о книге
– О, ну по-любому, ну я не сомневаюсь, это какой-то заговор или ловушка. Очевидно, все вокруг подстроено так, чтобы загнать тебя в клетку и распевать мерманалию. Инк, по-моему, у тебя шарики начинают поскрипывать на роликах. Видимо, вот что бывает, когда скачаешь через два плато за раз. Помоему, значительная трансцедентная дээмзэшная интерлюдия перед Тусоном без побочных уремических эффектов – то, что плотник прописал для заедающих роликов. Заодно удержит от курения Боба Хоупа изо дня в день, особенно перед госами. От этой херни легкие дохнут только так. От этой херни станешь жирным, вялым, мокрым и бледным, Инк. Плавали, знаем. Одной 30-дневной очистки организма будет мало. Tu-sais-que 1 – как раз та реконфигурация, с которой исследуешь новые вершины, слезешь с Боба Хоупа, найдешь что-нибудь, с чем можно спокойно жить в вузах или Шоу и не впасть в паралич. От этой херни рано или поздно наступает паралич, Инкуля. Плавали, отлично знаем, видел у себя на районе. Некогда многообещающие ребята проводят всю жизнь перед ТП, трескают арахисовое масло и дрочат в старый носок. И все, КабздецФея въехала с вещами на ПМЖ, Инк. Плюс нерешительность? Ты еще не видел нерешительность, если не видел мужика с мелкими жирными титьками, развалившегося в кресле на десятом году Боба Хоупа нон-стоп. Жуткое зрелище. Инкстер, друг мой, зрелище душераздирающее, скажем прямо. Трансцендентный икспириенс со мной и Аксанутым – как раз то, чего так и просят твои ролики. Покайфуй с другими для разнообразия. Мне надоело сидеть с одним Аксанутым, который только и треплется про Йель. Зарой Визин войны. – Трансцендентный? Так Сбит и прочитал? Не трансцендентальный? – Да какая в жопу разница? – Майк, а что, если я скажу, что хочу не просто месяц передышки. – Оставь Надежду.[272] О том я и говорю. – Я хочу сказать – может, принять решение. Навсегда. Что, если я делаю это все чаще и чаще, это становится все менее и менее прикольно, но я все равно делаю чаще и чаще, и единственный выход теперь – распрощаться навсегда. – Стоячие овации. Немножко нерискового трансцендентализма со мной и Нутым Аксом – как раз то, что требуется для… – Но я обо всем. «Синее пламя», случайный дрин. Если я приму хоть чтото, то, сам знаю, вернусь к Бобу. Закинусь Мадам Психоз с вами – и вся моя решительность растает как не бывало, и вот я уже с пипеткой хнычу, чтобы ты подкинул мне немножко вечнозеленого Хоупа. – Какой ты ребенок, Инк. С одной стороны – гений, а с другой – такой мелкий лысый мелкий толстощекий карапуз. Ты что, думаешь, просто скажешь: «Ну все, я решил», и тут же вдаришь по тормозам и бросишь все? – Я сказал только «что, если». – Хэл, ты мой друг, и я твой друг настолько, что ты даже представить не можешь. Так что готовься к прозрению. Ты хочешь бросить, потому что начинаешь понимать, что без этого не можешь, и… – Вот именно. Пимс, представь, как ужасно, если кто-то без этого не может. Не просто очень-очень-очень нравится. А невозможность жить без – как будто совсем другой порядок… Это ужасно. Это как разница между тем, как действительно что-то любить, и как от чего-то… – Ну давай, скажи, Инк. – Потому что знаешь что? А если так и есть? То, что ты не сказал. Что, если ты такой и есть? И что, значит, просто бросишь? Если ты наркозависимый, Хэлли, ты без этого не можешь, а если ты без этого не можешь, как думаешь, что случится, если ты просто выкинешь белый флаг и будешь жить дальше, без всего? – Ты сойдешь с ума, Инк. Ты умрешь внутри. Что будет, если жить без чегото, чего требует организм? Еда, вода, сон, O2? Что будет с организмом? Сам подумай. – Ты сам только что объявил овации предложению Оставить Надежду. Ты сам только что презентовал образ меня же с грудью, мастурбирующего в грязное белье, с паутиной между задницей и креслом. – Ну это Боб. Я что-то не помню, чтобы сказал так про все. Если не можешь без Боба, Инк, бросить Боба можно, только если пойдешь дальше и найдешь что-нибудь новенькое. – Наркотики потяжелее. Все прямо как в старых кинолентах про то, что травка открывает двери к наркотикам страшнее, и сверчок Джимини… – Ой, да пошел ты. Зачем тяжелее? Просто новенькое. Я знаю ребят, которые слезали с героина, кокса. Как? Принимали стратегическое решение перейти на ящик «Курса» в день. Или на метадон, неважно. Я знаю пьющих ребят, Инк, которые слезли с алкоголя, переключившись на Боба Хоупа. Сам я – ты видел, я переключаюсь все время. Фишка в том, чтобы найти правильную батарейку для внутренней проводки. И я говорю, что реальный паутинный бластер со мной и Аксфордом сразу после фандрейзера поможет тебе приподняться над ситуацией, прекратить детский лепет и накручивать себя по поводу дурацких решений, которые все равно не сможешь воплотить, и реально осознать, как исследовать новые вершины подальше от этого самого Боба, овации по поводу которого были за то, что ты с него слезешь, Инк, – это не твое, ты уже как раз стал похож на чувака, у которого отрастут титьки. – То есть ты очень тонко лоббируешь сеанс приема ДМЗ, заявляя, что не веришь, что я могу просто взять и бросить все. Потому как ты сам бросать не планируешь. Притом что левый глаз у тебя тарантеллу выделывает. Ты даже Тенуат не смог бросить. «Настоящие победители никогда не сдаются» и прочие делинтовские… – Я что-то не помню, чтобы что-то такое говорил. И мне кажется, наверное, ты бы мог бросить все. На какое-то время. Ты не ссыкло. Яйца у тебя позвякивают, я знаю. Уверен, ты бы выдержал. – На какое-то время, значит. – А ну что, по-твоему, случится через какое-то время, а? Без того, без чего ты жить не можешь? – Что, я схвачусь за сердце и откинусь? Вцеплюсь в вихры посреди «салочек» и умру от аневризмы, как та девочка в Этвуде в прошлом году? – Нет. Но ты умрешь внутри. Может, и снаружи. Но судя по тому, что я видел, если ты хорош, но жить без чего-то не можешь, и просто резко бросаешь, то умираешь внутри. Сходишь с ума. Плавали, знаем. Это называется завязка, абстяга. Самодеятельность. Толпы ребят, которые бросали все, потому что уже увязли по уши, и бросали, и просто умирали. – Имеешь в виду, клиппертонились? Хочешь сказать, Сам покончил с собой, потому что протрезвел? Потому что он не протрезвел. На стойке с духовкой, в которой он башку взорвал на хрен, так и стоял этот его Wild Turkey. Так что не пытайся обломать меня его примером, Майк. – Инк, все, что я знаю о твоем папке, можно расписать пустым фломастером вдоль края стопки. Я говорю про мужиков, которых знаю. «Пауки-волки». Оллстонцы, которые бросали. Кто-то и клиппертонился, да. Кто-то оказался в Марриотском дурдоме. Кто-то выжил, вступив в АН, культ или какую-нибудь безумную секту, и потом ходил по району в галстуках, рассказывая про Иисуса и Смирение, но тебе-то это не поможет, потому что ты слишком гений, чтобы повестись на бред про Бога. С большинством не случилось ничего особенного, с теми, кто жить не мог и бросил. Вставали по утрам, и шли на работу, и возвращались домой, и ужинали, и ложились спать, и вставали, день за днем. Но мертвые. Как роботы; так и видишь заводные ключики у них в спинах. Заглянешь им в карты, а там чего-то не хватает. Ходячие мертвецы. Они так что-то любили, что жить без этого не могли, но бросили, и теперь просто ждали смерти. Что-то в них накрылось, внутри. – Их воля к жизни. Огонь в груди. – Хэл, сколько ты уже, два с половиной дня без? три? Как себя чувствуешь, братец? – Нормально. – Угу. Инкушенька, я только знаю, что я тебе друг. Правда. Не хочешь взаимовоздействовать с Мадам – подержишь наши с Аксом сумочки. Поступай как знаешь и покажи мне пальцем на любого, кто тебе запретит. Я же просто даю совет заглянуть в будущее – дальше секунды, когда примешь решение, которое, знаю, ты не позволишь себе взять назад. – Если я не буду что-либо употреблять, какая-то жизненно важная часть меня умрет. Это твоя точка зрения. – Иногда у тебя в одно ухо влетает, а в другое вылетает как бы реально быстро, Хэл. Ну да это ничего. Подумай пока над своим состоянием, без чего ты не можешь жить. Например, что именно в тебе теперь не может жить без чего-либо? – Ты постулируешь, что это умрет. – Просто вот что именно в тебе, как тебе кажется, жить не может без того, что ты планируешь у него отнять. – Что-то либо слабовольное, либо неполноценное, имеешь в виду ты. Наркозависимое. – Вот ты и сказал. 320. Джонетт Ф., самая первая мачеха которой служила в полиции Челси, Массачусетс, с раннего детства приучали называть полицию «полицией» или «Законом», поскольку большая часть сотрудников БПД находит уличный термин «Органы» сардоническим. 321. Люди вне сообщества бостонских АА всегда говорят «дом на полпути» «Эннет-Хаус»; один из способов отличить новичка или постороннего. 324. 17 ноября – Год Впитывающего Белья для Взрослых «Депенд» Иногда бывают моменты, когда в мужской раздевалке ЭТА в Админке пусто, и туда можно сходить и как бы помедитировать, послушать, как капает душ и урчит слив. Можно почувствовать ту странную оглушенность, что охватывает обычно людные помещения в часы затишья. Можно неторопливо одеваться, поиграть мускулами перед широким полированным зеркалом над раковиной; зеркало трехстворчатое, так что старые добрые бицепсы можно рассмотреть со всех сторон, заценить волевую линию подбородка, примерить разные выражения лица, попробовать выглядеть естественно и обыденно, чтобы представить, как тебя обычно на самом деле видят другие. Дух в раздевалке тяжелый от запахов подмышек, дезодорантов, бензоина, камфорной пудры, нешуточных ног, висящего пара. Еще лимонной полироли «Лемон Пледы» и легкой электрической гари от древних фенов. На синем ковре следы талька и фуллеровой земли [273], въевшиеся слишком глубоко, чтобы отмыть без отпаривателя. Можно достать расческу из большой банки с Барбицидом на полке у раковины и такой фен как бы 38-го калибра, и смело экспериментировать. Это лучшее зеркало в академии, со сложным освещением со всех сторон. Доктор Дж. О. Инканденца знал, что нужно его воспитанникам. В такое время простоя здесь иногда можно застать старшего уборщика Дэйва («К. Н.») Пала, который любит прикорнуть на одной из скамеек вдоль ряда шкафчиков, – он утверждает, что скамейки оказывают какое-то паллиативное воздействие на его спинной фуникулит. Гораздо чаще здесь можно встретить одного из невероятно старых и взаимозаменяемых чернорабочих Дэйва, с пылесосом для ковров или промышленным дезинфицирующим средством для биде. Можно зайти в душ и, не включая воду, запеть – разойтись вовсю. Майклу Пемулису нравится мощь его вокала, но только в окружении кафельной плитки. Иногда, когда здесь пусто, можно уловить обрывки голосов и интригующих звуков женской гигиены из раздевалки противоположного пола за стеной с шкафчиками. В любое другое время определенный тип юниоров ЭТА с самой тонкой душевной конституцией всеми силами избегает забитую раздевалку и пользуется примитивными душами и раковинами на этажах общежитий. О чем думал тот западный человек, что решил поместить унитазы и горячий душ в одном людном пространстве? Т. Шахт может разогнать любое сборище в запаренной раздевалке, просто зайдя в кабинку и целеустремленно задвинув защелку. У проректоров свои отдельные души рядом с их комнатами в туннеле, смежные с чем-то вроде салона с экраном, мягкими креслами, холодильничком и невскрываемой дверью. Когда М. М. Пемулис спустился в 14:20 переодеться для дневных матчей [274], в раздевалке были только несравненный снайпер свечей Тодд Потлергетс, 14-»А», ссутулившийся и хныкающий, и Кейт Фрир, с которым Пемулису выпало играть и который как будто совсем не торопился одеваться и идти играть, и вполне мог быть, собственно, причиной слез Полтергейста. Так называемый Викинг был без рубашки, с полотенцем на шее, и изучал у зеркала кожу. У него были жесткие светлые волосы в высокой прическе, очень мускулистые шея и подбородок и такие выдающиеся гонионы, что верхняя половина лица казалась сужающейся и хитрованской. Его волосы всегда напоминали Хэлу Инканденце замороженный прибой, говорил Хэл. Тодд Потлергетс был почти голый и сутулился на скамье под своим шкафчиком, спрятав лицо в руках, просвечивая сквозь растопыренные пальцы белыми бинтами на носу, и тихо плакал так, что плечи ходили ходуном. Пемулис – а он Старший товарищ Полтергейста, как бы ментор по свечам и Эсхатону и вообще искренне любит паренька – бросил сумку и в типичном мужском знаке дружбы изобразил шутливую двоечку, как для саечки за испуг. «Че нос, Тоддер?» Как и все, Пемулис наловчился набирать комбинацию шкафчика на ощупь, после месяцев и лет постоянной практики. Одновременно он оглядывал раздевалку. Когда Пемулис спросил Потлера, чем ему помочь, Викинг что-то буркнул себе под нос. – Все ложь, – всхлипнул Полтергейст из-за ладоней, слегка покачиваясь на скамье. Его шкафчик был открыт, в мальчишеском беспорядке. На нем были только расстегнутая фланелевая рубашонка и ракушка от Johnson & Johnson, а еще у него крошечные белые ножки [275] и деликатные, хрупкие на вид пальчики. Сейчас он должен был присутствовать на бесплатном цирке – семинаре Донни Стотт по картам и долинам, знал Пемулис. – Что, метафизический ангст в тринадцать? – адресует Пемулис вопрос глазам отражения т. н. Викинга в зеркале. Спина у Фрира широкоплечая, обезжиренная и отличается великолепным для теннисиста рельефом широчайшей мышцы, но слегка пестрая от частых применений и обдираний полироли: Фрир в полироли чуть ли не купается, потому что одержим состоянием кожи – она у него нордическая, шелушится, а не загорает. Он все еще в джинсах и лоферах, видит Пемулис. Пемулис все еще ждет характерного скачка настроения от двух предматчевых спансул Тенуата.[276] Шкафчик Пемулиса хотя и забит, но содержится в строгом порядке, едва ли не алфавитном, – как рундук просоленного морского волка. В потайных нишах для хранения в особой системе полок с нишами, которую Пемулис установил в возрасте 15 лет, некогда хранились разборные весы, медицинский инструмент и психотропные вещества. Плюс тряпичные мешочки с толченым кайенским перцем, чтобы сбить со следа отдаленный дамоклов меч ищейки, – из времен, когда он еще был зеленым салагой. Это до открытия непревзойденного пакгауза над фальшпотолком в мужском коридоре общежития Б. – Просто детская истерика, – Фрир хмыкает, как правило, безрадостно. – Все, что я успел вытянуть до истерики, – старик Полтергейста что-то там ему наобещал, если он что-то там сделает, – его речь была невнятной, потому что он подпирал щеку языком и мазал на случай потенциального прыщика. – И Потлатому кажется, что он свою сторону сделки выполнил, а вот батяня, если я правильно понял, его бортанул. Плечи Потлергетса так и ходили туда-сюда, пока он заливал ладони слезами. – Другими словами, надул его папаша, – сказал Пемулис Фриру. – Я так понял, батяня ни с того ни с сего задумал реструктурировать изначальный договор. Пемулис расстегнул ремень. – Очки мастерски втерты, палец ловко обведен, если облечь в красивые термины. – Что-то там про Дисней-Уорлд, пока не началась сырость. Пемулис снял неигровые кроссовки, надавив носком одного на пятку другого, глядя в нежный завиток на затылке Потлергетса. Он бы никогда не проявил такой ребяческой наивности, как вслух поинтересоваться у Фрира, не собирается ли он уже одеться, чтобы выйти на корт; он бы никогда не позволил Фриру думать, что тот еще до начала матча занимает мысли Пемулиса. – Потлер, это из-за инцидента с Эсхатоном? Из-за носа? Потому что я могу раскрыть глаза Полтергейсту-старшему, что, как выясняется, никого младше 17 не обвиняют, так ему и скажи, Тоддер. Там подвезли целые сухопутные баржи говна, но в вашу сторону, ребят, и капли не плеснет, так что успокойся. – Все ложь, – проныл Потлергетс, не поднимая глаз, из-за ладоней, с плоскими сосками, тощим молодым животом, почти призрачно-белыми ступнями под бронзой икр, мотаясь взад-перед, качая головой, такой ужасно юный и невинно беззащитный, как будто доморальный. Из-за ладоней торчали белые полоски пластырей, с апокалипсиса Дня В. – Ну, справедливости в жизни мало, это да, – признал Пемулис. Викинг издал себе под нос какой-то звук. Пемулис вызывает в памяти отца Полтергейста. Застройщик из Миннеаполиса. ТЦ, технопарки, кипящие территории на обочинах ревущих автострад. Под пятьдесят, подтянутый, переухоженный загар, перебор в плане прикида, харизма и напор тамады с мотивационных семинаров. Акула, а не папка, с тонкими усиками и слепящим блеском обувной кожи. Он попробовал разыграть в воображении сцену, как эта отцовская фигура дубасит Кейта Фрира по макушке скалкой и на черепе Фрира вскакивает лысая мультяшная шишка (Пемулис просчитал, что победа или даже три сета с Фриром автоматически значат попадание в заявку на «Вотабургер», вот почему он готов преступить некий как бы личный кодекс чести и закинуться предматчевым Тенуатом, который даже с 36-часовым циклом распада – больше слабоумие, чем отвага, учитывая, что они с Инком избежали анализа мочи только благодаря тому, что Пемулис пригрозил миссис Инканденце, что расскажет Инкстеру про спортивные рандеву Аврил с Джоном Уэйном, а Аврил – такой администратор, который все записывает и потом выдает холодным сполна, и на пару с Ч. («Пополамная Буренка») Тэвисом и без того не великий фанат Пемулиса, особенно после инцидента с электрической ручкой Раск и судом. А дрины вроде все никак не торкнут. Вместо припадка безжелудочной спортивной доблести Пемулис чувствует только легкую неприятную развинченность и какую-то внешнюю сухость в глазах и рту, как будто он стоит лицом к теплому ветру). Собственного Па Пемулис ни разу не видел ни в чем, кроме навечно пожелтевшей под мышками белой футболки Hanes. – Жизнь несправедлива, потому что все ложь, – прорыдал Потлергейтс в ладони. Фланелевые плечики содрогнулись. В душевых сливах вздохнуло и заурчало что-то древнее – тошнотворный звук. – Веселей, – Пемулис с армейской аккуратностью извлекал все необходимые для матча предметы одежды, складывал их по новой и убирал в неподарочную спортивную сумку «Данлоп». Поставил ногу на скамью и бросил взгляд налево и направо. – Потому что если это единственная тучка на твоем горизонте, то будь покоен, Призрачная мощь: кое-что в мире – первостатейная истина высшей пробы. Фрир сложил пальцы в пинцет и принялся за вторую щеку. – Пусть хнычет. Пусть деточка поистерит. Перебесится. Тринадцать, едренбатон. Да в тринадцать он еще и на одной улице с настоящим расстройством не ходил. Даже взглядом на улице не встречался с настоящим разочарованием и, и с фрустрацией, и болью. Тринадцать: боль только слухи. Как его там. Ангст. Да малыш не узнает подлинный ангст, даже если тот к нему в упор подойдет и шею заломит. – Это вам не реальный полновесный реальный ангст из-за потенциального прыщика на щечке, Вики, а? – Сделай бочку, Пемулис, – даже не повернувшись. И Пемулис, и Фрир произносили слово «ангст» со слышимым «г», заметил бы Хэл. Викинг растянул рот и задрал большой подбородок, чтобы изучить кожу на челюсти, слегка поворачиваясь, чтобы охватить и боковые зеркала. Пемулис широко улыбнулся, попробовав разыграть сцену, в которой Кейт Фрир сидит в позе лотоса в холщовой смирительной рубашке с пустыми глазами, пропевая все высокие ноты в «No Business Like Show Business», пока вокруг щелкают пальцами санитары в кипяченой белой форме и строгие медсестры в чепчиках, бесшумно топают чистые белые больничные тапочки, вечность напролет. Он уже был голый до чинос и босых светло-коричневых ног. Сравнил синюю футболку с черным пауком-волком со случайной красно-серой футболкой с надписью «Водка – враг, выпил – брак!», предположительно на русском. Его четыре хороших палки «Данлоп» лежали стопкой на скамье слева от Потлергетса. Он взял две и проверил натяжку, постучав головой одной ракетки по струнам другой и прислушавшись к звону струн, потом поменял ракетки и повторил процесс. У той самой, правильной натяжки – свой особый тон. Средние Dunlop Enqvist TL Composites. 304.95 американских долларов в розницу. У струн из натурального кетгута какая-то околостоматологическая сладкая вонь. Логотип с точкой в окружности. На Потлергетса он почти не смотрел. Наконец выбрал футболку с кириллицей и пиктограммой бутылки. Закатал и сперва продел голову – старомодный способ его покойного замечательного Па. Здешние детки побогаче сперва продевали руки. Потом уже голову. Еще ребят на бюджетном почему-то можно отличить по тому, что сперва они надевают носок и ботинок на одну ногу, а потом носок и ботинок – на другую. См. напр. Уэйна, который был у них в комнате сразу после обеда, когда Пемулис принял решение заскочить за предматчевым Тенуатом. Комната Уэйна по соседству, а он стоял в их, у фармокопической прикроватной тумбочки Трельча, без футболки и с мокрыми волосами, со слезящимися глазами и затертым «Клинексами» носом, блестящим от увлажнителя. Левой рукой Викинг сжимал сырой теннисный мячик, осматривая лоб в основном на ощупь. Психическая контрстратегия Пемулиса заключалась в том, чтобы тоже не торопиться одеваться, разогреваться и выходить на корт. Пемулис – который боялся и ненавидел непрошеных гостей в своей комнате и постоянно пилил Шахта за то, что тот забывал запирать за собой дверь, и которого не пугали талант, успех и безэмоциональная сдержанность Уэйна – хотя он все же был с ним настороже, с Джоном Уэйном, как бывает ненапуганным, но настороже внушительный хищник рядом с другим внушительным хищником, особенно после виртуозного, но рискованного выступления в некоем кабинете администрации неделю назад, о котором никто из них не упоминал, – холодно поинтересовался у Уэйна, чем же он может помочь, и Уэйн точно так же холодно не оторвался от обшаривания прикроватной тумбочки больного Джима Трельча и ответил, что зашел одолжить у Трельча Селдан [277], который, как Пемулис действительно слышал за завтраком, Трельч расписывал в красках сморкающемуся Уэйну как боевую ядреную бомбу класса антигистаминных, особенно за то, что после нее не тянет в сон и потому можно функционировать на самом высоком уровне. Пемулис поправил задние резинки ракушки, стараясь восстановить в памяти этот момент с Уэйном. Уэйну нужны чистая голова и высокая функциональность легких, чтобы играть с сирийским теннисистом на неформальной выставке в 15:15. Уэйн этого не объяснял; Пемулис сам прочел на борде академии. Одной из причин, почему Пемулис чувствовал себя не по себе и настороже из-за непрошеного присутствия Уэйна в комнате, был один буклет, – потому как, учитывая некий кабинетный инцидент, вполне возможно, что Уэйн мог подозревать Пемулиса в авторстве одного там буклета со староанглийским шрифтом, развешанного на разных досках объявлений, включая общую ТП-борду ЭТА, который анонсировал на 14.11 совместный арифметический мастер-класс Джона Уэйна / доктора Аврил Инканденцы для доквадривиумных младше-14 на тему, как 17 на самом деле помещается в 56 больше, чем 3,294 раза. Момент состоял в том, что полуодетый Уэйн торчал в комнате, с одной ногой босой и второй – в носке и ботинке. Пемулис чуть покачал головой, глянул на Потлергетса и попытался набрать слюны. С треском ожил динамик у часов в цементном зале перед сауной, возвещая громогласной заставкой с песней Джоан Сазерленд наступление еженедельного РЭТА. Пемулис поставил уличные кроссовки на полку для уличной обуви. – Веселей, Тэ Пэ. Всего лишь припадок ангста. Ты всего лишь отходишь от временного родительского облома. А философская истина прет отовсюду, куда ни плюнь. Подумаешь, Дисней-Уорлд. Подумаешь, нос. Эсхатон жив, поверь мне. Подумаешь, если в подполье. У тебя призвание, талант. Ракетчик твоего калибра. Соберись и утрись, зайчик мой маленький. Потлергетс отнял ладони от лица и с пустым взглядом уставился куда-то мимо Пемулиса, двигая губами в сосательном рефлексе, за который ему так доставалось от сверстников. Лицо у него в самом деле было розовым, как у малыша-плаксы. После рук на щеках остались коричневые пауки бензоиновой мази. Под глазами светили аккуратные фонари. Он смачно шмыгнул носом, все еще закрытым горизонтальными полосами хирургической ленты. – Бикакой я бе баледкий дайдчиг.