Бесконечная шутка

– Я, Идрис Арсланян, есть заворожиться сказанием Торпа.

– Отсюда и повязка.

– Я, следовательно, экспериментировать с добровольной слепотой. Вострить ухо в силе интенсивности в игре. Сегодня на игре против Кита я носить повязку.

– Как прошло?

– Не так хорошо, как я возлагать. Я часто смотреть некорректная сторона для игры. Я часто оценивать интенсивность мячей, битых на прилежащих кортах, и бежать на прилежащие корты, вмешиваться в игру.

– То-то мы удивлялись, что там за бардак у 14-летних.

– Торп в ободрении сказать, что вострить ухо – процесс времени.

– Ну ладно, пока, Ид.

– Стой. Жди прежде ухода. Прошу, руководить меня в уборную. Тед Шахт? Ты здесь на данный миг?

– Ты здесь на данный миг? Я очень…

– О-оп, ты смотри, куда прешь, господи боже.

– Кто это, прошу.

– Трельч, Джеймс Л., слегка согнувшийся.

– Это есть я, Идрис Арсланян, в вискозном платке как повязке поперек черт моего лица. Я есть дезориентированный и сильно желать уборной. Также интересоваться, что проистекать в качалке, где Шахт заявлять, вы все наблюдать Дусетт рыдать в клинической депрессии.

– Аб-бла-мись! Я прикалываюсь, Арс. На самом деле это Майк Пемулис.

– Значит, ты, Майк Пемулис, сейчас можешь задавать себя вопросом, зачем поперек Идриса Арсланяна повязка.

– Какая повязка? Арс, ты что, тоже в долбаной повязке?

– Ты, Майк Пемулис, также носить повязку?

– Да стебу я тебя, братец.

– Я стать дезориентированный на лестнице, затем иметь общение с Тедом Шахтом. Я подозревать, мне не надо доверять твоему чувству смеха, чтобы просить руководить меня наверх.

– Ты бы лучше сходил на ощупь и глянул одним глазком, какими литрами стрессового пота Лайл упивается с Антона («Сопли») Дусетта, Арс.

– Дусетт есть двуручный игрок, чья родинка кажется быть субстанция из ноздри, производя своим видом клиническую депрессию Дусетта.

– По родинке в точку. Только в этот раз Сопля депрессует не из-за нее. Эту депрессию мы решили назвать не депрессией, а тревожной депрессией.

– Можно иметь разные депрессии?

– Ох, как же ты молод, Арс. Сопля себя убедил, что его отчислят по неуспеваемости. Он весь этот год сидел на испытательном, после какихто проблем прошлого года с торповской кубической тригонометрией…

– Я есть всецелый симпатизирующий ему.

– …и но теперь заявляет, что почти завалил смехотворный курс Уотсона по энергии, а это, очевидно, означает старое доброе отчисление в конце семестра, если он правда завалит. И теперь он загнал себя в тупик тревожности. Сидит там, хватается за голову, присыпая ее пеплом, с Лайлом и Марио, а пацаны позлее ставят ставки, сможет Лайл его вытянуть или нет.

– Техас Уотсон – проректор, преподавать энергию в моделях недостатка ресурсов и избытка ресурсов.

– Арс – я киваю в подтверждение. От ископаемого топлива до самых кольцевых циклов синтеза/распада, дейтерий-тритиевой литиезации и так далее и тому подобное. Причем, если честно, преподает на уровне суеверий, потому что у Уотсона на вершине позвоночника вместо мозгов маленький шарик, заполненный жидкостью.

– Это истина, у Техаса Уотсона невелика палатка ума.

– Но Дусетт сам себя убедил, что у него какой-то неодолимый концептуальный блок, который не дает усвоить кольцевание даже на уровне суеверий.

– После того, как мы поиметь общение, прошу руководить меня мочиться.

– Такой же блок у некоторых бывает с теоремой конечных приращений. Или в оптике, когда доходим до световых полей. На некоторых уровнях абстракции мозг как будто сдается.

– Вызывая боль внутри черепа, служа причиной хватать голову.

– Уотсон так шел ему навстречу, что даже мимо прошел. Что про Уотсона не говори, а он добродушный мужик. И карточки пробовал, и мнемонические стихи, даже пластилиновые мультики из коррекционной школы Риндж-Латин.

– Ты говорить – втуне.

– Я говорю, что Соплик, похоже, просто сидит в классе, выпучив глаза, кишки узлами, одурелый от тревоги. Я говорю – каменеет.

– Ты говорить – сдаваться мозгом.


– У него правая сторона лица прям каменеет в тике от тревоги. Представляет, как любая возможная теннисная карьера отращивает маленькие крылышки и улетает в теплые края. Не прекращает всякие безумные вредные разговоры тревожной депрессии. Все началось в сауне, со мной и Марио: он сломался, мы с Марио пытались вытащить его из депрессивного состояния «весь-кончился-в-пятнадцать-лет» – то Марио налегает на прошлую как бы терапевтическую связь в связи с родинкой, то потом я набрасываю дейтерий-тритиевое кольцевание в широких мазках так, что даже до беспозвоночного бы дошло, твою-то налево. Чуть не охренели в этой сауне. Наконец повели его к Лайлу, несмотря даже на то, что там еще занимались 18-летние. Теперь Соплю обрабатывает Лайл. Из-за тревоги и марафонской сауны для старика Лайла там раскинулась скатерть-самобранка, уж поверь.

– Я тоже осознаюсь в тревоге кольцевания у Текса Уотсона, хотя мне есть тринадцать тривиумно, и потому я не обязан быть учимый науки о точности.

– Марио в сауне все твердил Дусетту просто представить, как ктонибудь делает сальто с рукой, прибитой к полу, – и это что вообще за дичь, – и только представьте себе – Сопле не особо помогло.

– Не приподнять завесу Майи.

– Вот ни хрена, да.

– Моя родная страна верить, что кольцевые энергические циклы весьма абстрактны.

– Но мой посыл Соплу был, что дейтерий-тритиевые циклы вообще ни хера не трудные, если не парализовать мозг мультиками про карьеру с крылышками. Экстра горячее бридерение и литеизация – ну тут адочек, ага, но все синтезы/распады отходного кольцевания целиком можно представить себе всего лишь как большой правильный треугольник.

– Ты предзнаменовать лапидарная лекция.

– Заложи в свою пакистанскую оперативку одну простую модель, и ты протаранишь всю детсадовскую физику Уотсона до самой оптики, не сбавляя оборотов, а уж там-то и ждет натуральная абстрактно-концептуальная геенна, сынок.

– К несчастию, я есть один из редких сынов своей родной страны, который слаб в науке.

– Потому-то бог и даровал тебе быстрые руки и четкую свечку с бэкхенда. Представь такой огромный псевдокартографический правильный треугольник 237. Вот там, где некогда был Монпелье в штате, который некогда был Вермонтом, во Впадине, есть центральный кишащий охраной ОНАН-санстрендовский перерабатывающий отходы реактор. Из Монпелье отходы для процесса перекачиваются по трубопроводам в две точки, одна из которых – синее зарево по ночам за Вентиляторным комплексом в Метуэне, к югу от Впадины, прямо в упор к Стене и КПП Понго…

– Куда дуть с юга наши высокие и беспокоящие сон вентиляторы.

– …так точно, и там фторид плутония из отходов токсо-синтеза очищается до плутония-239 и урана-238, и распадается в стандартной, хотя и горячей и в чем-то рискованной системе бридера, которая выдает в основном отходы в виде U-239, а тот перекачивают, или катапультируют, или везут на длинных блестящих грузовиках до самого того, что некогда звалось «Лоринг» – военно-воздушной базой, возле того, что некогда было Преск-Айл, Мэн, – где ему дают распадаться в естественном порядке в нептуний-239, а потом в плутоний-239, а потом добавляют в отработанные фракции UF4, которые тоже качают из Монпелье, затем расщепляют в намеренно безобразном порядке так, чтобы появились адские количества крайне ядовитых радиоактивных отходов, те смешивают с тяжелой водой и перекачивают по кишащим охраной особым трубопроводам из нагретого циркония обратно в Монпелье в качестве сырого materiel для массивного отравления, необходимого для токсической литиезации, увеличения отходов и кольцевого синтеза.

– Моя голова кружить себя на оси.

– Просто непрерывный правильно-треугольный цикл взаимозависимости, создания и утилизации отходов. Понимаешь? И когда же мы уже соберемся вывести тебя на старую добрую карту Эсхатона для небольшого геополитического спарринга, Арс, а, при твоих-то руках и четкой свечке? Кстати говоря, аритмичный сочный звук ударов – это Сопля колотит себя по груди и бедру, а самоистязание – хрестоматийный симптом приступа тревожной депрессии.

– Я мочь создать с этим симпатию. Ибо что есть мне непонятно – синтез не производить отходы. Так нас учить в науке моей родной страны. Это есть самая суть перспективы привлекательности синтеза для плотно населенной и страдающей от отходов страны, как моя: нас учить синтез есть самодостаточный и безотходный перпетум. Увы, моя нужда нанести визит в уборную становится раздутой.

– А вот и нет – хотя это убеждение и чинило перепонки кольцеванию, и его надо было преодолеть, и его преодолели, хотя и в таком неинтуитивном и абстрактно-концептуальном порядке, что тут-то твоей образовательной системе третьего мира, как ни грустно, срочно не помешала бы обширная подтяжка, что ли. А еще именно в этот момент в проблеме безотходности синтеза наш славный оптический основатель, экс-папка Инка, несчастный рого…

– Я знать, кого ты иметь.

– Короче говоря, Сам в этот момент и сделал свой последний неоценимый вклад в государственную науку, после того как бросил разрабатывать отражатели нейтронов для оборонки. Ты наверняка видел копролитовую табличку в кабинете Тэвиса. Это из КАЭ, папке Инкстера, за, типа, неоценимый вклад в энергию отходов.

– Основание, по которому я оказаться на лестнице и стать дезориентированный, быть визит в уборную. Это быть давно.

– Потерпи секундочку, я же немногого прошу. Да тебя бы тут даже не было без папки Инка, между прочим, имей уважение. Чувак помог разработать такие особые голографические преобразования, чтобы команда по исследованию кольцевания могла изучить поведение субатомов в очень ядовитых средах. При этом не отравившись.

– Они, таким образом, изучать голографические преобразования яда, а не яд.

– Мэнсон в корпоративной сауне,[165] Арс. Такой получился оптический перчаточный бокс. Максимальная профилактика.

– Прошу меня руководить.

– Вот, но, например, знают ли в твоей стране, что вся кольцевая теория о таком синтезе, что производит отходы, которые становятся топливом для процесса, отходы которого становятся топливом для синтеза: что вся эта физическая теория родом из медицины?

– Что это значить? Из аптеки медицины?

– Из науки медицины, Арс. Твоя часть мира теперь принимает кольцевую медицину как само собой разумеющееся, но вся идея заражать раком сами раковые клетки всего пару десятилетий назад предавалась анафеме.

– Анафеме?

– Ну то есть типа была радикальной, маргинальной. Гребанутой. Высмеяли до коликов всей, в кавычках, мейнстримной уважаемой наукой. У которой самой представление о лечении было – отравить все тело, а потом уж разбираться, что осталось. Хотя кольцевая химиотерапия вправду поначалу была реально двинутой. Можешь посмотреть ранние микроснимки, – у Шахта с ними целый постер, который он все не снимает, хотя уже всех задолбало, – ранние микроснимки раковых клеток, которых кормят с ложечки микромассивными порциями пережаренной свинины и диетической газировки, заставляют курить микромальборо, не отрывая при этом от крошечных сотовых телефонов…238

– Я переминать сперва одну ногу, потом другую ногу.

–. но и из этой микромедицинской модели последствовала равно радикальная идея, что а вдруг можно достичь кольцирующего синтеза с высоким количеством отходов, если бомбить крайне токсичные радиоактивные частицы массивными дозами чего-нибудь еще токсичней, чем сами радиоактивные частицы. Синтез, который работает на яде и производит относительно стабильный фторид плутония и тетрафторид урана. Оказывается, все, что нужно, – просто доступ к мозговзрывательным объемам токсичного материала.

– Следовательно, естественно поместить синтез в Великой Впадине.

– Так точно и яволь. Вот тут и начинается абстрактная преисподняя, и я просто сокращу теорию до факта, что единственный облом во всем процессе в плане окружающей среды – итоговый синтез оказывается таким жадно эффективным, что высасывает все токсины и яды из окружающей экосистемы до последнего, все ингибиторы органического роста на сотни километров в радиусе по всем направлениям.

– Посему тревога и миф восточной Впадины.

– Получаешь на выходе окружающую среду такую плодоносно буйную, что жить там практически невозможно.

– Тропический лес на анадическом стероболике.

– Ну почти.