Бесконечная шутка
Часть 72 из 123 Информация о книге
– Ты шпионишь и предаешь Швейцарию, чтобы сохранить жизнь женщине со спинно-мозговой жидкостью, крюком и без черепа в необратимой коме? А я еще думала, что это у меня проблемы. Благодаря тебе я по-новому взглянула на саму идею «проблем», мистер. – Я не говорю для того, чтобы тебе было плохо, бедная Катерина. Я говорю о боли и спасении жизни, и любви. – Знаешь ли, Рэй, я, может, и мало что не понимаю, но какая ж тут любовь – это заниженная самооценка, самобичевание и Согласие На Меньшее, променять товарищей на кому. Если, конечно, ты не пудришь мне мозги, чтоб затащить в постель или еще из-за каких проблемных извращений. – Это. – И кстати, подсказка на будущее: сказать, что я напоминаю ее, – не лучший способ меня покорить, если ты меня понимаешь. – Это то, что трудно объяснить. Просить человека увидеть картину. Это не выбор. Это не выбор Гертруды взамен AFR, моих сотоварищей. Взамен дела. Выбор любить Гертруду как жену был базов для остального, для других выборов. Без выбора ее жизни других выборов просто нет. Я старался уйти во время завязки. Ушел лишь на немного ротаций fauteuil. – Скорее похоже, что тебе пушку к виску приставили, а вовсе не на выбор. Если не можешь выбрать что-то другое – какой же это выбор? – Нет, но этот выбор, Катерина: я сделал его. Он сковал меня, но это оковы моего выбора. Иные оковы – нет. Иные оковы были оковами невыбора. – У тебя есть брат-близнец, который только что вошел и сел слева от тебя, но при этом еще где-то на одну треть с тобой сливается? – Ты лишь хмельна. Такое случается скоро, если ты непривычен с алкоголем. Это часто в сопровождении тошноты. Не тревожься, если двоится в глазах, теряется равновесие и начинается тошнота живота. – Вот цена за, типа, совершенно нормальный человеческий пищеварительный тракт. Раньше я без всякого алкоголя блевала каждое утро. И в снег и в зной. – Ты думаешь, нет любви без удовольствия, не-выбора, вызывающего страсть. – Слушай, спасибо за выпивку и все такое, но мне вряд ли нужна лекция о любви от человека, который женился на человеке, у которого мозгоспиновая жидкость изо рта льется, без обид. – Как скажешь. Мое мнение лишь таково, что любовь, о которой говоришь ты как человек этой страны, не несет удовольствий, коих ты ищешь в любви. Ваша идея, что все удовольствие и хорошее самоощущение – в могуществе, что выбирать. Чему отдаться без остатка. И любой выбор ведет вас к единому – удовольствию не выбирать. – Не смей осуждать меня за то, что мне хорошо, уж особенно ты, Рэй, мудила, козел, жопа швейцарская. – Лучше блевануть сейчас или попробовать дождаться, пока блеванешь ты, мистер Эксперт-по-алкоголю? – Я думаю: что, если бы я заявил, что мы можем уйти, и я бы провел тебя лишь через три улицы отсюда и показал бы кое-что с заверением: ты получишь столько радости и хорошего самоощущения, сколько никогда не имела: ты никогда больше не почувствуешь тоску, жалость или боль от оков и клетки не-выбора. Я думаю об этом предложении: что ответила ты бы мне? – Йа пы сделала тля тепя отвиет, что не столь такова. И уже не раз это слышала, мудила, причем от, от мужиков, у которых было побольше всего южнее талии, если врубаешься. – Я не в понимании. – Я бы ответила, что я бревно в постели. Как секс-партнер. У меня секс был только два раза, и оба раза ужасный, и Брэд Андерсон, когда я позвонила и спросила, почему ты не перезвонил, знаешь, что ответил Брэд Андерсон? Он ответил, что я доска в постели, и что у меня великовата дырка для девушки с такой плоской жопой, вот что сказал Брэд Андерсон. – Нет. Нет. Ты не в понимании. – Это я тебе говорю. – Ты бы сказала «Нет, спасибо», говоришь ты, но это лишь потому, что не веришь моему заверению. – Если бы мое заверение, оно было бы истинное, ты бы сказала «да», Катерина, нет? – Да? – Теперь ты больше не на боку, Хэл, я вижу. Когда ты на спине, у тебя нет тени. – Эй, Хэл? – Да, Марио. – Мне жалко, если тебе грустно, Хэл. Кажется, тебе грустно. – Я втайне курю высококачественный Боб Хоуп в насосной у технического туннеля. Я скрываю это почти ото всех Визином, мятной зубной пастой и душем с мылом «Айриш спринг». Только Пемулис знает, как далеко это зашло. – Не меня хотят выгнать Ч. Т. и Маман. Не меня они подозревают. Пемулис прилюдно отравил оппонента в Порт-Вашингтоне. Не заметить было невозможно. Пацан был убежденным мормоном. Отравление было невозможно не заметить. Продажи визиновых пузырьков предподростковой мочи во время ежеквартальных проверок, оказывается, тоже раскрыли и считают делом рук Пемулиса. – Продажи визиновых пузырьков? – Очевидно, что меня не исключат, Маман служит мне иммунитетом. Но меня и подозревают не более чем в опрометчивом моральном параличе на День Взаимозависимости. Наша с Аксанутым моча была нужна лишь как контрольная проба для мочи Пемулиса. Пемулис – вот кто им нужен. Я почти уверен, что до конца семестра ему дадут Пинка. Не знаю только, в курсе ли сам Пемулис. – Эй, Хэл? – Обычно они ищут стероиды, эндокринную синтетику, легкие дрины, во время тестов. Но парень из ОНАНТА дал понять, что нас ждет комплексное сканирование. Газовая хроматография, затем электронная бомбардировка, с анализом полученных масс-фрагментов на спектрометре. Все по-взрослому. Проверка как на Шоу. – Эй, Хэл? – И Майк стоит и спрашивает, что, если гипотетически кто-то оказался под воздействием и попадется, и так далее. Ссылался на расплывчатые воспоминания о рогалике с маком. Вовсе не обычная пемулисовская ложь в стиле рококо. Он говорил с усталой искренностью. Парень в блейзере сказал, что пойдет навстречу и даст нам тридцать дней до сканирования полного спектра. Майк указал, что скоро приедет что-то разнюхивать огромная дама из «Момента», вследствие чего сейчас очень неудачное время для любых маловероятных нежелательных скандалов для всех сторон. Казалось, парня даже не надо было упрашивать дать нам время вывести вещества из системы. На самом деле ОНАНТА не хочет никого ловить. Безобидное и безопасное развлечение и так далее и тому подобное. – Самый искусный слой лжи заключался в том, что парень думал, будто Пемулис просит тридцать дней для себя. Будто это нужно Пемулису. А Пемулис мог бы сдать анализ мочи, если бы стоял на голове и мочился против ветра. Хоть под присмотром, хоть без. У него на вооружении целая неприятная техника катетеризации, о которой, поверь, тебе не захочется слышать. Он ее уже опробовал. А Тенуат, судя по его словам, как гоночный болид от дринов; чтобы моча стала светлой и невинной, ему хватило бы предупреждения за два дня, главное – держаться подальше от Боба. – Бубу, тридцать дней на самом деле нужны мне, и пока я стоял там с Блоком наружу и молчал, Майк толкнул урологу и снег, и подписку на журналы, и ножи «Гинсу». И все ради меня, а ведь я даже не тот, кто им нужен. – Можешь рассказать мне все что говоришь. – Чтобы то, что я втайне употребляю, покинуло организм, Бу, по словам Майка, достаточно тридцати дней. Клюквенный морс, чай Калли, вода с уксусом. Плюс-минус пара дней. Боб Хоуп, который я курю, когда прячусь, Бу, – он жирорастворимый. Там и остается, в жировых тканях. – Бриджет сказала, что миссис Кларк сказала Бриджет, что в человеческом мозге много жира. – Марио, если меня поймают. Если ОНАНТА увидит мою грязную мочу, что остается Ч. Т.? Дело даже не в том, что я потеряю свой четный год в разряде 18-летних. Раз он втянул ОНАНТА, ему придется дать мне Пинка. А как же светлая память Самого? Я прямой родственник Самого. Не говоря уже об Орине. И как раз еще эта дама из «Момента» раскапывает семейную историю. – Трельч говорит, все, что она хочет, – смягчить профиль Орина. – Самое ужасное то, как феерично все выплывет наружу, если я завалю анализ. Пятно на репутации ЭТА. Следовательно, и на памяти о Самом, следовательно – и на Самом. – И это убьет Маман, Марио. Для Маман это будет ужасный облом. Не столько Хоуп. Сама тайность. Что я от нее скрывал. Что она подумает, что мне пришлось от нее скрывать. – Эй, Хэл? – Если она узнает, что я скрывал, будет катастрофа. – Тридцать дней – это один календарный месяц чая Калли и сока, ты сам сказал. – Чая, уксуса и тотального воздержания. Никаких веществ. Совсем. Тридцать дней резкой и полной отмены, в то время как мне надо оправдать посев на «Вотабургере» и, возможно, отправиться на растерзание Уэйну на Фандрайзере. И еще твой день рожденья через две недели. – Эй, Хэл? – Господи, и еще БЛТ'ы в декабре, надо закончить подготовку к госам, и сдать госы, и все в состоянии резкой отмены. – Ты получишь отлично. Все ставят, что у тебя будет отлично. Я так слышал. – Чудесно. Ровно этого мне еще не хватало. – Эй, Хэл? – И, конечно, тебе обидно, Бу, что я все это пытался скрыть от тебя. – Мне на ноль процентов обидно, Хэл. – И конечно, ты удивляешься, почему я просто тебе не сказал, ведь ты все равно, конечно, знал, что-то да знал, по моментам, когда я висел в качалке вверх ногами с таким лбом, к которому Лайл и близко подходить не хотел. Ты сидел и позволял мне напропалую врать, что я просто оченьочень устал и измучился от кошмаров. – Мне кажется, ты всегда говоришь мне правду. Тогда, когда надо. – Чудесно. – Мне кажется, ты единственный, который всегда знает, когда надо. Я, как ты, не знаю, почему мне должно быть обидно. – Хоть раз будь гребаным человеком, Бу. Я живу с тобой, и вру тебе в лицо, и заставляю переживать и вдобавок обижаю тем, что пытаюсь врать. – Но мне не обидно. Я не хочу, чтобы тебе было грустно. – Да это нормально, Бу, злиться, когда тебя обижают. Сенсация, в твои почти девятнадцать лет, пацан. Это называется быть человеком. Если на кого-то злишься, это не значит, что он от тебя уйдет. Необязательно включать Маман и изображать тут тотальные доверие и всепрощение. Одного лжеца достаточно. – Тебе страшно, что ты завалишь мочу даже через календарный месяц. – Господи, я как будто не с человеком разговариваю, а с плакатом какого-то чувака с улыбкой. Ты вообще меня слышишь? – И тебе нельзя пользоваться пузырьком Визина с мочой, потому что прямо на твой пенис будут смотреть, и на пенисы Пемулиса и Тревора. – Солнышко за окном уже думает вставать. Это видно. – Я всего где-то сорок часов без Боба Хоупа, а у меня уже внутри все узлом завязалось и я спать не могу из-за кошмаров. Такое ощущение, будто я застрял в дымоходе. – Ты победишь Орто, и зубы у тебя больше не болеют. – Пемулис и Аксанутый говорят, что месяц – это тютелька в тютельку. Единственное, что заботит Пемулиса, – можно ли засечь его ДМЗ для «Вотабургера». Он ходит в библиотеку и лопатит. Он предельно бдителен и функционален 321. А у меня, кажется, все наоборот, Бу. У меня словно дыра внутри. И она будет совсем огромной, через месяц. Гораздо больше размера среднестатистического Хэла. – И как думаешь, что тебе надо делать? – И с каждым днем дыра будет расти, пока не развалюсь на части. Я развалюсь на ходу. Развалюсь в Легком, или в Тусоне на жаре в 200 градусов на глазах у всех, кто знал Самого и думал, что я не такой. Кому я врал, и получал при этом удовольствие. Все это выплывет наружу в любом случае, вне зависимости от мочи. – Эй, Хэл? – И это ее убьет. Я знаю, что убьет. И боюсь, насмерть, Бубу.