Будапештский нуар

– Вы оба прекрасно знали, что с ней случилось и в кого она превратилась. Вы, – репортер снова посмотрел на женщину, – пытались с ней говорить, достучаться до нее, образумить. А вы, – он повернулся к мужчине, – выбрали иной путь. Вы понимали: всплыви на поверхность информация о том, с чьей дочерью кувыркаются ваши приятели-политики, – вам конец. Могу представить, какие вопросы тогда посыпались бы на вас. Пока что все закрывали на вас глаза. На то, что вы мошенник. И отказавшийся от веры еврей, который ведет бизнес с немцами. В этом, конечно, нет ничего странного и постыдного. Только вот титул витязя… Но с вами вели дела не потому, что вы витязь Андраш Сёллёшхеди Сёллёши, а потому, что знали: у вас водятся деньги, и много, раз вы смогли такое провернуть. В противном случае какие у вас заслуги? – спросил он у Сёллёши. – За какие такие заслуги вы получили титул витязя?

Мужчина молча слушал.

– Вы никогда не вмешивались в политику, и пускай я не знаю, какой партии вы платили, но подозреваю, что это была Партия национального единства. Потому-то они с вами и дружили. Из-за денег. Думаете, ваши приятели-политики не знают, что вы еврей? Знают. Знают и то, что теперь вы католик. Но если кто-нибудь пронюхает, что ваша дочь проститутка, ублажающая депутатов, которая к тому же собирается снова принять иудаизм, чтобы выйти замуж за сына раввина… – Здесь Гордон выдержал театральную паузу, чтобы его слова повисли в тишине гостиной. – Давайте не будем забывать и то, что тем временем Муссолини оккупировал Абиссинию, и это пришлось вам как нельзя кстати. Теперь кофе нужно было покупать у него, а не у негуса. А так как вы были на хорошем счету у немцев, вероятно, могли бы поторговаться с итальянцами и выбить себе цену [27]пониже.

Гордон взглянул на Сёллёши.

– Думаете, я не посмотрел биржевой курс? Думаете, не знаю, сколько вы зарабатываете на центнере кофе? Если вы, ссылаясь на тяжелое положение, поднимете цену центнера хотя бы на десять рейхсмарок, уже этим получите гигантскую прибыль.

Гордон встал, подошел к бутылкам и налил себе виски. Лицо Сёллёши медленно налилось краской. Сломленная женщина следила за репортером непонимающим взглядом.

– Тогда вы сказали своему секретарю, – гость снова сел, – чтобы он разобрался. Ведь секретарю, я прав? – Гордон поднял взгляд на Сёллёши. – Я принимаю молчание за утвердительный ответ. Ваш секретарь откуда-то раздобыл Пойву, дисквалифицированного боксера, этого спившегося борова, который должен был запугать вашу дочь. Не до смерти, а совсем чуть-чуть. Ровно настолько, чтобы она вернулась домой. И тогда бы все кончилось. Шестого числа Пойва нашел Фанни. Не думаю, что вы поручили бы убить свою дочь, я с трудом бы в это поверил. – Гордон покачал головой. – Беда в том, что ваш секретарь выбрал едва ли не самого неподходящего исполнителя. Он не особо видел разницу между беззащитной девушкой и крепким мужчиной. Вы хотели, чтобы он слегка ударил ее пару раз, забрал деньги, после чего Фанни прибежала бы домой, к вам. А ведь так и могло произойти, но сомневаюсь, что ваша дочь еще хоть раз ступила бы на порог этого дома. Если интересно, могу во всех подробностях описать, что произошло той ночью, Пойва заставил меня прочувствовать то же самое на собственной шкуре. Да, госпожа, – кивнул Гордон жене Сёллёши, – ваш муж и на меня натравил этого головореза, разница в том, что я выжил, а ваша дочь – нет. У Пойвы, посмотрим правде в глаза, тоже не входило в планы ее убивать. Он хотел ее запугать. Ударил в живот. Я выжил, потому что знал, к чему готовиться, но вашу дочь Пойва только одним своим появлением застал врасплох, а потом еще и ударил, сжав руку в кулак. Вы же умный человек. – Гордон повернулся к Сёллёши. – Я думаю, вы не сказали секретарю, кто эта девушка, которую Пойве предстояло избить. Рассудок вы все-таки не потеряли. Пойва же не испытывал никаких угрызений совести. По-моему, у него в принципе нет совести, но это не важно. Девушка умерла, Пойва вытащил у нее из ридикюля деньги, около тысячи пенгё, и пошел по своим делам, даже не обернувшись. Узнав, что случилось с дочерью, вы тут же засуетились. Отправились к Барци, ведь так?

Мужчина молчал.

– Думаю, да. Что вы ему сказали, чтобы он остановил расследование? Как вы его убедили, что Владимир Геллерт не должен заниматься этим делом?

Сёллёши молча стряхнул пепел с сигары.

– Говорите уже, вы, несчастный! – прикрикнула на него жена и подняла телефон с пола. – Говорите, чтоб вам пусто было, или я сейчас же придушу вас этим проводом.

Сёллёши презрительно на нее посмотрел.

– Я сказал ему, что меня шантажировала проститутка. Если я ей не заплачу, она раструбит о наших отношениях.

– И вы сами наняли человека, чтобы он с ней разобрался, но боитесь, что в ходе следствия нападут на ваш след, – кивнул Гордон. – И все же этого недостаточно. Что нового в том, что люди вроде вас покупают удовольствия за деньги?

– Ничего, – ответил Сёллёши. – Барци и сам это знал. Все знали. Но я хотел, чтобы он отнесся к проблеме серьезно. Я сказал ему, что… эта проститутка… – он еле выдавил из себя это слово, – не только этим меня шантажировала, но и кое-чем другим.

– Чем же?

– Что я то же самое делаю с мальчиками, – равнодушно ответил Сёллёши.

– Что «то же самое» вы делаете? – завопила жена, окончательно выйдя из себя.

– Ничего я не делаю, – презрительно посмотрел на нее муж. – Но этим действительно можно было шантажировать. Мне нужно было назвать вескую причину, чтобы Барци отнесся к моей просьбе серьезно. Подумаешь, прикончили проститутку, заводить из-за этого дело абсолютно не обязательно.

– Вы сдались государственному секретарю, – медленно произнес Гордон. – Решили, пусть Барци лучше подозревает вас в содомии, чем узнает, что ваша дочь стала элитной проституткой, потому что захотела выйти замуж за еврея. Вы даже не побоялись, что Иштван Цар натравит на вас своих людей.

– Это еще кто?

– Цар – детектив пятой группы. Специализируется на преступлениях против нравственности. Он охотится за урнингами. Не смотрите на меня так, будто не знали этого.

– А я понятия не имею, что такое урнинги. – Женщина взглянула на Гордона.

– На жаргоне так называют гомосексуалистов, – ответил тот. – Многие из них уже бывали за решеткой. Выходит, вы готовы были пойти на этот риск – риск попасть в тюрьму, – лишь бы не выяснилась правда о вашей дочери.

– Можно сказать и так.

– А Барци с радостью и полной готовностью остановил расследование Геллерта. Потому что эта информация, которой вы добровольно с ним поделились, фактически позволяла ему держать заряженный револьвер у вашего виска. Причем постоянно.

Жена Сёллёши подняла взгляд на мужа:

– Вы…

– Ну же, закончите предложение!

Женщина не отвечала. Она вперила взгляд в пустоту. Телефон выпал у нее из рук.

Гордон кивнул.

– Барци передал Козме, а Козма передал Геллерту. Ясно. Именно об этом и разговаривал министр внутренних дел с детективом на похоронах.

– Как? – спросила женщина.

– А Геллерт тогда же передал Козме, что вы что-то вынюхиваете, – сказал мужчина, даже не обратив внимания на жену.

– И по тому же самому каналу информация дошла и до вас, – продолжил Гордон. – Поэтому вы натравили на меня Пойву.

– Мне нужно было вас запугать, чтобы вы держались подальше от этого дела, – ответил Сёллёши, который все больше оживлялся. Как будто хвастаясь тем, что сделал.

– Репортера нельзя просто так убить.

– На вашем месте я бы не был так в этом уверен.


– Я и не уверен. Тем не менее я не сдался.

– Не сдались.

– Поэтому вы подослали ко мне Геллерта, верно? Когда я вышел из кафе «Стамбул». Он приехал по вашему поручению.

Мужчина кивнул.

– Но тут вы просчитались. – Гордон посмотрел Сёллёши прямо в глаза. – Причем по полной. Инспектор меня ничуть не напугал. Более того, именно он навел меня на верный след. Думаю, не будь той встречи с Геллертом, я бы сейчас тут не сидел.

– В этом вы совершенно правы, – неожиданно проговорила жена Сёллёши.

Оба мужчины повернули головы. Женщина собралась, поправила волосы и выпрямила спину. Глаза у нее покраснели, лицо было влажным от слез, голос – хриплым.

– Я наняла не частного детектива, – продолжила она. – Я ведь хорошо знаю Владимира. Точнее сказать, когда-то давно мы очень хорошо знали друг друга. Я часто встречала его имя в газетах, не раз даже в ваших статьях, – повернулась она к Гордону. – Я не знала, к кому обратиться. Не могла поручить такое дело частному детективу, на них никогда нельзя положиться. Тогда я вспомнила о Владимире. В конце сентября я пришла к нему в кабинет. При личной встрече рассказала, что Фанни пропала. Не более того. Я ни слова не проронила почему. – Она покосилась на мужа. – Не волнуйтесь, я не проболталась о твоей грязной тайне.

– Моей? – прогремел Сёллёши. – Как будто это только мое творение!

– Не сейчас, Андраш. – Женщина резко подняла голову. Муж хотел было что-то сказать, но передумал.

– Что произошло в кабинете? – спросил Гордон.

– Я передала ему фотографии Фанни. Третьего октября мы встретились в городском парке Варошлигет. Тогда он показал мне эту… – женщина замолчала, – другую фотографию. Он поклялся спасти Фанни от такой… жизни, если это вообще можно назвать жизнью.

– С тех пор вы не получали от него вестей? – спросил Гордон.

– Не получала, – ответила женщина. – Я начала переживать, вдруг что-то случилось. И тогда появились вы, стали расспрашивать меня про дочь. Как только вы ушли, я сразу позвонила Владимиру, но не смогла дозвониться. Я подозревала, что он был поглощен хлопотами в связи с похоронами. Думала завтра к нему зайти, но…

Тут Сёллёши, высокомерный и преисполненный гордости, встал и вытянулся.

– Что вы собираетесь делать? – посмотрел он на Гордона.

– Не знаю, – пожал тот плечами. – Больше мне делать нечего. Теперь я знаю все, чего не хватало в истории. – Он поднял свои заметки.

– И все же вы не просто так пришли, – заявил Сёллёши. – Вы хотите денег? Сколько?

– Не все так просто.

– Значит, много денег. Назовите сумму.

– Речь не о деньгах.

– Если вы хотите написать статью, вам все равно не удастся ее напечатать, – заявил Сёллёши. – Я еще могу лишить вас возможности публиковаться. Вы даже можете потерять работу. Это пока что в моих силах.

– Вы мне угрожаете? – Гордон удивленно поднял брови. – Как Кристине? Курица со свернутой шеей – довольно дешевый прием. В этом не было никакой необходимости, достаточно того, что это просто вульгарно.

– Но этого было достаточно для того, чтобы застать врасплох вашу девушку и заставить вас бежать в деревню, – ответил Сёллёши.

– Как же, – отозвался Гордон. – И заодно сделать парочку дел. Например, поговорить с Терез Экрёш. Исписать все эти листы, – Гордон показал копии своих записей. – Отправить их венским, берлинским, пражским и парижским репортерам. Если вы в курсе, они и на местные газеты работают. Вы можете добиться того, что меня выгонят, а на мою статью наложат запрет. Пожалуйста! Я даже не буду вам мешать. Но если вы не сделаете, как я хочу, тогда начнут происходить странные вещи. Иностранные газеты опубликуют мою статью, и тогда «Эшт» или «Венгрия» запросто смогут их позаимствовать. И никто не пострадает. Кроме вас.

Сёллёши снова сел на стул и уставился на то, что осталось от сигары.

– А теперь слушайте меня внимательно, – продолжил Гордон, затем полез в карман и, достав свернутый лист, швырнул его на стол перед Сёллёши. – Тут написан адрес родильного дома. Завтра вы перечислите им сто тысяч пенгё. Затем первого ноября – еще сто тысяч пенгё. И так далее. Первого числа каждого месяца будете перечислять ту же сумму, пока у вас не закончатся деньги. Не говорите, что я не даю вам времени продать бизнес. Сто тысяч пенгё в месяц. И так до последнего филлера.

– Что вы несете? – заревел Сёллёши, у которого к лицу прилила кровь.

– Раз вы не дали своей дочери возможность родить ребенка, вашего внука, то уж будьте добры, помогите другим.

– Что? – Женщина прикрыла рот рукой.

Гордон потянулся во внутренний карман, достал вторую страницу протокола вскрытия и положил на стол:

– Это продолжение. Подробный отчет о вскрытии.

Сёллёши окаменевшим взглядом уставился на Гордона, женщина, задыхаясь, хватала ртом воздух.

– Завтра в первой половине дня я позвоню в родильный дом. Можете прислать деньги телеграммой. Или в сумке им принесите. Меня это не интересует.

На этих словах Гордон застегнул пиджак и вышел.

В прихожей он снял пальто с вешалки, надел шляпу. Из кухни доносился звон тарелок. Служанка мыла посуду.

– Дорогая моя, – окликнул он ее, – готовьтесь к тому, что скоро останетесь без работы.