Будет кровь

Секунду он размышляет или делает вид, что размышляет. Потом говорит:

— Суббота, шесть вечера, Фредерик-билдинг, пятый этаж. Я приношу деньги, вы отдаете мне флешку. Таков наш договор?

— Таков наш договор.

— И вы обо всем молчите.

— Если не будет еще одной школы Макриди — да. Если будет, я начну кричать обо всем, что знаю, с крыш. И буду кричать, пока кто-нибудь мне не поверит.

— Хорошо.

Он протягивает руку, но не слишком удивляется, когда Холли отказывается ее пожать. Даже прикоснуться к ней. Встает и опять улыбается. Той самой улыбкой, от которой ей хочется кричать.

— Школа была ошибкой. Теперь я это вижу.

Он надевает очки и проходит половину ресторанного дворика, прежде чем Холли успевает сообразить, что он ушел. Он не лгал насчет своей быстроты. Может, она сумела бы увернуться, если бы он перегнулся через маленький столик, но у нее есть в этом сомнения. Одно быстрое движение — и он бы ушел, оставив женщину, уткнувшуюся подбородком в грудь, словно задремавшую во время ланча. Однако это лишь отсрочка приговора.

Хорошо, сказал он. И ничего больше. Без колебаний, не спрашивая о гарантиях. Никаких вопросов о том, как она поймет, что будущий взрыв — в автобусе, поезде, торговом центре, таком, как этот, — и многочисленные жертвы не его рук дело.

Школа была ошибкой, сказал он. Теперь я это вижу.

Но ошибкой была она, той, которую следовало исправить.

Он не собирается мне платить, он собирается меня убить, думает Холли, когда несет нетронутый кусок пиццы и пустую чашку к ближайшему контейнеру для мусора. Потом смеется.

Как будто она с самого начала этого не знала?





3


На продуваемой ветром стоянке у торгового центра холодно. В разгар сезона рождественских покупок она должна быть забита, но половина парковочных мест пустует. Здесь Холли особенно остро ощущает свое одиночество. Машины стоят неравномерно, где-то кучкуются, где-то их нет вовсе, и там ветер разгуливается. От него немеет лицо, и приходится сгибаться, чтобы не унесло. Ондовски может прятаться среди машин, готовый выпрыгнуть из засады (двигаюсь я очень быстро) и схватить ее.

Последние десять шагов, отделяющих ее от арендованного автомобиля, Холли пробегает, а запрыгнув на водительское сиденье, нажимает кнопку блокировки дверей. С полминуты просто сидит, приходя в себя. С «Фитбитом» не сверяется, и без того уверена, что новости ей не понравятся.

Холли отъезжает от торгового центра, каждые несколько секунд смотрит в зеркало заднего вида. Она не верит, что за ней следят, но все равно использует освоенные ею способы ухода от погони. Береженого Бог бережет.

Холли знает, Ондовски предполагает, что она сегодня же вернется домой самолетом, поэтому собирается провести ночь в Питсбурге, а завтра уехать поездом. Заезжает на стоянку «Холидей инн экспресс» и, прежде чем зайти в отель, включает мобильник. На нем только одно сообщение — от матери.

«Холли, я не знаю, где ты, но с дядей Генри произошел несчастный случай в этих чертовых «Пологих холмах». Возможно, он сломал руку. Пожалуйста, позвони мне. Пожалуйста». Холли слышит огорчение матери и привычное обвинение: Ты была мне нужна и разочаровала меня. Опять.

Подушечка пальца уже в миллиметре от клавиши быстрого набора номера матери. Старые привычки умирают с трудом, от вбивавшегося с детства чувства вины избавиться сложно. Краска стыда залила лоб и щеки, горло сдавило. Слова, которые она готова сказать матери, уже на языке: Извини, мама. И почему нет? Всю жизнь она извиняется перед матерью, которая всегда прощает ее с лицом, на котором читается: Ох, Холли, ты никогда не изменишься. Можно не сомневаться, что ты и дальше будешь разочаровывать меня. Потому что у Шарлотты Гибни есть свои принципы.

На этот раз Холли думает, не нажимая клавишу.

Почему, собственно, она должна извиняться? За что? За то, что ее не было в доме престарелых, чтобы уберечь бедного, растерянного дядю Генри от перелома руки? За то, что она не ответила на звонок в ту самую минуту, в ту самую секунду, когда мать набрала ее номер, словно жизнь Шарлотты важнее всего, словно она реальна, а Холли — всего лишь отбрасываемая матерью тень?

Ей тяжело далась встреча с Ондовски лицом к лицу. Отказ от немедленного ответа на материнский cri de coeur[29] дается столь же тяжело, может, даже тяжелее, но она справляется. И хотя чувствует себя плохой дочерью, звонит в центр ухода за престарелыми «Пологие холмы». Говорит, кто она, и просит соединить с миссис Брэддок. Звонок ставят на удержание, и ей приходится страдать, слушая «Маленького барабанщика», пока трубку не берет миссис Брэддок. Холли думает, что эта музыка идеальна для самоубийства.

— Мисс Гибни! — восклицает миссис Брэддок. — Еще рано поздравлять вас с Рождеством?

— Отнюдь. Благодарю вас. Миссис Брэддок, мама позвонила и сказала, что с моим дядей произошел несчастный случай.

Миссис Брэддок смеется.

— Скорее счастливый случай! Я позвонила вашей матери и рассказала ей. Может, умственное состояние вашего дяди и не в полном порядке, но с рефлексами у него все отлично.

— Так что случилось?

— В первый день он не захотел выходить из своей комнаты, — говорит миссис Брэддок, — но это обычное дело. Наши новенькие всегда растеряны, а зачастую и огорчены. Иногда они огорчаются так сильно, что мы даем им что-нибудь успокаивающее. Вашему дяде это не потребовалось, и вчера он сам вышел из своей комнаты и направился в зал отдыха. Даже помог миссис Хетфилд с ее пазлом. Потом смотрел это шоу безумного судьи, которое ему нравится…

Джона Лоу, думает Холли и улыбается. Она сама не замечает, что постоянно посматривает в зеркала, дабы убедиться, что Чет Ондовски (двигаюсь я очень быстро) не подкрадывается к ней.

— …на полдник.

— Простите, — вставляет Холли. — Я отвлеклась.

— Я сказала, что когда передача закончилась, некоторые из них пошли в столовую на полдник. Ваш дядя шел с миссис Хетфилд, которой восемьдесят два года, и она не очень твердо стоит на ногах. Короче, она споткнулась и, падая, могла что-нибудь повредить, если бы Генри не подхватил ее. Сара Уитлок — одна из наших младших медсестер — сказала, что среагировал он очень быстро. «Как молния» — вот ее слова. Короче, он принял ее вес на себя и привалился к стене, на которой висел огнетушитель. В соответствии с законом штата, знаете ли. Заработал большой синяк, но спас миссис Хетфилд от сотрясения мозга, а может, и чего похуже. Она такая хрупкая.

— Дядя Генри ничего не сломал? Когда ударился об огнетушитель?


Миссис Брэддок вновь смеется.

— Господи, нет.

— Это хорошо. Скажите ему, что он — мой герой.

— Обязательно. И еще раз веселого Рождества.

— Раз тебя назвали Холли, веселиться нужно вволю, — говорит она. Эту замшелую остроту она пускает в ход на Рождество с двенадцати лет. Заканчивает разговор под смех миссис Брэддок, потом какое-то время смотрит на кирпичную стену «Холидей инн экспресс», скрестив руки на своей незавидной груди, в задумчивости сдвинув брови. Принимает решение и звонит матери.

— Ох, Холли, наконец-то! Где ты была? Мало мне волнений о моем брате, еще нужно волноваться о тебе?

Вновь возникает стремление сказать: «Извини», — и Холли напоминает себе, что извиняться ей не за что.

— У меня все в порядке, мама. Я в Питсбурге…

— В Питсбурге!

— …Но могу быть дома через два часа с небольшим, если движение не очень плотное и «Авис» позволит мне вернуть автомобиль в нашем городе. Моя комната готова?

— Она всегда готова, — отвечает Шарлотта.

Естественно, всегда, думает Холли. Ведь со временем я образумлюсь и вернусь домой.

— Отлично, — говорит она. — Я буду к ужину. Мы посмотрим телевизор, а завтра съездим к дяде Генри, если ты не…

— Я так о нем волновалась! — восклицает Шарлотта.

Но не настолько, чтобы прыгнуть за руль и поехать к нему, думает Холли. Потому что миссис Брэддок позвонила тебе, и ты все знаешь. Дело не в твоем брате. Тебе нужно вернуть дочь под свой каблук. С этим уже ничего не выйдет, и в глубине сердца ты это знаешь, но будешь и дальше продолжать пытаться. Это тоже дело принципа.

— Я уверена, мама, что с ним все хорошо.

— Они так говорят, но что еще им сказать? Эти заведения всегда начеку из-за возможных судебных исков.

— Мы к нему съездим и все увидим сами. Идет?

— Да, пожалуй. — Пауза. — Полагаю, ты уедешь после того, как мы побываем у него. Вернешься в тот город. — Подтекст: в Содом и Гоморру, средоточие греха и деградации. — Я останусь на Рождество одна, а ты пойдешь на рождественский обед к друзьям. — Включая того молодого чернокожего, который, судя по виду, торгует наркотиками.

— Мама. — Иногда Холли хочется кричать. — Робинсоны пригласили меня давным-давно. Сразу после Дня благодарения. Я тебе говорила, и ты сказала: отлично. — На самом деле Шарлотта сказала: Что ж, пожалуй, если ты считаешь, что должна.

— Тогда я думала, что Генри будет здесь.

— Я могу остаться и на ночь с пятницы на субботу. — Она может так поступить ради матери — и ради самой себя. Холли уверена, что Ондовски по силам выяснить, где она живет, и заявиться туда за двадцать четыре часа до оговоренной встречи, с мыслями об убийстве. — Мы можем встретить Рождество чуть раньше.

— Это будет прекрасно! — В голосе Шарлотты радость. — Я поджарю курицу. И приготовлю спаржу. Ты любишь спаржу!

Холли ненавидит спаржу, но говорить матери об этом бесполезно.

— Очень хорошо, мама.





4


Холли договаривается с «Ависом» (естественно, за дополнительную плату) и отправляется в путь, останавливаясь только для того, чтобы залить полный бак, съесть «Филе-О-Фиш» в «Макдоналдсе» и сделать пару звонков. Да, говорит она Джерому и Питу, с личными делами покончено. Большую часть выходных она проведет с матерью, и они навестят дядю Генри в его новом доме. В понедельник она выйдет на работу.

— Барбаре фильмы понравились, — говорит ей Джером, — но, по ее словам, в них только белые, и, глядя на них, можно решить, что черных просто не существует.

— Скажи ей, пусть отметит это в своем докладе, — отвечает Холли. — Я дам ей «Шафта», когда будет такая возможность. А теперь мне пора. Транспортный поток очень плотный, хотя я не понимаю, куда они едут. Я заходила в торговый центр, и он полупустой.

— В гости к родственникам, как и ты, — отвечает Джером. — Родственники — единственное, чего нельзя приобрести на «Амазоне».

Вернувшись на автостраду I-76, Холли внезапно осознает, что мать наверняка купила ей рождественские подарки, а у нее для Шарлотты ничего нет. И она буквально видит мученическое лицо матери при виде дочери с пустыми руками.

Поэтому Холли останавливается у следующего торгового центра, хотя это означает, что до casa[30] Гибни она доберется уже в темноте (вести машину ночью Холли терпеть не может), и покупает шлепанцы и банный халат. Берет чек на случай, если размер, по словам Шарлотты, окажется не тем.

Вновь выехав на трассу, в безопасности взятого напрокат автомобиля, Холли набирает полную грудь воздуха и выдыхает его громким криком.

Это помогает.