Будет кровь

Он уговаривал себя, что это неправда. В этот раз все иначе. Да, сегодня работа идет не так гладко, как прежде, но это из-за температуры. Судя по ощущениям, температура опять поднялась. И все потому, что он трогал ту засопливленную бандану…

Нет, ты не трогал бандану. Ты трогал руку, которая трогала бандану.

— Да, именно так: трогал руку, которая трогала бандану.

Он открыл кран и плеснул себе в лицо холодной водой. Стало чуть-чуть полегче. Он выпил порцию порошка от головной боли, растворив его в стакане воды, потом открыл дверь и вышел на крыльцо. Почему-то он был уверен, что во дворе будет мама-лосиха. Настолько уверен (спасибо, температура), что на секунду ему показалось, что он действительно ее видит — там, у садового сарая, — но нет, это были лишь тени, движущиеся под легким ветерком.

Он сделал несколько глубоких вдохов. Вдыхаешь хороший воздух, а выдыхаешь плохой. Когда я пожал ему руку, проблема была у меня с головой.

Вернувшись в дом, Дрю снова уселся за ноутбук. Наверное, не стоило себя заставлять и садиться работать, когда работа не шла, но он понимал, что если сейчас не сядет, потом будет мучиться еще хуже. И он начал писать, пытаясь вновь поймать ветер, раздувавший его паруса все предыдущие дни. Поначалу все вроде бы получалось, но ближе к обеду (есть не хотелось совсем) его внутренние паруса обвисли уже окончательно. Может быть, из-за болезни. Но его не покидало тревожное ощущение, что все повторяется, как с «Деревенькой».

Кажется, я теряю слова.

Так он тогда сказал Люси, так он сказал Элу Стэмперу. Но это была неправда; лишь отговорка для близких, чтобы они списали все его неудачи на творческий кризис, который он, безусловно, когда-нибудь преодолеет. Найдет способ преодолеть. Или кризис пройдет сам собой. На самом деле проблема была в прямо противоположном. Не в том, что слов не хватает, а в том, что их слишком много. Роща или лесок? Светит в глаза или бьет в глаза? Или, может быть, слепит глаза? И вот, кстати, глаза… Какие они у персонажа, запавшие или ввалившиеся? И как лучше сказать: остроглазый или востроглазый?

Ровно в час дня он закончил работу. Со второго захода он вымучил две страницы, и ему стало еще труднее избавиться от ощущения, что он опять превращается во взвинченного невротика, который три года назад чуть не спалил собственный дом. Он уговаривал себя, что вовсе незачем напрягаться по поводу такой ерунды, как затык из-за кресел-качалок. Главное, чтобы история шла, а она очень даже неплохо идет, но когда он смотрел на экран, каждое слово казалось неправильным. Как будто за каждым из этих слов пряталось слово получше, но показываться категорически не желало.

Может быть, у него начинается болезнь Альцгеймера? Может быть, в этом причина?

— Не будь идиотом, — сказал он вслух, и ему самому не понравилось, как звучал его голос. Гнусаво и хрипло. Скоро он совсем не сможет говорить. Впрочем, здесь ему все равно разговаривать не с кем. Только с самим собой.

Вот и давай, подними жопу и двигай домой. Там жена, дети. Будет с кем поговорить.

Но если сейчас он сорвется домой, то потеряет книгу. Он знал это точно, как знал свое имя. Он вернется в Фалмут, дней через пять почувствует себя лучше, откроет файлы с названием «Биттер-Ривер», перечитает свою собственную историю, и она покажется ему чужой, словно ее написал кто-то другой, и теперь ему надо ее закончить, а он совершенно не представляет, как именно. Если сейчас он сорвется домой, это будет все равно что отказаться от бесценного подарка судьбы, который, возможно, бывает раз в жизни.

«К врачу не пошел, типа надо быть мужиком, и в итоге свалился с воспалением легких», — сказала дочь Роя Девитта, имея в виду: вот же старый дурак. И он, Дрю, сейчас собирается выступить таким же дураком?

Девушка или тигр. Книга или жизнь. Неужели выбор настолько суров и даже пафосен? Конечно, нет. Но Дрю чувствовал себя очень погано: как десять фунтов дерьма в пятифунтовом ведре.

Мне надо вздремнуть. Вот проснусь, тогда и решу.

Он отпил еще глоток «Волшебного эликсира доктора Кинга» — или как там оно называлось — и поднялся в «хозяйскую спальню», которую они с Люси делили, когда приезжали сюда все вместе. Он заснул почти сразу, а когда проснулся, дождь и ветер уже сделали за него выбор. Ему надо было позвонить домой. Пока еще можно звонить.





19




— Привет, милая, это я. Прости, что я тебя разозлил. Я не хотел, честное слово.

Она пропустила его слова мимо ушей.

— Мне кажется, это не аллергия, мистер. Мне кажется, вы заболели всерьез.

— Просто простуда. — Он тихонько откашлялся, пытаясь прочистить горло. — Но сильная.

Прочистка горла обернулась полноценным кашлем. Дрю прикрыл микрофон трубки ладонью, но Люси наверняка услышала. Снаружи завывал ветер, дождь стучал в окна, свет в доме мигал.

— И что теперь? Будешь отсиживаться в лесах?

— Похоже, придется, — сказал он и быстро продолжил: — Теперь уже не только из-за книги. Я бы вернулся, если бы дорога была безопасной, но тут уже началась буря. Вот только сейчас мигал свет. Думаю, к вечеру отрубится и электричество, и телефон. Тут я делаю паузу, чтобы ты сказала: «А я тебе говорила».

— А я тебе говорила, — сказала она. — А теперь, когда мы решили этот вопрос, скажи мне вот что: ты сильно болеешь?

— Не очень сильно.

Это была ложь посерьезнее, чем в тот раз, когда он сказал, что у него не работает телеантенна. На самом деле он разболелся по-настоящему, но если он это скажет, будет непросто предугадать, как поведет себя Люси. С нее станется позвонить в окружную полицию Преск-Айла и потребовать, чтобы они немедленно выезжали его спасать. Даже в его теперешнем состоянии это будет чересчур. Не говоря уж о том, что он сгорит со стыда.

— Мне это не нравится, Дрю. Мне очень не нравится, что ты там один. Ты уверен, что не сможешь приехать?

— Я бы, наверное, приехал, если бы выехал раньше. Но я принял лекарство от кашля, лег вздремнуть и проспал. Теперь я уже боюсь ехать. Дорогу размыло еще прошлой зимой. Я нормально проехал, когда было сухо. А при таком ливне большие участки дороги наверняка уйдут под воду. Может быть, «шевроле» и проедет, но если нет, я застряну посреди леса в шести милях от дома и в девяти милях от ближайшего поселка.

Люси долго молчала, и Дрю прямо слышал, как она думает: Ну да. Типа надо быть мужиком. Вот же старый дурак. Потому что в некоторых ситуациях простого «А я тебе говорила» явно было недостаточно.

Налетел очередной порыв ветра, свет снова мигнул. (Или моргнул?) В трубке что-то застрекотало, но стрекот быстро затих.

— Дрю? Ты слушаешь?

— Да.


— Что-то трещало на линии.

— Я слышал.

— У тебя есть еда?

— У меня много еды.

Не то чтобы ему так уж хотелось есть.

Люси вздохнула.

— Тогда держи оборону. Позвони вечером, если еще будет связь.

— Позвоню. И как только у нас распогодится, сразу поеду домой.

— Если дорогу завалит деревьями, то не сразу. Придется ждать, пока кто-нибудь не приедет ее расчистить.

— Я сам в состоянии расчистить дорогу, — сказал Дрю. — В сарае должна остаться папина бензопила, если кто-то из квартирантов ее не упер. Бензин наверняка испарился, но я могу слить немножко из «шевроле».

— Если не разболеешься окончательно.

— Не разболеюсь…

— Я скажу детям, что у тебя все в порядке, — задумчиво проговорила Люси, как бы размышляя вслух. — Незачем волновать и их тоже.

— Да, хорошо…

— Что хорошего, Дрю? Это какой-то пипец. — Люси ненавидела, когда Дрю ее перебивал, но вечно перебивала его сама. — Я хочу, чтобы ты это знал. Если ты подвергаешь себя опасности, то подвергаешь опасности и нас тоже.

— Извини…

— Как продвигается книга? Надеюсь, что хорошо. Надеюсь, оно того стоит.

— Продвигается просто отлично.

Он уже не был в этом уверен, но что еще он мог сказать? Опять начинается прежнее дерьмо, Люси, а вдобавок я еще и заболел? Вряд ли это ее успокоит.

— Хорошо. — Она снова вздохнула. — Ты, конечно, придурок, но я все равно тебя люблю.

— Я тебя тоже лю… — Снова взвыл ветер, и в доме стало темно, только сквозь окна сочился тусклый, размытый свет. — Люси, у меня только что отрубился свет.

Его голос звучал спокойно, и это было хорошо.

— Посмотри в сарае, — сказала она. — Там должна быть керосиновая лампа…

В трубке опять затрещало, и на этот раз треск сменился глухой тишиной. Дрю положил трубку на место. Теперь он остался совсем один.





20




Он надел старую заплесневелую куртку, висевшую на крючке у двери, вышел на улицу и принялся пробиваться к сараю сквозь сплошной дождь и вечерний сумеречный свет. По дороге ему пришлось вскинуть руку, чтобы отмахнуться от летящей на него ветки. Может, все дело в болезни, меняющей восприятие, но казалось, что ветер уже набрал скорость не меньше сорока миль в час. Дрю долго возился с ключами, холодная дождевая вода затекала за шиворот, несмотря на поднятый воротник куртки. Первые три ключа не подошли, и только четвертый открыл висячий замок на двери сарая. Дрю снова пришлось покрутить ключ в замке, чтобы он повернулся. К тому времени, когда замок наконец поддался, Дрю промок насквозь и раскашлялся.

Даже с распахнутой настежь дверью в сарае было темно, но света все же хватило, чтобы разглядеть бензопилу на столе в дальнем углу. Там же лежали еще две обычные пилы, одна из них двуручная, и это было хорошо, потому что бензопила, кажется, никуда не годилась. Желтая краска на корпусе почти скрылась под древними наслоениями застывшей смазки, режущая цепь проржавела насквозь, да и Дрю вряд ли хватило бы сил, чтобы как следует дернуть за пусковой трос.

Зато Люси оказалась права насчет керосиновой лампы. На полке слева от двери нашлось даже две лампы — и галлоновая канистра с керосином, — но одна лампа была испорчена: плафон разбит, ручки нет. Вторая была вполне целой. На форсунках уже висели калильные сетки, что было замечательно. Сейчас, с температурой и трясущимися руками, он вряд ли сумел бы их прицепить. Надо было подумать об этом раньше, мысленно отругал он себя. И вообще, надо было уехать домой. Когда еще можно было уехать.

Дрю поднес канистру поближе к свету и увидел записку, прикрепленную к ней скотчем. Там было написано папиным почерком с наклоном влево: «ДЛЯ КЕРОСИНОВОЙ ЛАМПЫ. БЕНЗИН НЕ ЛИТЬ!» Он встряхнул канистру. Вроде бы полная наполовину. Маловато, конечно, но хватит, чтобы продержаться три дня. Если расходовать керосин экономно.

Он отнес в дом канистру и целую лампу, хотел поставить на обеденный стол, но передумал уже в процессе. У него тряслись руки, он наверняка что-то прольет, когда начнет заливать керосин в резервуар. Он поставил лампу в кухонную раковину, снял промокшую куртку и уже собрался заправлять лампу, но тут его пробил кашель. Причем такой сильный, что Дрю буквально рухнул на ближайший стул и всерьез испугался, что сейчас грохнется в обморок. Снаружи завывал ветер. Что-то упало на крышу. Видимо, ветка, и, судя по звуку, гораздо больше и тяжелее, чем та, от которой он отмахнулся по дороге к сараю.

Когда кашель прошел, Дрю отвинтил крышку на топливном резервуаре керосиновой лампы и принялся искать воронку. В кухне ее не нашлось, и он соорудил импровизированную воронку из полоски фольги. От паров керосина в горле опять запершило, но он сумел сдержать кашель, пока не наполнил весь резервуар. И только потом плюхнулся грудью на стол, прижал руку к горячему лбу и опять долго кашлял, почти задыхаясь.

Наконец приступ кашля прошел, но температура, кажется, поднялась еще выше. Промокнуть под ливнем очень способствует выздоровлению, подумал он. Когда он зажжет лампу — если она зажжется, — надо будет принять таблетку аспирина. И для верности — еще порцию порошка от головной боли и хороший глоток «Доктора Кинга».

Он наклонил лампу набок, чтобы увеличить давление, открыл краник подачи топлива и бросил горящую спичку в скважину поджига. В первый миг ничего не произошло, затем лампа вспыхнула таким ярким, концентрированным светом, что Дрю невольно поморщился. Он подхватил лампу и пошел с ней в кладовку, искать электрический фонарик. Нашел кучу старой одежды, оранжевые жилеты для охотничьего сезона, пару коньков (он смутно помнил, как они с братом катались на коньках по замерзшему ручью в те редкие разы, когда приезжали сюда зимой). Нашел шапки, перчатки, допотопный пылесос «Электролюкс» примерно такой же сохранности, как и ржавая бензопила в сарае. Нашел все, что угодно, только не фонарик.

Ветер на улице взвыл так пронзительно, что у Дрю сжалось сердце. Дождь бил по окнам наотмашь. Сумерки все сгущались, день почти завершился, и Дрю подумал, что сегодняшний вечер и ночь будут долгими. Пока он занимался делами, ходил в сарай и пытался зажечь лампу, у него не было времени думать о чем-то другом, но теперь все дела сделаны, и страх заявил о себе в полный голос. Он застрял в здешней глуши из-за книги, которая (теперь он мог это признать) начала распадаться на части, как и все предыдущие. Он здесь застрял, он болеет, и все идет к тому, что он разболеется еще сильнее.