Черно-белый цветок

Она даже не спросила, откуда я знаю ее адрес, подумала я про себя. Странно, что женщина настолько беспечна…

Я поднялась на девятый этаж и подошла к открытой двери, на пороге которой стояла уже знакомая мне представительная начальница «Цветика-семицветика». Одета она была в длинный синий домашний халат, делавший ее похожей на этакую Шамаханскую царицу в солидном возрасте. Обычно полнота не является украшением женщины – идеалом считается стройная фигура, однако Марине Константиновне плотная комплекция удивительным образом была к лицу. Она нисколько не стеснялась своего тела, напротив, гордилась им. Это было видно в горделивой осанке женщины, в ее походке, в обычных движениях. Федорчук милостиво улыбнулась мне и проговорила:

– Проходите. Я не ждала сегодня гостей, думала, пресса забыла про студию, хотя журналисты интернет-издания давно собирались написать про нее. Помню, я и номер телефона давала корреспонденту, и адрес говорила. Но вы, как я поняла, из газеты?

– Все верно, – кивнула я. – Мы сотрудничаем со многими редакциями, в том числе и с интернет-изданиями, а я – корреспондент еженедельной рубрики. Мы освещаем культурные события нашего города, пишем о выставках, экскурсиях, просветительской деятельности. Я давно хотела написать про театральные студии Тарасова, и ваша, насколько я знаю, самая известная.

– Весьма польщена. – Мой комплимент оказался очень кстати. – Верхнюю одежду можете повесить в прихожей, потом пройдем на кухню, там удобнее разговаривать. Вы, полагаю, будете записывать, или сейчас все журналисты используют диктофоны?

– Я предпочитаю и то и другое, – улыбнулась я, снимая куртку.

В прихожей Марины Константиновны я заметила только две пары женской обуви и уже знакомое мне пальто, в котором Федорчук была во время нашей первой встречи. Значит, Марина проживает одна, мужа у нее нет. Детской одежды я тоже не заметила, то есть Юля – если ее похитила Федорчук – сейчас находится где-то в другом месте…

– Вы чай предпочитаете или кофе? – Марина Константиновна проявляла гостеприимство. Стало быть, давно мечтает, чтобы о ее студии написали в газетах.

– Лучше кофе, – произнесла я. – Черный и без сахара.

– Я тоже обожаю кофе, – заметила Федорчук. – Правда, черный пить не могу, всегда добавляю сливки. Могу посоветовать попробовать «Раф-капучино» с сиропом – уверена, вам понравится, к сожалению, дома его не приготовишь…

Обстановка кухни еще раз убедила меня в том, что Марина Константиновна живет в этой квартире одна. И, судя по обилию всевозможных мультиварок и скороварок, женщина любит комфорт и не хочет тратить много времени на приготовление еды. Кухонный стол использовался не только для еды – на нем стоял портативный ноутбук, за которым еще недавно работали. Никакой грязной посуды ни на столе, ни в мойке не имелось, только возле компьютера – чашка с ложкой да блюдечко. Вероятно, Федорчук что-то печатала на ноуте, попивая свой излюбленный напиток, – на рабочем столе компьютера я увидела свернутый текстовый документ.

– Обычно я работаю на кухне, – пояснила хозяйка квартиры, видя мой интерес к ноутбуку. – Не люблю использовать для этого спальню, там люди должны отдыхать. Зато на кухне можно всегда без отрыва от производства заварить себе чай или кофе, очень удобно.

– У вас имеется еще одна работа, помимо студии? – уточнила я. Федорчук отрицательно покачала головой.

– Нет, у меня совершенно нет времени на какие-либо подработки, – пояснила она. – Сами понимаете, студии постоянно нужны новые сценарии, и если меня нет в офисе, то я сочиняю их дома.

– Вы сами придумываете спектакли? – изумилась я. – Надо же, я думала, вы берете их из интернета!

– Что вы, конечно же, нет! Все представления, которые показывают ребята, придуманы лично мною. Понимаете, я всегда мечтала учиться на сценариста, к сожалению, судьба сложилась по-другому, и осуществить свою мечту я не смогла. Но писать сценарии умею превосходно, думаю, даже хорошо, что я не пошла специально учиться. Кто знает, может, во время учебы мне разонравилась бы эта работа. Зато сейчас я могу проявить свои творческие способности, мне моя работа нравится, к тому же она приносит доход!

– То есть вас можно назвать счастливым человеком, – заметила я. – Скажите, как давно существует ваша театральная мастерская?

– Почти пять лет, – начала Марина Константиновна. – Организовать ее было полностью моей идеей, хотя поначалу я не верила в успех. Ведь в Тарасове есть театры, причем профессиональные, но они не показывают свои спектакли в школах и в детских садах. Вот я и подумала, почему бы не создать такую студию, с собственными представлениями? Спрос будет большой – ведь каждый детский сад заинтересован в том, чтобы детям было интересно, а известно, что больше всего дети любят развлечения. Естественно, длинные постановки не нужны – максимум тридцать минут. В наших спектаклях актеры не только показывают сказку, но и вовлекают детей в действие, ребятам это нравится, и все довольны. В общем, как началось все, так и завертелось – сейчас от заказов нет отбоя. Особенно по праздникам, у нас ведь не только спектакли в программе, но и специальные квесты для детей, сценарии торжеств, дни рождения…

– И сколько актеров у вас работает?

– Ой, да разве же так скажешь! – махнула рукой Марина Константиновна. – У нас есть как свои аниматоры, так и ребята из ТЮЗа, которые хотят подработать. И то людей не хватает, мы постоянно ищем новые кадры. Мы ведь не только по Тарасову ездим, но и по областным дошкольным учреждениям!

– Марина Константиновна, а как вы относитесь к тому, что недавно после представления актеров вашей студии в сто седьмом детском саду пропал ребенок? – Я подобралась ближе к делу. – Некая Юля Мещерякова, о ее исчезновении весь город говорит. Судя по всему, девочку похитили.

– Я слышала об этом происшествии, – спокойно кивнула головой женщина. – К нам в студию даже полиция приходила, допрашивали. К счастью, я была в офисе и поговорила с представителями закона, ведь сами понимаете, если репутация студии окажется под угрозой, никто не станет заказывать наши спектакли. Могу сказать, что пропажа девочки в тот день, когда мы показывали представление, – нелепое совпадение. Никогда подобного не происходило, я очень щепетильно отношусь к выбору актеров. Человек, который хочет работать аниматором, проходит тщательную подготовку, его не сразу берут играть в спектаклях. А у меня прекрасное чутье на людей – достаточно мне посмотреть на человека, и я сразу определю, подходит он мне или нет.

«Ври-ври, да не завирайся», – подумала я про себя. Так я и поверила – меня-то на следующий день отправили выступать, да и сейчас Федорчук меня не узнала, хотя я только парик надела да другую одежду!

– И все же в полиции уверены, что ребенок пропал не просто так, – тихо проговорила я. – Более того, Юлю похитили не с целью требовать выкуп. Некто заплатил похитителю большую сумму денег, чтоб девочку обманным путем вывели из садика. И этот некто, судя по всему, имел на это свои причины. К примеру, похитителем могла стать безутешная мать, у которой, скажем, погибла дочь. Как вы считаете, Марина Константиновна?

– Я понятия не имею, почему пропал ребенок, – холодно проговорила Федорчук. Из вежливого и радушного ее голос в один миг стал сухим и суровым. – И не понимаю причины ваших расспросов. Моя студия не имеет к этому случаю никакого отношения. Попрошу вас показать мне вашу статью, прежде чем вы будете ее публиковать в газете, – мне не нужны порочащие репутацию студии заметки.

– Обязательно покажу, – я протянула женщине фотографию, которую пересняла в офисе «Цветика-семицветика». – Марина Константиновна, скажите, вам знакома эта девочка?

Лицо Федорчук буквально перекосилось – то ли от гнева, то ли от испуга. Широко распахнутыми глазами она сперва посмотрела на снимок, а потом – на меня. Я молчала. Марина Константиновна протянула дрожащую руку к смартфону, точно намеревалась взять его у меня, а потом прошептала:

– Откуда… откуда это у вас?..

– Это не имеет значения, – жестко проговорила я. – В ваших интересах сказать мне правду, у меня есть основания полагать, что Юлю Мещерякову похитили именно вы. Точнее, вы заплатили некой Катерине Ивановой, чтобы та обманом выманила девочку после спектакля из детского сада. Я хочу, чтобы вы сказали, где находится сейчас Юля и что вы собираетесь сделать с ребенком. Мне известно, что у вас была дочь, которую тоже звали Юлей и которая умерла. Можете не спрашивать, откуда у меня такая информация, но можете быть уверенной: я знаю о вас все, и не пытайтесь от меня ничего скрывать. Если вы не хотите рассказать мне все о Юле Мещеряковой, то я ничем не могу вам помочь, придется побеседовать с полицией. Итак, ваше решение?

– Я правда не имею к исчезновению девочки никакого отношения! – воскликнула Федорчук. – Я не понимаю, кто вы, но у вас явно неверные сведения! Да, на фотографии моя дочь, Юленька, и если вы все знаете, то понимаете, как это жестоко – обвинять меня в преступлении, которого я не совершала! И не могла совершить, понимаете?

– И чем же вы можете это доказать? – прищурилась я.

Марина Константиновна покачала головой.

– У меня была дочь, Юля. Мы с мужем давно мечтали о ребенке, но забеременеть я не могла. Мне пришлось проходить специальное лечение, которое стоило огромных денег, но это для нас с мужем было не важно. Когда я наконец-то забеременела, мы с мужем мечтали о том, как будем растить и воспитывать дочку, хотели дать ей лучшее… Я поздно родила Юлю, может, поэтому так сложилась судьба девочки… Точнее, сначала все было замечательно, Юля росла послушным ребенком, она рано начала разговаривать, была умненькой и рассудительной. Но в три года она заболела обычной простудой. Врачи говорили, что это обычное явление, все дети болеют. Мы лечили дочку, но простуда не проходила, Юле становилось все хуже и хуже. Муж настоял на том, чтоб Юлю положили в больницу, а я не стала возражать, хоть и не хотела расставаться с дочкой. Я каждый день ездила к ней, часто приходилось добираться в больницу на маршрутке, потому что муж работал и не мог меня подвозить. Тогда декабрь был – мороз лютый, я как сейчас помню эту проклятую, жуткую зиму… Утром, когда на улице было темно, я стояла на остановке, ждала транспорт, все люди ехали на работу, а я – в больницу. Юля лежала в отделении, она редко вставала с кровати, я ей привозила каждый день ее любимые игрушки, карандаши цветные – она в альбоме очень любила рисовать. Мы-то с мужем думали потом отдать ее в художественную школу, раз ребенку так нравится рисование. Может, она бы художницей выросла – кто знает… Юля все время меня спрашивала, когда можно будет домой вернуться. Я ей говорила, что скоро, и мы вместе мечтали о том, как станем елку наряжать, какие игрушки выберем и что Дед Мороз под елочку положит… Врачи постоянно обследования делали, и в один день – двадцать второго декабря – мне сказали Юлин диагноз. Рак легкого, уже пошли метастазы. Обычное простудное заболевание дало такое осложнение, неизвестно, почему… Может, из-за того, что я пила гормональные препараты, чтобы забеременеть, а может, потому, что родила Юлю поздно – не знаю. Я в тот день не помню, как домой вернулась… Часть воспоминаний словно стерлась – как я ехала из больницы, как рассказала мужу про диагноз дочери… Мы решили отправить дочку в Москву на операцию, двадцать четвертого хотели уже ехать, все втроем. Муж взял отпуск за свой счет, а я не работала. Но утром двадцать третьего декабря из больницы позвонили… Юля умерла ночью, ее не смогли спасти…

Последние слова Марина Константиновна произнесла тихо, и они потонули в сдавленных рыданиях. Я смотрела на эту крупную, величественную женщину, которая в один миг постарела и осунулась, и мне даже не верилось, что еще полчаса назад она энергично рассказывала о своей театральной студии. Внезапно Марина Константиновна резко вытерла слезы и продолжила уже другим, сухим голосом:

– Когда Юли не стало, я поняла, что мне незачем жить. Я не могла больше видеть мужа, хотя он ни в чем не был виноват, я не могла находиться в той квартире, ведь все напоминало мне о дочери. Ее игрушки, ее альбомы для рисования, ее одежда… Муж пытался меня поддержать, но я попросила его уйти. Он настаивал на том, что я должна обратиться к психотерапевту, но я прогнала его. Я не помню, сколько времени прошло, он звонил мне, но я не брала трубку. Заперла дверь и никому не открывала. У меня не было ни подруг, ни знакомых, родители мои умерли давно, и никого, кроме мужа и дочери, у меня не было. Дня два я ничего не ела, а потом – наоборот, словно что-то переклинило. Помню, я рыдала и уничтожала все съестное, что было в холодильнике, еда казалась мне горькой и испорченной, но я мечтала, что отравлюсь и впаду в кому, чтобы забыть о Юле… Я даже открыла столетние консервы и заставила себя их съесть – ведь от просроченной тушенки обычно заболевают ботулизмом. Вот только на меня ничего не подействовало, потом я ела даже не с целью отравиться, а от неудержимого голода. Это только в книгах люди от горя теряют аппетит – в реальной жизни бывает наоборот. Человек от стресса начинает сметать все подряд, я помню, как вышла в магазин – впервые за неделю, а может, и больше. Сгребла в корзину и какую-то крупу, и картошку, лук, молоко, торты – в общем, все, что подвернулось под руку. Продавщица, наверно, решила, что я закупаюсь на неделю. А я в одиночку съела все, что унесла из магазина. Сырую луковицу с пирожным и нечищеной морковью, в молоке сварила картошку и макароны… И когда я все это ела, я твердо решила развестись с мужем. Просто написала ему СМС, что подаю на развод. Он звонил, но я по-прежнему не отвечала, а потом мы просто сходили в загс и развелись…

Марина Константиновна на секунду замолчала, переводя дыхание, а потом продолжила:

– Любимой сказкой Юли была «Цветик-семицветик». Я не знаю, почему, но дочка постоянно просила меня читать ее вслух, и я наизусть запомнила ее. Когда дочка умерла, я стала вести личный дневник – не сразу, прошло уже несколько недель. С мужем я рассталась, работать – нигде не работала, ведь турфирму, где я раньше была агентом, закрыли. И я стала много писать от руки в тетрадь. И утром, и вечером… У меня были накопления, поэтому на них я могла покупать продукты, а больше мне ничего не нужно было. За квартиру платил по-прежнему муж – он все-таки хороший человек. Сейчас он женился, и мы иногда с ним общаемся, но только по телефону. Встречаться с ним я по-прежнему не могу, и он не держит на меня обиды. В общем, однажды я писала что-то в дневник, и само собой мне в голову пришло придумать сказку. Маленькую сказку про девочку, у которой была волшебная книга желаний. В эту книгу она записывала все свои мечты, которые приходили ей в голову. А потом эти мечты вдруг ожили, и она оказалась в волшебной стране… Может, со стороны это и выглядит глупо, но мне вдруг понравилось сочинять. Как-то я даже забыла и про смерть дочки, и про то, что моя жизнь теперь превратилась в настоящий кошмар, – я словно сама перенеслась в какую-то чудесную страну, где не было ни болезней, ни смертей. Впервые за долгое время я даже стала улыбаться, самой себе. Мне нравилась моя сказка, а в голове была куча идей и сюжетов. Наверно, несколько дней я сидела и писала свои истории, до тех пор пока рука не уставала. Я сочиняла и сочиняла, и не могла остановиться… Собственно, эти сказки я потом и переделала в сценарии спектаклей «Цветика-семицветика». Студию я назвала в честь любимой сказки дочери, и наверное, только эта работа спасла меня. Конечно, пришлось обращаться к мужу, чтобы он помог мне снять помещение, он же дал мне необходимую сумму денег на то, чтоб открыть студию. Без мужа у меня бы ничего не получилось…


Про Юлю я старалась не думать. И сейчас я пытаюсь не вспоминать о ней с горечью – если и думаю о дочери, то со светлой грустью. Мне кажется, что она смотрит с небес на мои спектакли, и ей тоже интересно, как и другим детям. Ведь все, что я делаю, – я делаю в первую очередь для нее, чтобы ей там не было скучно…

Женщина снова замолчала. Скорбная грусть на ее лице сменилась выражением легкой печали и задумчивости. Она смотрела в одну точку перед собой, и я поняла, что Марина Константиновна позабыла о моем существовании. Ее исповедь предназначалась не мне – рассказывала о дочери она для себя самой, и наверняка сейчас Федорчук и не помнит, с чего начался наш разговор. Я понимала, что Юлю Мещерякову женщина не похищала – вряд ли другой ребенок сможет заполнить пустоту в ее душе, Марина Константиновна всегда будет любить только свою дочку, и никого больше. И все же я тихо спросила:

– Марина Константиновна, вы точно не знаете, кто мог похитить Юлю Мещерякову из детского садика? Посмотрите, пожалуйста, внимательно на фотографию девочки…

Я нашла в телефоне фото пропавшего ребенка и протянула его Марине Константиновне. Та словно очнулась от воспоминаний и внимательно посмотрела на снимок. Некоторое время женщина внимательно изучала лицо девочки, а потом подняла голову и произнесла:

– К сожалению, я ничем не могу вам помочь. Я не знаю эту девочку, я видела ее фото, когда приходили полицейские. Но лично я с ней не знакома. Сомневаюсь, что аниматоры, которые выступали в садике, запомнили кого-то из детей. Сами понимаете, во время спектакля актеры целиком заняты представлением, а ребят много, вряд ли кого-то запомнишь…

– Вместе с Никитой Самородовым и Ириной Калмыковой в спектакле в понедельник играла некая Катерина Иванова, – сказала я. – Скажите, вы помните эту девушку? Мне нужно найти ее.

– Конечно, я помню постоянных аниматоров, да и новеньких тоже, – кивнула головой Марина Константиновна. – Катя Иванова у нас работает, она также в ТЮЗе выступает. Но она не могла быть замешана в преступлении – вы что, Катя честная девушка, она никогда бы не осмелилась причинить вред человеку, а особенно ребенку!

– И все же я очень хотела бы с ней пообщаться, – настаивала я. – Вы можете сказать, где я могу ее найти?

– Скорее всего, она на репетиции – либо в ТЮЗе, либо у нас, – пожала плечами Федорчук. – Если вы так хотите с ней встретиться, я могу посмотреть, кто сегодня у нас репетирует. Как я понимаю, вы из полиции, верно? Не журналист, это точно, хоть я вам и поверила вначале…

– Да, я занимаюсь поиском Юли, – уклончиво произнесла я. – Поэтому если вы окажете помощь в расследовании, я постараюсь сделать так, чтобы репутация вашей театральной студии не пострадала. Сами понимаете, девочка пропала сразу после спектакля, и это наталкивает на вполне законные подозрения.

– Поверьте, актеры «Цветика-семицветика» ни в чем не замешаны! – с жаром воскликнула Марина Константиновна.

Я поняла, что женщина сильно боится, что ее театральная студия окажется под угрозой – если аниматоры, которых принимает на работу Федорчук, и впрямь имеют какое-то отношение к исчезновению девочки, «Цветик-семицветик» закроют. Ну или, если повезет, студия не прекратит своего существования, вот только на заказы от детских садов Марина Константиновна может уже не рассчитывать.

– Если актеры ни при чем, никто не будет портить репутацию вашей студии, – заверила я женщину. – Но мне надо разобраться, кто и зачем похитил девочку, и в этом ваши аниматоры могут мне помочь. Я не обвиняю никого сразу – возможно, Катя Иванова что-то заметила, может, она видела, как Юлю кто-то уводил из садика. Вы говорили, что можете посмотреть, есть ли у Кати сегодня репетиция в «Цветике-семицветике».

– Да, конечно, – Марина Константиновна придвинула к себе ноутбук и быстро защелкала мышкой. – Я как раз сценарий новый писала, когда вы пришли, – пробормотала она, точно оправдываясь. – Так… Сегодня Кати Ивановой нет в офисе, она мне отписалась, что выступать не может, так как весь день в ТЮЗе. Я вчера в беседу не заглядывала, этим наш администратор занимается. Но вы можете позвонить Кате Ивановой, вам дать ее номер?

– Не откажусь, – кивнула я.

Марина Константиновна продиктовала мне уже знакомую комбинацию цифр, но я проверила свою информацию.

– Скажите, а к вам на работу не приходили в последнее время новые люди? – полюбопытствовала я. – Может, вы кому-то отказали из соискателей? Ведь похищение Юли могло быть актом мести вам и вашей театральной студии, вполне возможно, кто-то пытался подставить актеров!

– Подставить? – опешила женщина. – Но… кому это может понадобиться?

– Либо тому, кого по какой-то причине не приняли на работу или не заплатили за нее, либо конкурентам. У вас ведь наверняка имеются таковые?

– Да я всем вовремя плачу зарплату… – пробормотала Марина Константиновна. – И аниматоры обычно сами уходят – работать много приходится, ездить по области, не только по Тарасову. Мало кто выдерживает подъем в четыре утра, чтобы к половине шестого быть в офисе, остаются только те, кому действительно нравится играть в спектаклях. А конкуренты… не знаю, в Тарасове есть еще пара театральных студий, но они в область не выезжают, поэтому им нет смысла топить «Цветик-семицветик»…

– Что ж, понятно… – После недолгой паузы я проговорила: – Марина Константиновна, если вы вдруг вспомните что-то важное, очень прошу позвонить, – я продиктовала женщине свой телефонный номер. – Это в ваших же интересах, потому что если Юля не найдется в ближайшее время, полиция будет пристально наблюдать за вашей студией. И сами понимаете, вряд ли детские сады станут заказывать спектакли, если после них пропадают дети.

– Хорошо, я вас поняла, – кивнула головой Федорчук. – Только сомневаюсь, что чем-то смогу вам помочь…





Глава 8




Прежде чем отправиться в ТЮЗ, я решила позвонить Кате Ивановой и уточнить, действительно ли она сейчас находится на репетиции. Девушка взяла трубку, и я проговорила заранее придуманную легенду:

– Добрый день, мне нужно поговорить с Катериной Ивановой, – произнесла я. – Мне правильно дали номер?

– Да, – донесся до меня унылый ответ. – По какому поручению?

– Меня просила с вами побеседовать Марина Константиновна Федорчук из студии «Цветик-семицветик», – заявила я. – Разговор не телефонный, я бы хотела встретиться с вами лично. Когда и где это можно сделать?

– А это срочно? – поинтересовалась Катя. – Именно сегодня нужно?

– Да, а в чем затруднения? – насторожилась я. – Вы не в городе?

– В городе. Я сегодня дома, если так нужно, я могу с вами встретиться. Но вам придется приехать ко мне домой…

– Хорошо, диктуйте адрес. – Я приготовила ручку и бумагу. Интересно, какие такие неотложные дела мешают Катерине покинуть свою квартиру? И почему она не репетирует сейчас в театре? Странно все это…

– Клочкова, дом пятнадцать, – услышала я. – Квартира семьдесят три.

– Замечательно, через полчаса я буду у вас, – пообещала я и отключила связь. Завела мотор машины – мне не терпелось увидеть эту самую Катю Иванову, ведь она – единственный аниматор из тех, кто был в садике, с кем я еще не разговаривала. Если мне повезет, то я найду Юлю у нее дома. А почему еще Катя не явилась в ТЮЗ на репетицию? Скорее всего, она находится в квартире с пропавшей девочкой и боится, что та может сбежать. Другого объяснения у меня не было. Катя вполне может соврать мне, что Юля – ее дочь или племянница, но я-то знаю, как выглядит пропавшая девочка, и поймаю преступницу с поличным! Наконец-то мне будет что сказать Мещерякову – он уже звонил мне, узнавал, как продвигаются дела, но приходилось отвечать туманно, в стиле «расследование продвигается». Если я сегодня найду Юлю, можно считать, что дело я раскрыла в рекордно короткие сроки, как и полагается опытному частному детективу!

Около нужного дома я была не через полчаса, а гораздо раньше. Мысленно я уже торжествовала победу, мне не терпелось поскорее поставить точку в своем расследовании. Я нажала на звонок домофона, но мне долго не открывали. Что, если Катя обманула меня? А может, она испугалась, что я увижу похищенного ребенка, и ушла из дома, чтобы спрятать ее? Но куда? К родителям, родственникам или бойфренду? Последнее предположение мне казалось более вероятным: если парень Кати ее соучастник, значит, они вместе скрывают Юлю. Родители вряд ли согласятся участвовать в преступлении, и представить не могу, под каким предлогом Катя могла бы привести к ним пропавшего ребенка.