Черный Леопард, Рыжий Волк

– Сколько членов семьи?

– Нашли столько тел, сколько должно было быть в том доме.

– Откуда у тебя такая уверенность?

– Потому что я считал их.

– Девять одной крови?

– Восемь.

– Конечно же. Восемь.

– И слуги все опознаны?

– Нам не хотелось бы до сих пор платить за труп.

Он сильно позвонил. Пять раз.

– Ты как будто обеспокоен, Белекун Большой. Давай, позволь, я помогу тебе у…

Когда я нагнулся, чтобы схватить его за руку, мимо моего затылка дважды просвистел ветерок. Я упал на пол и взглянул вверх. Третье копье пролетело – так же быстро, как и два первых, – и воткнулось в стену рядом с двумя другими. Белекун попытался уползти на карачках, но я схватил его за правую ногу. Он лягнул меня в лицо и пополз через комнату. Я вспрыгнул на корточки, когда из внутреннего покоя на меня побежал первый страж. Волосы в три косицы, рыжие, как и его юбка, он нападал на меня с кинжалом. Я выхватил топорик быстрее, чем он одолел двадцать шагов, и метнул его прямо ему меж глаз. Два метательных ножа полетели над ним, и я опять сделал нырок, когда на меня наскочил еще один страж. Белекун пытался уползти к своей двери, только от насилия даже у него пальцы сделались неловкими, и он едва двигаться мог, как усталая рыбина, чересчур давно выброшенная из воды. Присматривая за Белекуном, я прозевал другого стража, позволив ему близко подобраться ко мне. Когда он замахнулся большой секирой, я, перекатившись по полу, увернулся, и топор врезался в пол, высекая маленькие искры. Страж взметнул секиру над головой и рубанул, едва не оттяпав мне ногу. Не человек, а бес какой-то. Я поднялся на локтях и отпрыгнул назад, как раз когда он маханул своим топором, целясь мне в лицо. Замах его прямо надо мной пришелся, только я прыгнул под замах к его левой ноге и рубанул по голени. Заорав, он выронил топор. Потом и сам грохнулся. Я схватил его секиру и одним ударом раскроил ему висок. Успел веки прикрыть, прежде чем кровь мне в глаз брызнула.

Белекун Большой вскочил и побежал к двери, вопя:

– Аеси, Владыка Сил Небесных! Аеси, Владыка Небесных Сил!

Я сорвал со стены копье, сделал три шага и метнул его. Железный наконечник вошел старейшине в спину, пронзил сердце и воткнулся в дверь.



Шесть дней спустя мы с Леопардом, находясь в долине Увомовомовомово, встретились в «Куликуло». Бунши не было, зато был Барышник, пытавшийся показать малому Фумели, как ездить верхом. Малый слишком затянул поводья, осыпал лошадь несусветными командами, и та, само собой, встала на дыбы и сбросила его. Три другие лошади стояли поодаль возле дерева и щипали травку, все они были под седлами из стеганого пестрого хлопка северных лошадиных лордов. Две лошади, впряженные в колесницу, красную с золотой отделкой, стояли в ожидании поодаль, отгоняя хвостами мух. Я колесницу с самого детства не видел и так далеко на север Песчаного моря никогда не забирался. Лошадь снова сбросила Фумели. Я громко рассмеялся, в надежде, что он услышит. Леопард, увидев меня, обернулся зверем и потрусил прочь, когда я махнул ему. Мне казалось, что я никаких чувств не испытаю, увидев выходящего из буша Найку, а рядом с ним Нсаку Не Вампи. Оба были в длинных синих галабеях[34], темных, как черная кожа ночью. Волосы его были туго заплетены в одну косу, торчавшую сзади и изогнутую, словно рог. Она свои волосы укрыла под повязкой. Нижняя губа Найки покраснела и раздулась, а над бровью у него красовалась запачканная полотняная полоска. Работорговец снабдил фургоном, самым красивым, державшимся позади каравана, и из него вышла ведьма Соголон. Из-за солнца, светившего ей в глаза, лицо ее казалось сердитым, с другой стороны, может, таким ее лицо и было всегда.

– Волчий Глаз, – произнес Найка, – а ты при дневном свете моложе выглядишь. – Он улыбнулся и поморщился, тронув нижнюю губу.

Я ничего не сказал. Нсака Не Вампи смотрела на меня. Я думал, что кивнет, но она просто смотрела.

– А где О́го? – спросил я Барышника.

– У реки.

– А-а. О́го не очень-то известны как любители купания.

– А кто сказал, что он купается? – Барышник бросился к Фумели, который старался опять вскочить на лошадь. – Юный балбес, перестань! Лошадка разок лягнет – ты с катушек и с ног долой, и ты останешься лежать. Правду тебе говорю.

Барышник замахал рукой, подзывая нас. Его подаватель фиников вышел из фургона с мешком на плече и серебряным подносом, на каком лежало несколько кожаных кошельков. Работорговцы хватали их по одному и бросали нам. Я на ощупь узнал серебряные монеты, услышал, как они звякали.

– Это не ваше вознаграждение. Это то, что мои счетоводы выделили на ваши расходы, каждому по вашим способностям, что означает: все вы получили поровну. В Конгоре ничто не стоит дешево, особенно сведения.

Его подаватель фиников открыл мешок, вытащил свитки и вручил их нам. Найка брать отказался, и Нсака Не Вампи тоже. Не оттого ли, подумал я, что он отказался. Тогда, несколько ночей назад, она была весьма разговорчива, нынче же не говорила ничего. Фумели взял один свиток для Леопарда, что все еще оставался леопардом, хотя и прислушивался.

– Это карта города по самым точным воспоминаниям, поскольку я там не бывал уже несколько лет, – заговорил Барышник. – Остерегайтесь Конгора. Дороги кажутся прямыми, улицы обещают привести вас туда, куда они, как утверждается, ведут, только они вас крутят и вертят, заталкивают в места, куда вам совсем не нужно, в места, из каких нет возврата. Слушайте меня хорошенько, говорю вам правду. Два пути ведут в Конгор. Следопыт, тебе известно, о чем я говорю. Некоторым из вас – нет. Когда направитесь на запад и попадете к Белому озеру, то можно объехать его, что прибавит два дня к вашему путешествию, или пересечь, что займет всего день, поскольку озеро узкое. Выбирать вам, не мне. Потом вы можете выбрать, скакать ли вам в обход Темноземья, что прибавит три дня к вашему походу, или скакать напрямик – зато это Темноземье.

– Что такое Темноземье? – спросил малый Фумели.

Барышник усмехнулся, потом смахнул усмешку с лица. Спросил:

– Ничего, что бы ты и вообразить мог в своей голове. Кто из вас хаживал через Темноземье?

Найка и я кивнули. Мы вместе бродили там много лет назад, но ни один из нас тут не заговорит об этом. Я уже понимал, что пойду в обход, что бы остальные ни думали. Потом кивнула Соголон.

– Еще раз. Выбор ваш – не мой. Три дня верхом в обход Темноземья, зато один день – напрямки. Но по любому пути все еще останется три дня до Конгора. Поедете вокруг, направитесь через безымянные земли, на них не притязает ни один Король. Поедете напрямки, ваш путь проляжет через Миту, где мужчины сложили оружие, чтобы осмыслить великие вопросы земли и неба. Утомительный город с утомительным народом, может так случиться, что они окажутся для вас хуже всего, что ожидает вас в Темноземье. Целый день уйдет у вас на то, чтобы просто выбраться. Только, опять-таки, выбор ваш. Вот Биби, мой прислужник, он пойдет с вами.

– Он? Что он будет делать? Кормить нас тем, что мы и своими руками достанем? – сказал Найка.

– Я иду для охраны, – сказал Биби.

Я поразился его голосу, глубокому, словно из ночи вышедшему, а еще и тому, что он осмелился заговорить без позволения хозяина. То был первый раз, когда я посмотрел на него. Худощавый, как Фумели, одетый в белую галабею ниже колен с ремнем на поясе. С ремня свисал меч, какого там не было в последние два раза, когда Биби попадался мне на глаза. Он заметил, что я рассматриваю, и подошел ко мне.

– Никогда не видал меча такуба[35] так далеко от востока, – сказал я.

– Тогда этому наезднику и вовсе не следовало бы появляться на западе, – произнес он и улыбнулся: – Мое имя – Биби.


– Это имя он тебе дал? – спросил я.

– Если этот «он» мой отец, тогда да.

– Каждого знакомого мне раба хозяин заставлял принимать новое имя.

– И, будь я раб, было б у меня новое имя. По-твоему, я раб, потому что скармливаю ему финики? Работу берешь там, где ее находишь, Следопыт. Мне куда приятней ему рожу откармливать, чем задницу подтирать.

Я отвернулся от него, но это значило стоять лицом к Найке. Тот отошел на несколько шагов, ожидая, что и я пойду за ним.

– Следопыт, мы с тобой, мы оба оставили кое-что в Темноземье, а? – сказал он.

– Ему следовало бы свой женский кончик оставить, – усмехнулась Нсака Не Вампи, и я взъярился, что он ей такое про меня рассказывал. По-прежнему предавал меня.

Они пошли прочь, даром что Барышник уже рот раскрыл, чтоб еще что-то сказать:

– Понятное дело, сказать вам правду, слухи ходят. Последним местом, где его в глаза видели, был даже не Конгор, но не только в глаза, понимаете. Я говорил вам раньше. Вам по силам выследить мертвого, кого нашли мертвым и скоренько закопали, высосав все до конца, будто сок из ягоды. Был слушок о мальчике и четверых других в Нигики, а однажды давным-давно в Конгоре. Только найдите его или доказательство его смерти и принесите мне его обратно в Малакал, где я буду в Рухнувшей Башне. Вот и все, что я должен сказать. Соголон, мне надо поговорить с тобою наедине.

Соголон, что до этого ни единого слова не обронила, ушла с ним в фургон.

– Понимаю, тебе никакая помощь не нужна, чтоб попасть в Конгор, – сказал Найка.

Я уже на запад смотрел, но тут кругом повернулся, чтоб ему в лицо глянуть. Красавец, как всегда, даже теперь, когда седые волосы пробивались под подбородком и мелькали вверху его косы. Да еще и губа у него припухла.

– Вот вопрос, на какой только ты способен ответить. Хоть ты никогда со словами в ладу не был, почему я когда-то и был тебе нужен. Если ты изберешь путь через Темноземье, сколько, по-твоему, останутся на другой стороне, хмм? Леопард? Хитер и искусен, когда котяра, но слишком горяч, когда человек, – нрав делает его глуповатым. Как тебя в молодости, нет? Карга беседует с главным торгашом? Она замертво свалится, вы еще не успеете до озера доскакать. Так, вот тот мальчуган, вон там, кто имеет его, ты или котяра? Он на лошадь-то влезть не умеет, того меньше – скакать на ней. В итоге остаешься ты с этим рабом…

– Он не раб.

– Нет?

– Он так сказал.

– Я не слышал.

– Стало быть, малый, кто не раб, и О́го, а тебе известно, насколько можно на О́го положиться.

– Побольше, чем на тебя.

– Хмм.

Он хмыкнул. Нсака Не Вампи держалась в стороне. Она заметила, что я заметил. Я тоже заметил, что он сказал «ты», а не «мы».

– У тебя другие планы, – сказал я.

– Ты знаешь меня лучше меня самого.

– Должно быть, что-то вроде проклятия, уж я тебя знаю.

– Никто из людей не знает меня лучше.

– Значит, никто не знает тебя вовсе.

– Так ты желаешь свести счеты сейчас, хмм? Как тебе это? Прямо здесь. Или, может, подальше, у озера. Или мне следует ждать, что однажды ночью ты забежишь как любовник? Порой я жалею, что ты и впрямь не любишь меня, Следопыт. Как мне наделить тебя покоем?

– Мне от тебя ничего не надо. Даже покоя.

Он опять засмеялся и ушел. Потом остановился, снова засмеялся и пошел к громадному замызганному гобелену, которым было что-то укрыто. Нсака Не Вампи забралась в колесницу и подхватила вожжи. Найка стащил гобелен, и появилась клетка, в какой сидела женщина-молния. Леопард ее тоже увидел. Протрусил прямо к клетке и зарычал. Женщина забилась в уголок подальше, хотя деваться в клетке было некуда.

Теперь она уже походила на женщину. Глаза широко распахнутые, как будто страх впечатался в ее лицо, как у детей, рожденных на войне. Найка потянул задвижку и открыл клетку. Женщина забилась еще дальше, двигая клетку вместе с собой. Леопард отбежал недалеко и улегся в пыль, но по-прежнему следил за ней. Она обнюхала все вокруг, оглядела все вокруг, потом резко выскочила из клетки. Туда-сюда рванулась, глядя на фургон, на деревья, на Леопарда, на мужчину с женщиной в одинаковой синей одежде. Потом дернулась головой на восток, будто кто-то окликнул ее.

Потом она побежала, на своих двоих, едва земли касаясь, прыгнула через холмик, взмыв вровень с деревом, и была такова. Найка заскочил на колесницу, как раз когда Нсака Не Вампи хлестнула вожжами, и лошади пустились галопом. На восток.

– Озеро разве не на запад? – произнес Биби, подаватель фиников.

Я не ответил.

Малый так и старался напугать коня, чтоб тот галопом припустил, сбросил седока и тот сломал себе шею. Я даже не собирался его учить. От Леопарда проку не было, поскольку тот оставался котярой, ни с кем не разговаривал и убежал от нас как можно дальше, но так, чтобы по-прежнему услышать нас. Соголон, думалось мне, понадобится помощь, чтоб на лошадь взобраться. Или она люльку какую иль повозку приспособит, чтоб себя везти и всякое там, с чем ведьмы ездят, может, ножку ребенка, кал девственницы, шкуру целого буффало, что в соли хранится, или еще что ей для колдовства нужное. Но она перекинула через плечо сумку из шкуры оленя, взялась левой рукой за луку седла и легко вскочила в него. Даже О́го это заметил. Он, само собой, просто в кашу смешал бы десяток лошадей, когда б вздумал усесться на них, а потому – побежал. Для верзилы такой высоты и веса он почти не производил шума и землю не сотрясал. Вот мне интересно: купил ли он свой дар быть незаметным у сангомы какой, у колдуна, у ведьмы или у беса? Лошади оказались крепкими, но хватало их всего на день скачки за раз, и это привело нас к Красному озеру. Биби, спрыгнув с коня, связал лубяной веревкой свое седло с уздечкой одной из лошадей, несших поклажу, и велел Фумели сесть на нее. Я привязал вторую лошадь с поклажей к своему седлу. Соголон ускакала далеко вперед, зато О́го поджидал. По-моему, он ее побаивался. Биби приход ловил, и я не спрашивал почему.

Мы тронулись. Бунши с нами не поехала. Соголон на шее носила флакончик того же цвета, что и кожа Бунши. Я заметил его, когда она скакала мимо меня. Когда мы сблизились настолько, что лошади едва боками не касались, она склонилась ко мне и сказала:

– Малый тот. Какая от него польза?

– Спроси того, кто его пользует, – ответил я.

Она рассмеялась и галопом ушла в саванну, оставив в качестве следа запах, какой я никак не мог определить. Я вовсе не спешил попасть в Конгор, поскольку пропавший малец был, несомненно, мертв, и никакая опасность стать еще мертвее ему не грозила. Все меня раздражали: Леопард своим молчанием, Фумели своей капризностью, за какую хотелось надавать ему по его угрюмым щечкам, этот подаватель фиников Биби, что из кожи вон лез казаться чем-то бо́льшим, чем прислужник, сующий пищу в чужой рот, и Соголон, успевшая уже утвердиться в том, что нет мужчины разумнее нее. Только и оставалось, что раздумывать о старейшине, что попытался убить меня, когда я спросил про отца пропавшего мальца. Старейшине было известно про омолузу, и он знал, что омолузу убили мальцова отца, хотя, возможно, и не ведал, что их должен был призвать кто-то всерьез недовольный. Он взывал к какому-то владыке небесных сил. Глупость не знает оскудения у тех, кто верит в верование. Мы еще и отправиться-то не успели, а уже полно людей, кого я уже всеми силами стремился видеть пореже.