Черный Леопард, Рыжий Волк

– Я чую открытый огонь, дерево и жир, – сказал я. Биби прикрыл рот, указал на нас, потом опять на свой рот.

Я больше ничего не сказал, теперь, когда знал, что́ мы нашли бы, судя по запаху. Кислая вонь волос, солоноватость плоти. Вскоре мы уже видели костер и свет, что проскакивал меж деревьев по лесу. И она там, насаженная на вертел, поджаривалась над огнем. Жир капал с нее в языки пламени и лопался, искря. Мужская нога. Чуть дальше с дерева свисал малый и глядел на свою ногу, а обрубок ее был перетянут веревкой. Ему отрубили правую ногу по самое бедро, а левую оставили до колена. Левую руку ему отсекли по плечо. Самого подвесили на дереве на веревке. Подвесили они и девочку, у той, казалось, целы были все четыре конечности. Трое скотов устроились на приличном расстоянии от огня, еще один в буш ушел, недалеко, уселся посрать.

Мы налетели, не разглядывая их, до того, как они успели нас заметить. Держа топорики на изготовку, я метнул один в голову первому, но топорик отскочил. Фумели выпустил четыре стрелы, три отскочили, одна впилась второму в щеку. О́го ударом припечатал третьего к стволу дерева. Вторым ударом он пробил дыру и в груди, и в дереве. Биби взмахнул мечом и ударил третьего по шее, но меч застрял в ней. Ударом ноги он высвободил меч, потом ударил им скота в живот. Первый же понесся прямо на меня с голыми руками. Я увернулся от него, а что-то сбило его с ног. Я прыгнул на упавшего и рубанул прямо по мякоти его морды. По носу. Я бил за разом раз, пока плоть его не забрызгала меня. То, что сбило скота с ног, рыкнуло, прежде чем вновь принять человеческий облик.

– Квеси! – заорал Фумели и побежал к Леопарду, потом остановился. Тронул его за плечо. Мне хотелось сказать: ступайте за дерево и кувыркайтесь, сколько влезет. Никто из нас не вспомнил про последнего скота, срущего в буше, пока не закричала девочка, привязанная к дереву. Тот пошел на нас, размахивая руками, когтищи его сверкали в отблесках огня. Он взревел громче льва, но что-то пресекло его рев. Он сам не понял, почему собственная пасть его не слушается, пока не глянул вниз, себе на грудь, и не увидел пронзившее ее копье. Взвыв напоследок, он рухнул лицом вниз.

Соголон переступила через его тушу и подошла к нам. Я зажег сухую палку и повел ею над ближайшим ко мне скотом. Хруст. О́го сломал шею малому с отрубленными руками-ногами. Лучшего для него и быть не могло: умереть быстро, – и никто не возражал. Девочка, едва мы спустили ее на землю, принялась кричать и кричала до тех пор, пока Соголон дважды не хлестнула ее по щекам. Все девичье тело покрывали белые полосы, но мне были известны знаки речных племен, и этот не принадлежал ни одному из них.

– Мы – подношение. Вам не надо было приходить, – выговорила она.

– Вы кто? – удивился Леопард.

Я был очень рад опять видеть его в человеческом обличье, сам не очень понимая почему. Разговор с ним все еще вызывал у меня раздражение.

– Мы славные подношения зогбану. Они живут рядом с нашими селениями, что стоят на их землях, и позволяют нам выращивать урожай. Меня растили ради этого…

– Ни одну женщину не растят на потребу мужчине, пусть он даже и зогбану, – сказала Соголон.

Я выдернул копье из убитого и ногой перевернул его тушу. Рога – большие, изогнутые, заостренные на конце, как у носорогов, – торчали по всей его голове и на шее, рога поменьше покрывали плечи. Торчали они во все стороны, эти рога, как вываленные в грязи космы у нищего бродяги. Рога шириной с детскую голову и длинные, как бивень, рожки короткие и толстые, рога, похожие на волосы, серо-седые, как и его шкура. Обе брови вросли в рога, а у глаз не было зрачков. Нос широкий и плоский, с волосьями, прущими из ноздрей, словно кусты. Толстые губы во все лицо, зубы, как у пса. По всей груди отметины шрамов, может, по счету всех его жертв. Пояс поддерживал набедренную повязку, на нем он подвесил детские черепа.

– Что это за бес?

Биби присел на корточки и повернул голову:

– Зогбану. Тролли из Кровавого Болота. На войне я их много видел. Ваш последний Король даже использовал их как берсеркеров[36]. Один хуже другого – и так каждый, – говорил он.

– Это ж никакое не болото, – говорю.

– Они кочуют. Дева эта тоже не отсюда. Эй, девочка, куда они идут?

– Я славное подношение Йех…

Соголон шлепнула ее.

– Bingoyi yi kase nan, – сказала девочка.

– Они едят человечину, – сказала Соголон.

Вот тут мы все и глянули на насаженную на вертел ногу над огнем. Уныл-О́го пинком отбросил ее.

– Так они странствуют, говоришь.

– Да, – кивнул Биби.

– Но она ж только что назвала себя жертвой ради позволения пользоваться их землей. Откуда же они?

– Тут неподалеку, – сказал Леопард. Он шел прямо ко мне, но смотрел на Биби. – И они не странствуют, они охотятся. Кто-то сказал им, что через эти леса будет проходить щедрый кус человечьего мяса. Мы.

Девочка вскрикнула. Нет, не завопила: в крике ее не было страха. То был призыв.

– На коней! – заорал нам Леопард. – И заткните этой девчонке рот!

Даже на бегу нам было слышно шуршание по бушу. Шорох доносился отовсюду, со всех сторон, и окружал все плотнее. Я ударил лошадь Фумели, и она ускакала. Соголон появилась верхом на своей лошади и ускакала. Я – за нею, резко ударив своего коня коленями по ребрам.

Биби скакал рядом со мной, сказал что-то или засмеялся, когда из темноты выпрыгнул зогбану и ударом дубины сшиб его с коня. Я не остановился – и конь Биби тоже. Я всего раз оглянулся и увидел, как зогбану, множество их, кучей наваливались на него, пока куча в холм не превратилась. Он не переставал кричать, пока его не придушили.

Я нагнал Соголон, но зогбану настигали нас. Один прыгнул на меня, но промахнулся, рога его располосовали круп моего коня. Тот взвился и едва не скинул меня. Двое вышли из кустов и принялись хватать его лапами. Полетели стрелы: первому в спину, а второму в грудь и в морду. Леопард теперь скакал на одной лошади с Фумели, криком призывая нас следовать за ним. Позади нас собрались зогбану – глазом не сочтешь, – они рычали, скалились, порой их рога сталкивались, отчего несколько скотов упали. По густому бушу они бежали едва ли не так же быстро, как и лошади. Один показался из кустов, наскочив мордой прямо на мой топорик. Я пожалел, что у меня меча нет. У Соголон он был, она рубила на скаку, словно бы расчищала путь в диком буше. Конь Биби без понукающего всадника отстал. Зогбану бросились на него всем скопом, так на моих глазах львы делали, охотясь на буффало. Я еще сильнее дал коню под бока: многие скоты все еще гнались за нами. Потом я услышал посвист: зип-зип-зип-зип – рядом. Кинжалы бросают. У скотов имелось оружие. Один попал Соголон в левое плечо. Она вскрикнула, но продолжала прорубаться правой рукой. Впереди я видел Леопарда, а перед ним – опушку и проблеск воды. Мы уже выбирались на опушку, как вдруг какой-то зогбану прыгнул на коня прямо позади меня и вышиб меня из седла. Мы с ним оба скатились в траву. Схватив меня за горло, скот принялся душить. Мясо они любят свежее, так я знал: убивать меня он не станет. Но очень постарается лишить сознания. Вонючее его дыхание рвалось из пасти белым парком. Рога у него были не очень большие и вроде помягче: видно, молодой, отличиться решил, себя показать. Я дотянулся до кинжалов и воткнул один прямо ему в ребра справа, а второй – в ребра слева, бил, бил, бил и бил, пока он не рухнул на меня и мне стало трудно дышать. Леопард стащил его с меня и крикнул мне: беги! Сам же обратился в зверя и зарычал. Не знаю, может, это и напугало их. Только к тому времени, как я до озера добрался, все уже сидели на широком плоту, в том числе и дева, и мой конь. Я, шатаясь, шагнул на плот, и в тот же миг мимо меня прыгнул Леопард.

Зогбану столпились на берегу, может, десять и еще пять, может, двадцать. Стояли так плотно, что казались одной широченной тварью из рогов и колючек.

Никто плот не толкал, но он отплыл. Впереди сидела Бунши, словно молилась в своей маленькой келье в отрешении от всего мира – гори он синим огнем.

– Ты испытываешь нас, ночная ведьма, – сказал я.

– Она этим не занимается, – сердито выговорила Соголон.

– Не в том вопрос был!

Бунши же не сказала ничего, а сидела себе, будто молилась, а я знал: ничего подобного.

– Мы должны вернуться за Биби.


– Он умер, – произнесла Бунши.

– Нет. Эти твари держат своих жертв живыми, чтобы есть мясо свежим.

Бунши поднялась и повернулась ко мне лицом.

– Не сообщаю тебе ничего, чего ты сама не знаешь. Тебе заботы не хватает, – сказал я.

– Он раб. Его назначение – умереть на служ…

При этих словах я вскочил:

– А ты, скорее всего, мать собственной сестры. По рождению он благороднее тебя.

– Ты говоришь против течения…

Бунши повела рукой, и Соголон умолкла.

– Есть кое-то поважнее, чем…

– Чем что? Раб? Мужчина? Женщина? Все на этом плоту думают: я, по крайности, лучше этого раба. У скотов дни уйдут на то, чтобы убить его, тебе это известно. Они будут резать его, прижигая каждую рану так, чтоб он не умер от болезни. Ты знаешь, как людоеды действуют. И все ж есть кое-что поважнее.

– Следопыт.

– Он не раб!

Я нырнул в воду.

На следующее утро я очнулся в чахлом коричневом кустике с прижатой к груди рукой. Девочка из той, прошлой, ночи. Часть ее раскраски уже смылась. Она охватывала и ощупывала меня, как железную гирю, потому как видела одну лишь бронзу. Я оттолкнул ее. Она поползла на другой конец плота прямо под ноги Соголон, а та стояла, как капитан, держа в руке копье, как посох. Солнце, похоже, уже взошло: у меня кожа сильно нагрелась. Тогда я вскочил:

– Где Биби?

– Ты не помнишь? – проговорила Соголон.

И, пока она произносила это, я вспомнил. Обратное плавание в воде, что казалась скользкой пеленой, берег, уходящий все дальше и дальше, но я даю выход ярости, чтобы добраться туда. Зогбану ушли обратно в буш. Топориков у меня нет, один нож всего. Шкура зогбану под рукой кажется древесной корой, но у ребер она мягка, и, как у всех животных, можно и глаза им вырвать.

Чьи-то старческие пальцы легли мне на руку. Пальцы черные, как ночь.

– Бунши, – выдохнул я.

– Твой друг умер.

– Он не умер просто потому, что ты говоришь, что он умер. Или потому, что ты не считаешь, что его стоит спасать.

– Я вовсе не это имела в виду. Следопыт, они вышли на охоту за едой, а мы забрали у них последние припасы. Они не станут есть мальца, у кого сломана шея.

– Все равно я пойду.

– Даже если это означает твою смерть?

– Тебе-то что до того?

– Ты все еще человек, от кого великая польза. Эти твари наверняка убьют тебя, а какая будет польза от двух мертвых тел?

– Я пойду.

– Знаю. Но если уж тебе приспичило, по крайней мере, не будь видим.

– Ты нашлешь скрывающее заклятье?

– Разве я ведьма?

Я обернулся, подумав, что она ушла, пока влага не просочилась между пальцев моих ног. Луна подтягивала озеро на берег, я уверен. Потом вода поднялась мне до лодыжек, но обратно в озеро не утекла. Озерной воды не было вовсе, просто что-то черное, прохладное и сырое ползло вверх по моим ногам. Меня охватил страх, но всего на миг, и я дал ей укрыть себя. Бунши натянула свою кожу мне на икры до колен, вокруг и выше, укрыла мои бедра и живот, не пропуская ни кусочка моей кожи. По правде, мне это совсем не нравилось.

Она была холодна, холоднее озера, и все ж, глядя вниз, я хотел оказаться в озере, только чтобы увидеть себя подобием ее. Она дотянулась до моего горла и сдавила его так туго, что я шлепнул ее.

– Перестань пытаться убить меня, – сказал.

Она ослабила хватку, укрыла мои губы, лицо, потом голову.

– Зогбану в темноте видят плохо. Зато они запах чуют, слышат и чувствуют твое тепло.

Я думал, она будет мне поводырем, но она словно застыла. Далеко идти не пришлось.

Костер уже бушевал в небе. Один зогбану схватил Биби за голову и поднял его. В воздухе он держал половину Биби, грудь у того уже была вспорота, чтобы кишки удалить, ребра торчали, как у коровы, забитой ради праздника. Его насадили на вертел, и пламя ринулось ему навстречу.