Черный Леопард, Рыжий Волк
Часть 74 из 114 Информация о книге
Два копья уперлись ему в спину. Стражи двинулись вперед, и если бы Мосси не сдвинулся с места, острия копий пронзили бы ему кожу. Троица спустилась по ступенькам с нашей площадки, пересекла пространство зала мимо женщин, мужчин и всякого зверья королевского двора и остановилась у подножья тронного возвышения. Королева знаком велела ему подняться, и два стража, что преграждали дорогу, разошлись в стороны. – Канцлер, ты уже своими глазами видел больше территорий, чем их описано в толстых книгах. Поведай, видел ли ты когда человека, подобного этому? Высокий худощавый мужчина с длинными и редкими волосами вышел вперед, чтобы заговорить с Королевой. Первым делом он отдал поклон. – Наипрекраснейшая Королева, много раз, и вот в чем дело. Он… – Почему же ты не купил одного такого для меня? – Прости меня, моя Королева. – Есть мужчины еще светлее этого? – Да, Наивеличественнейшая. – Как это страшновато, как восхитительно. – И, обращаясь к Мосси: – Как твое имя? Мосси лишь пялился на нее, словно и вправду был глухой. Соголон пояснила: он не знает их языка. Вперед вышел страж и подал канцлеру меч Мосси. Канцлер взглянул на клинок, осмотрел рукоять и произнес по-конгорски: – Откуда у тебя такой меч? – Это из одной дальней земли, – ответил Мосси. – Какой земли? – Родины. – И она не Конгор? – Глядя на Королеву, канцлер сказал Мосси: – Ясно, что кто-то давал тебе имя. Какое? Имя, имя. – Мосси. – Ухм? – Мосси. – Ухм? – Канцлер кивнул, и острие копья ткнулось Мосси в бок. – Мосси, наипрекраснейшая Королева, – выговорил Мосси. Канцлер повторил его ответ Королеве. – Мосси? Просто Мосси. Люди вроде тебя с неба падают и просто подбирают имена? Откуда ты родом, мастер Мосси? Из чьего дома? – спрашивал канцлер. – Мосси из дома Азара, из земель Света с востока. Канцлер повторил сказанное на языке Долинго, и Королева издала смешок. – Зачем понадобилось мужчине с востока от моря жить в этих краях? И что за болезнь выжгла весь цвет с твоей кожи? Говори сейчас же, а то никому из моих придворных не нравится, когда сердят их Королеву… Я сказала: никому из моих придворных не нравится, когда сердят Королеву. Двор взорвался выкриками «нет», протестующим гулом, громкими хвалами богам. – И все же волосы у него черные, как уголь. Поднимите-ка тот рукав… Да, да, да, но как это возможно? У тебя плечо светлее руки? Я же вижу прямо вон там, тебе что, руки пришивали? Моим мудрым советникам лучше поспешить с объяснениями. Я смотрел на все это и гадал, только ли на юге есть безумные короли и королевы. Соголон отступила, когда я ждал, что она выскажется. Попытался понять что-нибудь по ее лицу, увы, ее лицо не было моим. Если мне кто противен, так тот поймет это, стоит лишь мне утром приветственно кивнуть. Королева игралась, а что было для нее игрой? О́го стоял смирно, но хруст костяшек выдавал, как сильно сжаты его кулаки. Я тронул его за руку. Мосси ничуть не лучше меня умел скрывать на лице, что он думает. И Мосси стоит там, смотрит на все – и ничего не понимает. Заметил мое лицо, и тень беспокойства укрыла его черты. «Что?» – говорил он мне одними губами, только я не знал, как хоть что-то сказать ему. – Желаю увидеть больше, – сказала Королева. – Снимите это. – Сними свою одежду, – перевел Мосси канцлер. – Что? – вскинулся тот. – Нет. – Нет? – воскликнула Королева. Отказ она поняла даже на конгорском языке. – Станет ли Королева дожидаться согласия какого-то мужика? Она кивнула, и двое ее стражей схватили Мосси. Одному он врезал прямо в челюсть, но другой прижал нож к его горлу. Мосси обернулся ко мне, и я одними губами сказал: «Спокойно. Спокойно, префект». Тем же ножом страж разрезал по швам одежду на плечах Мосси. Второй страж сорвал пояс, и все упало на пол. – Никто не удивлен? – произнесла Королева. – Я не слышу никаких звуков изумления? – И зал взорвался охами, ахами, кашлянием, хрипами и громкими хвалами богам. Мосси, в мыслях кого билось: «И это должно со мной твориться?» – распрямил спину, поднял голову и застыл. Женщины, мужчины и евнухи, что сидели у ног Королевы, все подползли поближе взглянуть. Что было тайной для них, я не понимал. – Странная, странная штуковина. Канцлер, почему она темнее, чем все остальное у него? Подними ее, я желаю взглянуть на мешок. Придворный потянулся к яйцам Мосси, и того передернуло. За время всего этого Соголон не произнесла ни слова. – Такой же темный? Да, странно это, канцлер. – Это непонятно, Наипрекраснейшая. – Не мужчина ли ты, сделанный из других мужчин? Руки у тебя темнее твоих же плеч, шея темнее груди, ягодицы белее ног, а твой, твой… – И, обращаясь к канцлеру: – Как твои куртизанки называют это? По правде, я рассмеялся. – Я не вожу компанию с куртизанками, Наипрекраснейшая, – сказал канцлер. – Конечно же водишь, они ходят на четырех ногах и не могут говорить, но они же твои. Хватит этой болтовни. Я желаю знать, почему это темнее всего остального у него. Так ли это у всех мужчин в других землях? Это ли я увидела бы, если бы вышла замуж за одного из калиндарских принцев? Восточный человек, почему это того же цвета, что и мужчина, стоящий с Соголон? Канцлер только и смог сказать, что это любопытно: у мужчины с такой светлой кожей такие темные яйца. Мосси заметил, что я сдерживаю смех, и насупился. – Боги со мной в какую-то игру сыграли, моя Королева, – произнес он. Канцлер перевел Королеве, что сказал Мосси, почти так, как тот и сказал. – С каким мужчиной играли они, когда взяли у него это и отдали этому человеку? Я желаю знать об этом. Сейчас же. Мосси, похоже, опять растерялся, но зорко следил за людьми, которые следили за ним. И все же он ничего не сказал. Соголон кашлянула, прочищая горло: – Наипрекраснейшая Королева, помни, зачем мы прибыли в Долинго. – Я не из тех, кто забывает, Соголон. Особенно когда речь шла об одолжении. Особенно учитывая, как ты умоляла о нем. Мосси смотрел на них с потрясением, какое мне удалось скрыть. – Ишь, как губы-то у тебя обалдело затряслись! И почему бы мне, мудрейшей из королев, не говорить на дикарском языке севера… особенно когда мне постоянно приходится иметь дело с дикарями? Ребенок способен за день выучить его… Почему это мой двор не охает и не ахает? Канцлер перевел для двора, который тут же взорвался охами, ахами и кликами хвалы богам. Королева махнула рукой, и стражи ткнули Мосси своими копьями. Тот собрал одежду и пошел обратно к нам. Я все время не сводил с него глаз, но Мосси смотрел только перед собой. – Ты делишься со мной своим делом, ибо думаешь, будто мы сестры. Только я Королева, а ты ничтожнее мотылька, летящего на пламя. – Это так, Наипрекраснейшая, – произнесла Соголон и поклонилась. – Да, я согласилась помочь тебе, потому что мы с Лиссисоло вместе должны быть королевами. И потому, что ваш Король даже демонам дает передышку. Как же хочется ему захватить Долинго! Я знаю, о чем он думает по ночам. О том, что в один прекрасный день позабудет, что Долинго сохраняет нейтралитет, и возьмет цитадель себе. И придет день, когда он попытается. Только не сегодня и не пока я Королева. А еще я очень скучаю. За многие луны твой мужчина из заплаток ближе всего подошел к тому, что достойно моих глаз. По крайней мере с тех пор, как я разрезала одного из принцев Миту пополам, чтобы посмотреть, такой же ли он пустой внутри, каким предстает в разговоре. Ты, что весь в отметинах, ты видел наши небесные вагоны? – обращалась она ко мне. – Только на пути к тебе, Наипрекраснейшая Королева, – сказал я. – Многие до сих пор дивятся, что за мастерство или колдовство держит их в небе. А это и не колдовство, и не мастерство, а железо да веревки. У меня нет колдунов, у меня есть мастера по стали, мастера по стеклу и мастера по дереву. Потому что в нашем Дворце Мудрости есть люди, что на самом деле мудры. Я терпеть не могу людей, принимающих вещи такими, каковы они есть, никогда не сомневающихся, никогда не наводящих порядка, никогда не создающих лучшего или не творящих лучше. Скажи мне, я устрашаю тебя? – Нет, моя Королева. – Так я устрашу. Стража, отведите этих двоих в Мунгунга. О́го с девочкой могут следовать в свои покои. Оставьте нас, женщин, поговорить о вещах слишком серьезных. И дайте быку травки слоновьи уши. Его, должно быть, уже не одну луну никто не кормил достойной пищей. А теперь оставьте меня, все, все. Кроме этой женщины, что считает себя сестрой. – Ты должен обучить меня таким словам, префект, – со смехом сказал я. Мосси все ругался и ругался на своем родном языке, меряя шагами вагон взад-вперед, топал он при этом так, что вагон слегка кренился. Он отвлекал меня от той реальности, что болтались мы на огромной высоте и что тянули нас с помощью блоков от одного громадного древа к другому. Чем больше он впадал в ругательный раж, тем меньше рисовал я в воображении, как тросы лопаются, а мы летим навстречу смерти. Чем больше Мосси ругался, тем меньше лезло мне в голову, что Королева отправила нас в такую высь неба, в такую даль от земли, чтобы убить. – Еще чуть выше, и мы могли бы с луной целоваться, – сказал я. – Насрать на луну и на всех, кто поклоняется ей, – бросил он в ответ. Он все еще вышагивал. Взад-вперед, к окну и обратно, по крайности, следя за ним, я и сумел рассмотреть вагон. На этой высоте луна светила до того ярко, что зеленое было зеленым, а голубое голубым, и кожа его была почти белой (он уже успел подвязать свою изношенную одежду на поясе, оставив грудь голой). Вагон представлял из себя вот что: поначалу я думал, что какой-то фургон перевернули вверх колесами, а потом пустили колеса по туго натянутым связкам троса. Потом, глядя, как вагон раздается, как жирное брюхо крупной рыбы, подумал, что это лодка, что в небе плавает. Был у него и нос, и корма, точно как у лодки, толще всего он был посередине, так же, как и лодка, но с окнами, как в домах, идущими по всему кругу, и крышей из древесных стволов, скрепленных воедино смолой. По полу, плоскому и гладкому, влажному от росы, почти скользить можно было. И вот еще что: воздух на такой высоте дует холодный, а у того, кто передвигался в этой штуке до нас, шла кровь. Мосси все расхаживал туда-сюда, сыпля ругательствами, когда он проходил мимо, я схватил его за руку. Он попробовал дальше двинуться, попробовал от руки моей избавиться, попробовал меня оттолкнуть, но я держал крепко, пока он не остановился, фырча и кляня все на свете. – Что? – Остановись. – Тебя она не унижала. – Всего несколько ночей назад ты был без одежды. И не думал тогда сердиться. – Я знал, где я находился и с кем. Только то, что я живу со всеми вами, не означает, что я по-прежнему не остаюсь человеком с востока.