Черный Леопард, Рыжий Волк
Часть 75 из 114 Информация о книге
– Всеми вами? Мосси вздохнул, отошел в сторону, посмотреть в окно. Облачко до того серебристое и до того тонкое, что размывалось в ничто, а вот на большом отдалении минует нас еще один вагон, освещенный факельными огнями. – Кто, по-твоему, они такие? По какому делу кому-то надо передвигаться ночью? Куда они направляются? – Рассуждаешь как префект? Он улыбнулся: – Стражи их за нами не пошли. – Эта Королева в мужчинах большой опасности не видит. Либо они обрежут эту штуку до того, как мы на другую сторону доберемся. И мы нырнем навстречу своей смерти. – Ничто из этого не вызовет у меня улыбки, Следопыт. Может, засадив нас сюда вдвоем одних, они рассчитывают, что мы заговорим, а они, может, отыскали какой-нибудь вид волшбы для подслушивания. – Долингонцы идут впереди нынешнего века, но так далеко не заходил никто. – Может, нам стоит изобразить, будто мы сношаемся, как буйные акулы, чтоб им было что послушать. А ну, разом пробей меня своим сокрушающим тараном! Дыра моя, ты бездною стала теперь! – Это от кого ты научился сношаться по-акульи? – От Бога, он знает. Первую зверюгу назвал, что на ум пришла. Божьи слова, Следопыт, ты вообще никогда не улыбаешься? – А чему тут улыбаться? – Веселости моей компании – для начала. Великолепию этого места. Говорю тебе: сюда боги приходят возлечь. – Мне казалось, ты всего в одного бога веришь. – Это не означает, что я других не вижу. Чем известны эти земли? – Золото, серебро, стеклянный камень, обожаемый в дальних странах. По-моему, цитадель потому в высоте, что они всю землю порушили. – Думаешь, эти громадные дерева живые? – Думаю, что тут все живое, чем бы их жизнь ни держалась. – Что ты имеешь в виду? – Где тут рабы? И на что они похожи? – Толковый вопрос. Я… Крики долетели до нас еще раньше, чем с нами поравнялся вагон, на этот раз так близко, что мы почувствовали запах спиртного и дыма, до того близко, что дробь барабанов отдавалась в ушах и в груди, тогда как кто-то рвал струны коры и лютни так, что того и гляди лопнут. Вагон катил мимо, а мы, стоя рядом, смотрели друг на друга. Дробь выбивал не только барабан, но и ноги мужчин и женщин, те прыгали и топотали, словно ку и гангатомы в соительном танце. Один мужик с лицом, раскрашенным красным и блестящим, держал передо ртом факел и, как дракон, изрыгал пламя, пламя, которое ударило прямо между нами. Я даже в сторону отпрыгнул, Мосси стоял спокойно. Вагон, не остановившись, продолжил свой путь, пока барабанная дробь не стала ощущаться памятью ритма. Мы направлялись к ответвлению в стороне от дворца. Третьему. – В этом вагоне чья-то кровь, кого-то молодого, – сказал я. – Местные мужчины и женщины, похоже, весьма буйные. Может, убили ребенка для забавы. – Что значит буйные? Слышал я прежде о таких, как ты. – Таких, как я? – Люди с одним печальным богом. Вы действуете, как старухи, забывшие, что они были молодками. Твой один бог, он считает удовольствие чем-то низменным. – Мы можем поговорить о чем-нибудь другом? Мы уже почти на другой стороне. Следопыт, каков наш план? – Не я объявил саму себя нашей повелительницей. – Хотел бы я от нее узнать, так ее и спросил бы. Скажи-ка мне вот что. План есть? – Мне ни о чем таком не известно. – Это безумие. Значит, план, как я понимаю, таков: мы ждем, пока ты унюхаешь этого чудесного мальца вблизи, а когда кровососы или что бы они из себя ни представляли… Мы что предпринимаем? Сражаемся? Хватаем мальца? Веретеном, как танцоры, крутимся? Мы всего лишь ждем? Разве нет в этом никакой прелести? – Ты спрашиваешь меня о вещах, каких я не понимаю. – Как нам спасти этого ребенка от любого зла, стерегущего его? И если мы и вправду спасем его, что потом? – Может, нам сейчас надо план составить, – сказал я. – Может, тебе надо уйти, доказав, что ты Соголон не по зубам. – Правду? – Было бы предпочтительно, если тебе такое под силу. – Никогда не было никакого плана, кроме как сразиться с кем бы то ни было, у кого ребенок, и вернуть его обратно. Убивать, если понадобится. Только никакой хитрости, никакой стратегии, никаких уловок, никакого плана в твоем понимании. Но это не полная правда. По-моему, план есть. – Каков же он? – Не знаю. Зато Соголон знает. – Тогда зачем ей мы? Особенно раз уж она действует, будто ей мы и не нужны. Я оглянулся. За нами следили, нас подслушивали или читали по нашим губам. – Давай за мной, где потемнее, – предложил я, и Мосси ступил со мною в тень. – Думаю, у Соголон есть план. – Я этого не знаю, О́го не знает и никто другой, что прежде странствовал с нами. Только и это – тоже план. – Ты про что? – Для нас нет никакого плана, потому как не будет никаких нас. Послать нас сражаться с кровососами, может, даже быть убитыми ими, а они с девчушкой тем временем спасают мальца. – А это не договор, с каким и ты связан? – Да, только что-то изменилось в Соголон, когда она узнала, что нам придется в Долинго направиться. Не знаю что, только знаю, что мне это не понравится. – Ты ей не веришь, – сказал Мосси. – Когда мы уезжали из дома старца, она отправила двух голубей. Голубей Королеве. – Ты мне веришь? – спросил Мосси. – Я… – Сердце твое ищет ответа. Хорошо. – Он улыбнулся, а я постарался не улыбнуться, но придать лицу теплое выражение. – А почему б попросту не приставить ей нож к горлу и не потребовать сознаться? – Это так-то на востоке женщину приводят к повиновению? Ее не запугаешь, эту Соголон. Ты сам убедился в этом: она просто сдует тебя прочь. – В чем я убедился, так это в том, что кто-то охотится за ней, – заметил Мосси. – Кто-то за всеми нами охотится. – Но ее охотник лишь на нее охоту ведет. И он или она не знает устали. – Я-то думал, что ты веришь только в одного бога и одного дьявола, – сказал я. – По-моему, ты уже повторяешься, да еще и чуть ли не с раздражением. Я многое повидал, Следопыт. Ее враги набрали силу. Может, все они – делами праведными. Другая сторона. Вагон стукнулся обо что-то и встряхнулся. От этого префекта бросило прямо на меня, и я поймал его, когда он головой ударился мне в грудь. Схватившись за мое плечо, Мосси поднялся. Хотелось сказать ему что-нибудь про его благовоние. Или про дыхание на моем лице. Он выпрямился, но вагон опять качнуло, и он ухватился за мою руку. На площадке нас встретили пять стражей и известили: вы высадились в Мунгунга, второе древо. Повели нас по крутому каменному мосту с бойницами по обеим сторонам дороги сначала в мою комнату, где меня и оставили, а потом, полагаю, в комнату Мосси. Моя выглядела так, словно сама свисала с громадного древа и была подвешена на тросе. Не знаю, куда отвели префекта. А эта была очередная комната с кроватью, к чему я уже начинал привыкать, хотя зачем кому-то нужно мягкое ложе, понять так и не смог. Чем больше твоя постель напоминает облака, тем меньше окажешься ты настороже, если беда поднимет тебя со сна. Только великая это придумка – спать в постели. Имелась вода для мытья и кувшин молока для питья. Я подошел к двери, и та открылась без моего касания. От такого я встал и оглянулся – дважды. Наружным балконом служила узенькая (может, в две ступни шириной) свободная площадка с веревкой на уровне груди, не позволяющей пьяницам слететь к предкам. За этим древом стояли два других, а позади них еще несколько. Я ломал голову, подыскивая более точное слово, чем обширный, что-нибудь, подходящее для такого большого города, как Джуба или Фасиси, только когда все громоздится вверх и разрастается в небо, а не рядом и не расходится вширь. Неужели те дерева еще росли? Во многих окнах мерцал огонь. Из некоторых окон доносилась музыка, обрывки звуков носились по ветру: застолья, перебранки мужчины с женщиной, соития, рыданий, голосов на пределе связок, – они порождали шум, и никто не спал. Еще это: закрытая башня без окон, зато куда сходились и откуда выходили все тросы, по каким двигались вагоны. Королева была права, говоря, что Долинго не на колдовстве держится. Только на чем-то оно держалось. Ночь уходила, покидая нас, покидая людей, не собиравшихся спать, покидая меня, гадавшего, о чем Соголон говорила с Королевой и где она сейчас. Может, как раз поэтому понадобилось больше времени, чем следовало бы, чтобы учуять на себе этот запах. Мирры. Я потер грудь, накрыл горстью нос и вдыхал запах, словно упивался им. В приснившихся джунглях обезьяны раскачивались на лианах, но деревья росли так высоко, что я не видел неба. Стояли и день, и ночь, как всегда бывает в Темноземье. Я слышал звуки, смех, что звучал порой, как слезы. Надеялся увидеть префекта, ожидал увидеть его, но какая-то шагавшая на двух ногах обезьяна потянула меня за правую руку, отпустила и упрыгала прочь, а я пошел за ней следом и оказался на дороге, и я шагал, потом бежал, потом шагал, а вокруг был такой сильный холод. Я боялся услышать черные крылья, но не слышал их. А потом пламя вспыхнуло на западе, и мимо меня побежали слоны, львы и много другого зверья, а еще звери с забытыми названиями. Бородавочник с загоревшимся хвостом визжал: «Это малец, это малец, это малец». Запах разбудил меня. – Добро пожаловать в Долинго великолепное, Долинго неприступное, Долинго, ради которого боги небесные сходят на землю, ибо нет на небесах ничего подобного Долинго. Он стоял надо мной, низенький, толстенький и днем синий, какими долингонцы бывают ночью, и я едва не сказал ему, мол, спал бы я, как обычно сплю, с топориком под подушкой, так быть бы ему уже безголовым. Вместо этого я потер глаза и поднялся. Он склонился до того близко, что я едва башкой ему в голову не врезался. – Первым делом вы моетесь, нет? Да? Потом вы принимаете пищу, нет? Да? Но прежде вы моетесь, нет? Да? На нем был металлический шлем, у какого не хватало защитной пластины для носа, как у воинского. Зато шлем был отделан золотом, а носивший его очень походил на человека, кто вскоре сообщит мне об этом. – Великолепный шлем, – сказал я ему. – Он вам очень нравится? Нет? Да? Золото, добытое на южных рудниках, проделало путь до моей головы. То, что вы видите, вовсе не бронза – только золото и железо. – Вы сражались на каких-нибудь войнах? – Войнах? Никто не ведет войн с Долинго, но – да, вам следует знать, что я в самом деле очень смелый человек.