Черный Леопард, Рыжий Волк
Часть 76 из 114 Информация о книге
– Я вижу это по вашему облачению. На нем и впрямь была толстая воинская стеганая рубаха, вот только живот выпирал из нее, как у беременной женщины. Два момента. «Мытье» означало для него необходимость призвать двух слуг в комнату. Две двери по сторонам открылись сами собой, и прислужник втащил бадью из дерева и смолы, полную воды и пряностей. Так я впервые узнал, что там есть двери. Меня терли шершавыми камнями: спину, лицо, даже яйца терли с той же силой, что и подошвы моих ног. «Принимать пищу» означало, что из стены сама собой выдвигалась плоская доска оттуда, где до того не было никакой щели, тот же человек указывал мне на уже стоявший табурет, потом кормил меня с помощью этих вещиц, какие обожают капризные мужики из Увакадишу, всяких ножичков да вилочек, отчего я обалдело чувствовал себя ребенком. Я спросил, не раб ли он, и он рассмеялся. Доска сама собой ушла опять в стену. – Наша сиятельная Королева – кладезь всех мудростей и всех ответов, – сказал он. Меня оставили одного, выйдя наружу и сделав десяток шагов, я вернулся и облачился в предоставленную мне одежду. Не говоря о всем прочем, уже это – редкостное для меня – ношение одежды вызвало во мне еще большую злобу. У двери я расслышал шарканье ног в комнате, торопливое топотанье и пыхтение. Уверенности не было, вломились ко мне или прокрались, а когда я решился распахнуть дверь, комната была пуста. Тайное наблюдение: этого я ожидал. Что оно смогло бы обнаружить, этого я не знал. Дверь на балкон открылась до того, как я дошел до нее. Я отступил на несколько шагов – и дверь закрылась. Я сделал несколько шагов вперед, и она открылась. Я снова вышел и пошел вниз по тропке, что бежала вдоль края этого этажа. Почва и камень, будто с горы срезанные. И вот что произошло. Я шагал, пока не вышел к разрыву в границе, а к разрыву примыкала свисавшая с края площадка из деревянных реек, державшаяся на закрепленном с четырех углов тросе. Безо всяких моих просьб (да рядом и видно-то никого не было) площадка долго спускалась, одолев целый этаж. Сойдя на нижнем этаже с площадки, я пошел вниз по новой тропе, оказавшейся дорогой, широкой двупуткой. Напротив мне был виден дворец и первое древо. В самом низу этого этажа стоял домик с тремя темными окнами и синей крышей, казалось, он был отрезан ото всего остального. И вправду, никакие ступеньки, никакая дорожка к нему не вели. Стоял он в громадной тени дозорной площадки, выступе шириной с поле битвы, по какому вышагивала стража. Этажи, казалось, сцеплялись друг с другом, а самый нижний с подъемным мостом и стеной такого же красного цвета, что и земля в саванне. Следующий этаж полукругом обвивала удерживающая стена. Ниже высились тяжеловесные арки и деревья, неухоженные и разбросанные, а еще этажом ниже – высоченные стены, раз в семь, а может, и в восемь выше дверей и окон. Этот этаж выставлял напоказ башни с золотыми крышами, поднимавшимися еще на два этажа выше. Напротив, справа от еще одного древа на уровне моего взгляда, тянулась широкая лестница, ведшая к огромной палате. На ступенях по двое, по пятеро, а то и кучками побольше толклись мужчины, облаченные в синие, серые и черные одежды до самого пола. Они сидели, стояли, и вид у всех был такой, будто вели они беседы о серьезных предметах. – Я думал, у меня яйца кровью изойдут, когда за них взялись эти мерзкие евнухи, – заговорил Мосси, когда я увидел его. Его спустили на этот этаж. Мне в голову пришло: а с чего это они нас так разбрасывают? – Я сказал: «Сэры, не я обчекрыжил вас обоих, не вымещайте гнев свой на моем бедном маленьком рыцаре». Вот, значит, что тебя смешит: сказания о моих страданиях, – балаболил Мосси. Я и не заметил, как рассмеялся. Мосси расплылся в широкой ухмылке. Потом лицо его посерьезнело: – Давай-ка пройдемся, мне надо с тобой поговорить. Мне было любопытно, как устроены дороги в городе, что тянется вверх, а не вширь. Во что падает вот этот водопад? – Как же я сочувствую тебе, Следопыт. В толпе ты, на мой взгляд, затерялся бы. – Что? Он указал на то, во что я был одет (в то же, что и он) и как много встретившихся мужчин и мальчиков носили то же самое: длинную тунику и плащ, застегнутый только у шеи. Зато лишь тех цветов, какие я уже видел – серые, черные и синие. Некоторые мужчины (все из тех, что постарше) прикрывали лысые головы красными или зелеными шапками, а талии повязывали красными или зелеными поясами. Немногие женщины миновали нас на телегах или в открытых повозках, некоторые были в длинных белых платьях с широкими рукавами наподобие крыльев, вырез сверху открывал полноту грудей, а голову укрывали повязки нескольких цветов, высившиеся, словно высокие башни. – Никогда не видел тебя так одетым, – сказал Мосси. Мимо ехала телега, какую тащили два ослика, в ней сидели старик с мальчиком. Они проехали до края, какой я смог разглядеть, потом пропали. По первости я подумал, не уехал ли старик на телеге к своей смерти. Но Мосси пояснил: – Дорога идет в гору по спирали, ее то видно, то не видно с древа. Но в каком-то месте, если им понадобится покинуть цитадель, один из тех мостов, что нас поднял, должен будет их спустить. – Всего одна ночь – и ты уже знаешь про все в Долинго. – За одну ночь узнаешь много, когда тебе не до сна. Вроде такого. Долингонцы строят в вышине потому, что древнее пророчество гласит: настанет день, когда Великий потоп опять повторится, во что многие до сих пор верят. Один старик рассказал мне это, хотя, возможно, он и умом тронулся, бродя по улицам и не зная сна. Великий потоп, что поглотил все земли и даже Колдовские горы с безымянными горами за Конгором. Великий потоп погубил бродивших по земле животных-великанов. Знай: я побывал во многих землях, и одно, похоже, имело хождение повсюду – история этого самого Великого потопа, который уже случился, и еще одного, который когда-нибудь непременно окажется явью. – Похоже, что имеет хождение во всех землях, так это вера в богов, до того мелких и завистливых, что они скорее готовы уничтожить все миры, чем позволить одному развиваться без них. Ты сказал, что нам надо поговорить. – Да. – Он взял меня за руку и зашагал быстрее, заметив: – По-моему, нам следует исходить из того, что за нами наблюдают, если не следят. Мы перешли мост и прошли под широкой башней с арочным проходом из синего камня высотой больше десяти человеческих ростов. Мы шагали и шагали, а рука его все так же сжимала мою руку. – Детей нет, – сказал я. – Что? – Я совсем детей не видел. Ни единого прошлой ночью, но тогда подумал, это оттого, что ночь. Сейчас уже день вовсю, а я ни одного не видел. – И что тебе не нравится? – Ты хоть одного видел? – Нет, но есть еще кое-что, о чем я должен тебе рассказать. – И рабы. Долинго делает Долинго не колдовство. Где же рабы? – Следопыт. – Поначалу я думал, что слуги, что отскребали меня, рабы, но они, похоже мастера в своем умении, пусть и в умении драть спину и яйца драть. – Следопыт, я… – Только что-то не та… – Етить всех богов, Следопыт! – Что? – Эта ночь прошла. Я был в покоях Королевы. Когда стража отвела тебя в твою комнату, меня отвели в мою только для того, чтобы отмыть, а потом повели обратно. – С чего это она позвала тебя обратно? – Долингонцы, Следопыт, народ очень откровенный. А она очень откровенная Королева. Не задавай вопросов там, где ответ тебе известен. – Так мне ничего не известно. – Меня отвезли обратно в ее покои в том же вагоне, в каком мы сюда прибыли. На этот раз меня сопровождали четыре стража. Я бы взялся за меч, но потом вспомнил, что оружие у нас забрали. Королева пожелала меня опять увидеть. Похоже, я ее озадачивал. Она по-прежнему считает мою кожу чудом, как и мои волосы с губами, какие, по ее словам, похожи на открытую рану. Она повелела мне возлечь с нею. – Я тебя не спрашивал. – Ты должен знать. – Почему? – Я не знаю! Не знаю, почему чувствую, что ты должен знать, раз уж это для тебя ничего не значит. Проклятье! И она была холодна, Следопыт. Не хочу сказать, что она сдерживалась или что никаких чувств не выказывала, даже удовольствия, только от нее холод исходил, кожа ее была холоднее северного ветра. – Что она заставила тебя делать? – И ты меня об этом-то спрашиваешь? – А какого ж вопроса ты от меня ждал, префект, что ты при этом чувствовал? Есть множество женщин, кому я задал бы этот вопрос. – Я не женщина. – Само собой, нет. Женщине полагается смотреть на это как на дело естественное. Мужчина же, он на коленки падает и вопит в ужасе, мол, какое унижение. – Как это у тебя вовсе нет друзей – для меня загадка, – произнес Мосси. И пошел прочь. Пришлось вприпрыжку за ним пуститься, чтобы догнать. – Ты к моему слуху обращался, а я тебе кулак выставил, – сказал я. Он сделал еще несколько шагов, прежде чем остановился и обернулся: – Принимаю твои извинения и в таком виде. – Расскажи-ка мне все, – попросил я. Мунгунга пробуждалась. Мужчины, одетые как старейшины, шли туда, куда старейшины ходят. Из посудин, какие не держали ничьи руки, в окна выбрасывались нечистоты прошлой ночи в желоба, выдолбленные в стволе дерева. Мужчины в длинных одеяниях и шапочках шли мимо на своих двоих с книгами и свитками, мужчины в плащах и штанах ехали мимо на подводах, какие тянули ослики и мулы без уздечек. Женщины толкали тележки, переполненные шелками, фруктами и безделушками. С опорных стен свешивались люди с красками, палками и кистями, возвращаясь к созданию фрески Королевы на стороне правого ответвления. Повсюду и невесть где стояла сладкая вонь цыплячьего жира, потрескивавшего над пламенем, и запекаемого в духовках хлеба. А еще, поскольку шум этот стоял повсеместно, он сделался новой тишиной: работа механизмов, треск тросов, толчки и гул больших вращающихся колес, – хотя глазу приложить все эти звуки было не к чему. – Мне даже не позволили помыться самому, уверяли, что у Королевы тонкий нюх на мерзостную грязь и она бурю поднимает чиханием даже при намеке на нее. «Тогда, – сказал я, – обоняние, должно быть, вас подводит, раз вы не чуете вони у себя под мышками». Потом меня натерли благовонием, какое, по их словам, Королеве больше всего по душе, меня оно заставило поморщиться: запах напоминал навоз у корней растущих зерновых. У меня в волосах, в носу, ты не чуешь, несет ли все еще от меня? – Нет. – Утренние банщики содрали запах вместе с моей кожей и большей частью волос. Соголон была там, Следопыт. – Соголон? Смотрела? – Они все смотрели. Ни одна королева не допускает соития в одиночестве, да и ни один король тоже. Ее прислужницы, ее колдуны, два мужика, похожие на советников, лекарь, Соголон и вся королевская стража. – Гнильца какая-то есть в этом королевстве. Неужели ты… как можно… – Давай, давай, поноси. По-моему, старая сука обещала этой Королеве что-то от меня, меня не спросив. – Что ей оставалось делать? – То есть? – Детей нет нигде, и Королева велит тебе возлечь с нею в первую же ночь, как мы прибыли. Ты спу… – Да, если тебе угодно это знать. Я оставил в ней свое семя. Не ты действуешь – возбуждение действует. Тут даже согласия никакого не требуется. – Я тебя не спрашивал. – У тебя в глазах вопрос. И осуждение. – Моим глазам наплевать. – Прекрасно. Тогда и мне будет наплевать. Потом ее колдуны и ночные сиделки заявили, мол, так и есть, мое семя попало в нее. Колдун убедился. – Зачем Королеве тащить в постель только что встреченного иноземца, чтоб тот оставил в ней свое семя? И почему это событие для всего королевского двора? Говорю тебе, Мосси, что-то не так в этих краях. – И Королева холодна была, как горная вершина. Слова не сказала, а меня предупредили, чтоб не смел прямо на нее смотреть. По виду не сказать было, что она дышала. А все вокруг смотрели, будто я дырку в полу заделывал. – Кто тебя предупреждал?