Черный Леопард, Рыжий Волк
Часть 78 из 114 Информация о книге
– Усрись ты со всей своей жалостью к себе, – произнес я. – Моим вторым планом было спасти этого мальца. – Тебе до этого мальца нет никакого дела. – Ошибаешься. Одна ночь. Одной ночи хватает, чтобы потерять все. Только, может, все было ничем, раз оно так легко терялось. Этот малец – единственное, что придает моей жизни видимость, будто последние несколько дней были исполнены смысла. Если суждено мне потерять все, так обделайся все боги с дьяволами, если жизнь моя ничего не значит. Этот малец – единственное, что у меня осталось. – Соголон хочет сама спасти мальца. Может, еще с девчушкой и Буффало, чтоб защита была на обратном пути в Манту. – Да насрать тыщу раз на то, что Соголон хочет. Ей все еще нужно, чтобы ты нашел мальца. Вот тебе простая штука, Следопыт. Не сообщай ей ничего нового. – Я не… Мосси взглянул на меня и приложил палец к губам. Потом кивнул через плечо. Тихонько подобрался ко мне, пока его губы моего уха не коснулись, и прошептал: – Какой запах чуешь? – Всякий, никакой. Дерево, кожа, вонь из подмышек, телесные запахи. А что? – Нас-то обоих отскоблили дочиста. Что за запах ты чуешь, что тебе незнаком? Я поменялся с ним местами, медленно двинулся спиной вперед в другой конец комнаты. Задел ногой табурет и убрал его с пути. Медленно двигаясь за мною следом, Мосси поднял табурет за ножку. Прямо перед стеной, той, из какой стол выезжал, я остановился и обернулся. Каша, древесное масло, веревка из высушенной травы, а еще пот и вонь немытого тела. За стеной? В стене? Я ткнул пальцем в деревянные планки и по выражению лица Мосси понял, что он задается теми же вопросами. Я шлепнул по дереву, и что-то зашуршало, словно крыса. Провел пальцами по верху дерева и наткнулся на щель размером пальца в три. Своими пальцами ухватился за планки и рванул. Рванул еще раз, и дерево отошло от стены. Ухватившись хорошенько рукой, я оторвал планку. – Мосси, боги милостивые! Он заглянул и шумно втянул в себя воздух. Мы стояли, глядя во все глаза. Ухватились за планки обшивки высотой с наш рост и отодрали их, а те, что не поддавались, сбивали ногами и пинками отбрасывали. Мосси хватался за доски едва ли не панически. Мы рвали, отдирали и отбивали, пока не проделали в стене дыру шириной с быка. Малый не стоял и не лежал, а прислонялся к постели из сухой травы. Глаза его были широко раскрыты, в них стоял ужас. Он был перепуган, но не мог слова сказать, пытался убежать, но не сумел. Кричать малый не мог, потому как в рот и в глотку ему затолкали что-то вроде внутренностей животного. Двинуться он не мог из-за веревок. Каждая конечность: ступни, ноги, пальцы ног, руки, ладони, шея и каждый палец – была привязана к веревке и тянула ее. Глаза его, широко распахнутые и влажные, казались слепыми, как река, а черные круги вокруг – серыми, как хмурое небо. По виду слепой, он видел нас и в такой ужас пришел, когда мы придвинулись ближе, что сучил руками, скулил, хватался и пытался заслонить лицо от побоев. От этого комната обезумела: стол то вылезал, то убирался, дверь распахивалась и закрывалась, тросы на балконе то провисали, то натягивались, ночное ведро опорожнялось. Закрученная вокруг его талии веревка держала малого на месте, но в одной из досочек имелось отверстие, достаточно широкое, чтобы подглядывать, так что – да, видеть он мог. – Мальчик, мы тебе не сделаем больно, – сказал Мосси. Он потянулся рукой к лицу малого, а тот дергался головой назад, бахаясь раз за разом о сушеную траву, отворачивался, будто удара ждал, из глаз его полились слезы. Мосси тронул его щеку, и малый давился криком в забивших ему рот внутренностях. – Он нашего языка не знает, – сказал я. – Посмотри на нас, мы не из синих. Мы вовсе не из синих, – говорил Мосси, долго и медленно оглаживая мальчишескую щеку. А малый по-прежнему сучил руками и брыкался, а столы, окна, двери по-прежнему открывались и закрывались, распахивались и захлопывались. Мосси продолжал гладить его щеку, пока не замедлил движения, а потом и перестал. – Эти веревки, видать, колдовством завязывали, – ворчал я. Никак не мог справиться с узлами. Мосси сунул палец в щель на своей правой сандалии и вытащил небольшой ножичек. – Меньше вероятности, что стражники искать станут, если в дерьмо наступить, – пояснил он. Мы обрезали все веревки на малом, но он стоял как стоял, прислоняясь к сушеной траве, голый, весь в поту, с широко раскрытыми глазами, будто ничего, кроме потрясения, не испытывал. Мосси ухватил кишку, забивавшую малому рот, глянул на него печально и произнес: – Мне очень, очень жаль. И потянул за кишку не быстро, но решительно, не останавливаясь, пока она вся не вышла. Малого вырвало. Веревки все были перерезаны, и дверь со всеми окнами плотно закрылись. Малый смотрел на нас, на теле его видны были следы ожогов от веревок, губы ходуном ходили, будто он вот-вот заговорит. Я не сказал Мосси, что мальчишке вполне могли язык отрезать. Мосси, префект в одном из самых неспокойных городов на севере, повидал всякое, но не такое зверство. – Мосси, каждый дом, каждая комната, вагоны те – они все такие же. – Знаю. Знаю. – Всюду, куда я попадаю, отыскивая мальца, чтобы этого мальца спасти, я сталкиваюсь с чем-то худшим, чем то, от чего мы его спасаем. – Следопыт. – Как же так? Ты и я – мы одинаковые, Мосси. Когда люди обращаются к нам, мы знаем, что нам вот-вот встреча со злом уготована. Лгут, обманывают, избивают, калечат, убивают. У меня крепкий желудок. Только мы все равно монстрами считаем тех, у кого когти, чешуя и шкура. Малый рассматривал Мосси, пока тот его по плечам оглаживал. Он перестал дрожать, но смотрел куда-то в балконную дверь, будто снаружи было такое, чего он никогда не видел. Мосси посадил его на табурет и повернулся ко мне. – Ты думаешь о том, что ты можешь сделать, – сказал он. – Если ты ничего не скажешь. – Никогда не стану я говорить тебе, о чем думать. Вот только… Следопыт, послушай. Мы пришли сюда за мальцом. Нас двое против целого государства, и даже те, кто с нами пришел, вполне могут быть против нас. – Всякий, кого встречаю, говорит мне: Следопыт, нет у тебя ничего, ради чего тебе стоило бы жить или ради чего умереть. Ты человек, который, если нынче ночью исчезнет, так ничья жизнь хуже ничуть не станет. Может, вот ради этого умереть стоит… Скажи. – Что сказать? – Скажи, что это больше меня и нас, что не наша это драка, что это путь для глупых, а не для мудрых, что ничего это не изменит… Ну, что ты скажешь? – Кого из этих паршивых сукиных сынов мы убиваем первыми? – Я глаза вытаращил. – Подумай об этом, Следопыт. План в том, чтобы ни за что не дать нам уйти. Что ж, давай останемся. Эти трусы прожили без врагов до того долго, что, наверное, мечи за украшение почитают. – У них людей сотни сотен. И еще сотнями больше. – Нам незачем о сотнях беспокоиться. Всего о нескольких при дворе. Начиная с этой омерзительной Королевы. Путь идет как идет, играем дурачка. Скоро нас призовут ко двору, нынче вечером. А прямо сейчас надо бы на самом деле накормить этого… – Мосси! Табурет был пуст. Дверь на террасу раскачивалась взад-вперед. Малого в комнате не было. Мосси до того резво рванул на балкон, что мне пришлось ухватить его за плащ, чтоб он не свалился. Изо рта Мосси ни звука не вылетало, но он кричал. Я втащил его обратно в комнату, но он все равно рвался вперед. Я обхватывал его руками все крепче и крепче. Он перестал противиться и затих. Мы дожидались темноты, чтобы отправиться на поиски О́го. Тот болван, что кормил меня, подошел к двери сообщить мне, что ужин будет при дворе, хотя и без Королевы. Мне следовало отправиться к докам ждать вагона, когда зазвучат барабаны. Нет? Да? Мосси стоял за дверью с ножом в руках. Кто-то, должно быть, увидел, как малый прыгнул навстречу смерти, даже если бедняжка не проронил ни звука на всем пути до земли. Или, может, смерть свалившегося раба не была в диковину в Долинго. Вот о чем я думал, пока этот человек старался просунуть голову в мою дверь. Не выдержав, я пригрозил: «Сэр, если вы войдете, я и вас отымею», – и его синяя кожа позеленела. Он произнес, что вернется для славнейшего завтрака завтра. Нет? Да. Я чувствовал Уныл-О́го на МЛуме, третьем древе, том, что походило на столб с массивными крыльями, чтоб солнечный свет улавливать. Мосси беспокоился, что стражи станут следить за нами, однако высокомерие Долинго было таково, что никто не видел особой угрозы в двух будущих семенных стручках. «Каким занимательным, – сказал я Мосси, – должно бы показаться им наше оружие, не только наше с тобой, но всякое оружие. Они похожи на растения без шипов, никогда не ведавшие, что животные едят их». Когда взгляды разглядывавших нас мужчин и женщин заставляли Мосси хвататься за скрытый под плащом нож, я трогал его за плечо и шептал: «Скольких мужчин с кожей, как у тебя, им доводилось видеть?» Он кивал и сдерживал себя. На МЛуме повозка остановилась на пятом этаже. Уныл-О́го располагался на восьмом. – Не знаю, с чего она так скисла. Скисла даже еще до того, как до этого города добрались, – сокрушался Уныл-О́го. – Кто – Венин? – спросил я. – «Перестань называть меня этим грязным именем». Так вот и сказала. Но это же ее имя, как же еще мне ее звать? Вы же были там, когда она сказала: «Мое имя Венин». Разве не так? – Ну, со мной она всегда угрюмой была, так что я… – Угрюмой она не была никогда. И я с ней никогда не был угрюмым, когда позволял ей у себя на плече сидеть. – Уныл-О́го, есть вещи более серьезные, и нам надо поговорить. – «Почему нас от других отделили, Венин?» Вот и все, что я сказал, а она говорит, что это не ее имя, и вопит, требуя убрать мои чудовищные лапы и чудовищную морду, не смей, визжит, и близко подходить ко мне, «потому как я – грозный воин, что желает весь мир спалить». А потом назвала меня шога. Она другая. – Может, не видит она всякое так, как ты это видишь, Уныл-О́го, – сказал Мосси. – Кому известны повадки женщин? – Нет, она другая и… – Не говори Соголон. Ее костлявая рука в куда как многих горшках кашу для нас варит, чтобы обо всех переговорить. Уныл-О́го, есть заговор. И девочка вполне может быть в союзе с Соголон. – Так она ж плюется, когда я имя ее произношу. – Кто знает, почему они пререкаются? У нас есть дела посерьезнее, О́го. – Все эти веревки, выходящие ниоткуда и тянущие все. Грязное колдовство. – Рабы, О́го. – Я не понимаю. – Пусть это еще денек отдохнет, Уныл-О́го. У ведьмы другие планы. – Ей не нужен малец? – Это все еще ее план. Просто мы в него не входим. Она надеется сама заполучить мальца после того, как я его найду, – и с помощью Королевы. По-моему, они с Королевой сделку заключили. Может, когда Соголон освободит мальца, Королева предоставит безопасный проход в Мверу. – Так ведь мы это и делаем. Зачем обманывать? – Не знаю. Этой Королеве приспичило использовать нас в своей нечестивой науке, возможно. – Это поэтому тут все синие? Нечестивая наука? – Я не знаю. – Венин, она меня за дверь вытолкала одной рукой. До того я, должно быть, ей противен. – Она тебя вытолкала? Одной рукой? – удивился я. – Так я и сказал. – Я видел, как разъяренная женщина перевернула фургон, полный металла и пряностей. Это вполне мог бы быть мой фургон или я мог бы разъярить ее, – рассказал Мосси. – Уныл-О́го, – заговорил я погромче, чтоб Мосси заткнулся. – Нам нужно быть настороже, нам нужно оружие, нам нужно выбраться из этой цитадели. Как ты настроен насчет мальца? Должны ли мы и его выручить? Он взглянул на нас обоих, затем в дверь выглянул, хмуря брови. – Мы должны спасти мальца. На нем никакой вины нет.