Черный Леопард, Рыжий Волк
Часть 79 из 114 Информация о книге
– Тогда вот что мы сделаем, – начал Мосси. – Мы ждем, когда они прибудут в Долинго. Мы возьмем их сами, не связываясь с ведьмой. – Нам нужно оружие, – напомнил я. – Я знаю, где они его держат, – сказал Уныл-О́го. – Ни один мужик не смог поднять мои перчатки, так что я отнес их хранителю мечей. – Где? – На этом древе, самый нижний уровень. – А Соголон? – спросил Мосси. – Там, – ответил Уныл-О́го, указывая нам за спины. На дворец. – Хорошо. Мы выступаем, когда кровососы придут. А до той поры… – Следопыт, это что? – спросил Мосси. – Что-что? – У тебя нос есть или нет? Этот сладкий запах в воздухе. Когда он сказал это, я учуял. Запах делался слаще и сильнее. В красной комнате никто не увидел подымавшийся с пола оранжевый туман. Мосси свалился первым. Я зашатался, упал на колени и увидел, как Уныл-О́го бросился к двери, в гневе ударив кулаком в стену, шлепнулся на задницу, затем завалился на спину, сотрясая комнату, прежде чем все в комнате сделалось белым. Девятнадцать Я помнил, что прошло семь дней с тех пор, как мы покинули Конгор. И сорок и еще три дня, как отправились в этот поход. И еще одну полную луну. Я помнил, ведь только тем и держался ногами на земле, что считал цифры. Помнил, что мы были в стволе одного из дерев. Один большой обруч у меня на шее, скрепленный с длинной тяжелой цепью. Руки мои скованы за спиной. Одежда пропала. Приходилось оборачиваться, чтоб увидеть шар, к которому крепилась цепь. Ошейник и шар были из камня. Кто-то рассказал им про меня и металлы. Соголон. – Так, говорю, скажи нам, где малец, – увещевал он. Канцлер. Королева, должно быть, наверху была, вестей ожидала. Нет, не Королева. – Если Соголон нужны вести о мальце, передай ведьме, чтоб сама за ними пришла. – Малыш, малыш, малыш, для твоей же пользы, расскажи мне о том, что чуешь. Если я уйду, другие люди придут – с инструментами, да. Последний раз, когда я в темнице сидел, из темноты вышла ко мне женщина-оборотень. Воспоминание заставило поморщиться, и этот дурак решил, что это из-за его угрозы пыткой. – Ты уже чуешь мальца? – Говорить я буду только с ведьмой. – Нет, нет, нет, так не пойдет. Ты… – Я чую кое-что. Козлом пахнет, козлиной печенью. – До чего ж ты хорош, человек из племени Ку. Завтрак! А на завтрак и в самом деле печенка, сорго с моих полей и кофе от купцов с севера, очень изысканно, да. – Только козлиная печень, что я чую, сырая, и почему это от твоей промежности так вонью несет, канцлер? Твоя Королева знает, что ты белой ученостью пользуешься? – Наша славнейшая Королева позволяет все умения. – Пока они не затрагивают двор твоей славнейшей Королевы. Ты пойми, канцлер, тебе придется пытать или, по крайности, убить меня. Ты знаешь, это правда: ничто не помешает мне рассказать любому, кто слушать станет. – Если только я тебе язык не отрежу. – Как отрезаешь своим рабам? Разве твоей Королеве не нужны мы, путешествующие иноземцы, в целости и сохранности? – Нашей Королеве нужна только одна часть от вас – сохранная и целая. Я неосознанно сдвинул ноги, и он громко расхохотался. – Где сейчас малец? – Малец сейчас нигде. Он все еще перебирается из Увакадишу, а разве на это не уходят дни? Можешь встретиться с ним в Увакадишу. – Вы здесь, чтобы встретиться с ним в Долинго. – А его нет в Долинго. Где ведьма? Она слушает? Она тебе на ушко нашептывает или ты просто жирное эхо голосов поважнее? Канцлер зашикал. – Да, говорят, у меня есть нюх, но никто не поведал тебе, что я и на язык горазд. – Если я уйду, то обязательно вернусь с… – Со своими инструментами. В первый раз твои слова напугали меня больше. Я встал. При том, что шея моя была на цепи и деваться мне было некуда, канцлер слегка попятился. – Я не стану говорить ни с тобой, ни с твоей Королевой. Только с ведьмой. – Мне даны полномочия… – Только с ведьмой – или приступай к своим пыткам. Он подхватил свою агбаду и оставил меня одного. Вскоре я почуял ее приближение, и все ж она застала меня врасплох. Дверка напротив моей клетушки открылась, и она вошла. За нею в нескольких шагах два стража. Один – с ключами – отпер ей решетку и широко распахнул ее. Стражи изо всех сил старались не выказать страха перед Ведьмой Лунной Ночи. Она села в темноте. – Знаю, ты раздумывал над этим, – заговорила. – Дивился, почему не видел в Долинго ни единого ребенка. – Раздумывал я о том, почему не убил тебя, когда возможность была. – Одни города скот разводят, другие пшеницу выращивают. Долинго выращивает мужчин – и не неестественным способом. Объяснять тебе незачем, а на рассказ ушли бы годы. Вот что знать тебе следует: луна сменяла луну, год сменял год, скопление лет сменяло скопление лет, и семя с матками сделались для долингонцев бесполезными. Все, что не бесплодно, порождает монстров, непередаваемо ужасных на вид. Дурное семя попадает в дурное лоно, в одной и той же семье, раз за разом – и долингонцы превращаются из умнейших детей в полных болванов. Пятьдесят лет уходит на то, чтобы они сказали друг другу: «Взгляните на нас, нам нужно новое семя и новые матки». – Порадуй меня, скажи, что в этой скучной сказке появятся монстры. – Это больше, чем колдовство. Если она зачинает, его хватают и в ствол засаживают. Он – спускная трубка, и его осушают дочиста. Осушают, пока не умрет. Но это только для того, кто попадет в королевскую линию. Других мужчин они хватают, осушают и убивают для остального населения. Даже из вашего О́го, от чьего семени никакой пользы, их ученый и ведьмак способны сделать посевной материал и разводить. – Значит, цитадель должна быть напичкана детишками под завязку. Их прячут? – Потом детей извлекают еще не родившимися и помещают на хранение в громадную матку, кормят, растят их, пока те не станут такими большими, как ты. Только тогда они рождаются. Но они здоровы и живут долго. – Мужик, мой сверстник, лепечет «бабабаба» и обсирается дважды на день. Вот оно, великое Долинго! – Прошло уже два дня. Где малец? – Никаких детей, никаких рабов и никаких странников. Ты знала это. Знала с тех самых пор, как карта показала, что следующая дверь ведет в Долинго. – Ни у кого нет безопасного прохода в Долинго, – пожала плечами Соголон. – Ты ж видишь, их головы заполнены не чем иным, как размышлениями. Требуется множество упрашиваний, бумаг и целый договор, только чтоб проехать по главной улице. Посмотри на великолепие цитадели. Думаешь, они добились этого, позволяя кому угодно проезжать и выведывать их секреты? Нет, дурачок. Они пускают каждого, кто оказывается на их улицах, на племя и убивают всякого, в ком не находят пользы. – Ты отправила тех голубей, чтоб уведомить ее о нашем приходе. С дарами. – Почему они так надолго застряли в Увакадишу? – Я, префект и О́го – это в подарок. – Почему они не приехали? – спросила она. – Возможно, у женщин Увакадишу больше плоти и больше крови. Разве ты не южная женщина? – Аеси уже на подходе к Долинго. – Кто-то предал тебя? Что ты на это скажешь, Соголон? – Тебе бы только шутки шутить. – А тебе бы только предавать. – Было два Долинго. Точно так же, как был Малакал до Малакала. В старом Долинго не знали ни Королевы, ни Короля, имелся у них Большой Совет – из одних мужчин. Зачем целое царство отдавать в руки всего одному мужчине, говорил им народ, как они уверяли (что было ложью: народ они никогда ни о чем не спрашивали). Мужчины же те рассуждают: «Зачем ввергать наше будущее в длань одного человека? Рано ли, поздно ли, если отдать власть в руку одного, то он сожмет руку в кулак. Забудьте про Короля с Королевой, создадим Совет из наших разумнейших мужчин». Скоро разумнейшие мужчины слушают одних только разумнейших мужчин и вскоре обращаются в глупцов. Вскоре все, начиная с того, где дерьмо убирать, и кончая тем, на кого войной идти, обсуждалось этим Советом до того долго, что дерьмо плыло по улицам и они едва не потерпели поражение в войне с четырьмя сестрами на юге. Десять и еще два мужчины, и когда они добиваются согласия, никто уже не смеет видеть за пределами их высокомерия. Когда же нет у них согласия, они сражаются и сражаются, а народ с голоду пухнет да мрет, они ж всегда до того высокомерны, что считают это свидетельством их мудрости. И народ Долинго осознал истину. Зверь с десятью и еще двумя головами не становится в десять и еще два раза мудрее. Он – чудище, облаивающее самое себя. Так что долингонцы убили десять и еще одного, а последнего сделали Королем. – Они все еще боятся Великого потопа, какой никак не разразится, – сказал я. – Нынче они вызывают зависть девяти миров. Всякий король желает союза с ними, каждый король желает их завоевать. Но вот первый мудрый указ Короля? Долинго не вступает ни в какую войну, у него нет врагов, все равно каких. Они торгуют и с праведными, и с нечестивыми. – В истории твоей ни прелести, ни краткости. – Я убеждаю Амаду, что никто из вас ему не нужен. Любые пять-шесть воинов да ищейка. Ты единственный, кто мне нужен, но даже ты – дурачок. Каждый из вас в отдельности – болван. Потратить столько времени на грызню и ругань, как голодные гиены, и ни один из вас не удосужился собственное дерьмо отыскать, не то что мальца. Хочешь знать, что для меня Конгор? Конгор – это там, где мужчина учит меня, в чем его истинная польза. И даже последнее, для чего он годится, свеча исполняет лучше. – И все ж ты помогаешь отыскать мальчика, что станет мужчиной, – заметил я. – А ты знаешь, что я делаю? Известно тебе, что я делаю? Я величайшую месть творю. Я погублю вас всех до единого. Всех до единого. Я у всякого смертного одра была. У всякого несчастья. У каждого поветрия дурного настроения. У каждого смертельного поворота. И я смеюсь. И если нож входил всего наполовину, я всаживала его глубже. Или странствовала по воздуху, одурманивая твой разум. И я все еще живу. Я погублю тебя, и твоего сына, и сына твоего сына. И я буду жить. Я… я… – Она умолкла и стала оглядывать темницу, будто впервые ее видела. – Куда бы только что ни ушла, может, возвращайся-ка, – сказал я.