Чужой своим не станет

– «Восход», – отозвался караульный и отошел в сторону, открывая вход в траншею.

– Тот блиндаж ваш, – показал ординарец на небольшой холм, на котором густо произрастала потрепанная пожелтевшая лебеда.

Со склона хорошо были видны замаскированные позиции, практически ничем не отличавшиеся от окружавшей местности. Там, где находились траншеи, росла густая трава, а там, где располагался блиндаж, высоко поднимался кустарник, скрывая узкий, завешенный шинелью вход.

Маскировочная сетка, искусно укрытая ветками, травой и примятая комьями земли, низко нависала над переходами, создавая фальшивый рельеф местности, вводила в заблуждение немецких наблюдателей. С воздуха траншеи выглядели изрытым снарядами полем, начиненным колючим железом. В действительности же Тимофей находился на хорошо укрепленных оборонительных позициях, где нашлось место ротным минометам, полковым пушкам, а на возвышениях были выгодно замаскированы пулеметы.

Пригнувшись, избегая шальной пули, они прошли по переходам. Перед окопами были натянуты спирали Бруно. У брустверов несли службу бойцы, зорко всматривавшиеся в неровное поле; в подбрустверной нише, положив рядом с собой автоматы и укрывшись шинелями, отдыхала дежурная смена.

Они прошли мимо пехотного укрытия глубокого заложения, куда-то глубоко вниз уводили ступени, выложенные камнями, у входа стоял караул – просто так в убежище не попасть.

– Вот это ваш блиндаж, – показал ординарец на небольшую дощатую дверцу, скрытую в стене окопа. Над входом вставлен щит из бревен – защита от минных осколков. В два наката крыша. Стены укреплены массивными деревянными опорами. Бомбардировку, конечно же, такой не выдержит, но от артиллерии, если не прямое попадание, убережет.

Потянув на себя дверь, Романцев вошел внутрь блиндажа, за ним – сержант Кирюхин. Укрытие оказалось значительно просторнее, чем представлялось снаружи.

У стен по обе стороны стояли две койки с панцирной сеткой. Между ними помещался стол, на котором посередине возвышалась едва тлевшая керосиновая лампа.

– Располагайтесь, товарищ капитан.

– Значит, я пока один? Где же сосед?

– Товарищ Пичугин сейчас у комполка. Скоро должен подойти. Пойду покурю снаружи.

Присев на койку, Романцев вытащил из вещмешка фотографию Зои. Некоторое время смотрел на нее, словно хотел угадать ее настроение, а потом положил в блокнот, чтобы не помять, и завязал вещмешок.

Тимофей вышел из блиндажа и почувствовал, как от реки потянуло свежестью. Назойливо, призывая к тишине, где-то совсем рядом бесстрашно стрекотал кузнечик.

Ординарец занял место под бруствером и курил, задумчиво пуская серый дымок куда-то вверх, под сетку. Увидев вышедшего капитана, поднялся без слов, передал недокуренную цигарку стоявшему рядом бойцу.

– Возвращаемся, товарищ капитан?

– Да, уже пора.

Привычно пригнувшись, Тимофей с провожатым зашагали в обратную дорогу.

Дважды над головой неприятно вжикнули пули, заставив наклониться еще ниже. Прошли мимо позиций артиллеристов, где стояли двухсоттрехмиллиметровые пушки, укрытые маскировочной сетью. Длинные стволы были направлены на немецкие позиции.

На передней линии обороны шириной пятьсот метров была собрана невиданная силища. Едва ли не под каждым кустом прятались полковая пушка, миномет или пулемет. Позиций не рассмотреть, укрытые плотной сеткой и тщательно замаскированные, они сильно меняли рельеф: там, где находился глубокий ров, смотрелась полянка с полевыми цветами, а там, где произрастал кустарник, местность напоминала глубокую балку, через которую ни протащить тяжелую технику, ни пройти пехоте.

На выходе стоял все тот же караульный. Он без интереса проводил офицеров равнодушным взглядом.

Они вышли из окопов и, прячась за деревьями, направились к машине. Неожиданно Романцева окликнули:

– Тимофей!

Обернувшись, он увидел молодую женщину, старшего лейтенанта медицинской службы. Красивые тонкие губы растянулись в радостной улыбке. Романцев не без труда узнал в ней Татьяну Ионову, свою соседку по подъезду из довоенной ленинградской жизни, жившую этажом ниже.

– Татьяна? – невольно ахнул Романцев. – Ты здесь служишь?

– Да, служу, уже второй год. Весь наш курс призвали на фронт. Я попала на Первый Белорусский. Вот теперь нахожусь здесь, в полевом госпитале.

– Вот, значит, как… А мне казалось, что ты еще маленькая.

– Время идет, мы взрослеем, – отвечала Татьяна. В ее голосе прозвучала заметная грусть, год на войне – большой срок, для девушки тем более.

Татьяна Ионова была на три года моложе Тимофея. Между ними всегда было чувство симпатии. Уже повзрослев, будто бы чего-то перепугавшись, они отдалились друг от друга. Возможно, их отношения и переросли бы во что-то более серьезное, если бы не война. Дальше их пути разошлись: Романцев, закончив военное училище, уехал из Ленинграда по месту прохождения службы, а Татьяна поступила в медицинский институт. Некоторое время они еще переписывались, а через год связь окончательно оборвалась. Романцев верил, что девушка осталась в живых и доучилась, о чем так мечтала. Даже повстречавшись со своей любовью, с Зоей, Тимофей никогда не забывал Татьяну и очень надеялся на случай, который помог бы им свидеться.

Судьба услышала его просьбу. Встреча состоялась. Следовало бы поговорить, о многом расспросить друг друга, вспомнить общих знакомых… Но как-то все не вязалось, и нужных слов Тимофей не находил. От прежних воспоминаний осталась только ломкая труха. Давно это было, еще до войны. За это время он успел прожить несколько жизней. Да и у Татьяны была своя, непростая дорога.

– Как тетя Варя?

– Она погибла в сорок третьем в Ленинграде, – произнесла Татьяна без интонаций. Горе стало давним, с потерей она уже свыклась. – Стояла в очереди за хлебом, и прямо в них… Там мало кто уцелел.

– Очень жаль… Добрая была женщина.

– Да, добрая. Мне ее не хватает. Остался только брат, сейчас он воюет на Втором Белорусском. Мы с ним соседи. Вот на прошлой неделе нам удалось увидеться, правда, мельком, был тяжелый день, много операций. Он специально приехал ко мне на пару часиков, чтобы увидеться.

– Передавай ему привет, когда встретитесь в следующий раз.

– Обязательно. Он тебя вспоминал. А ты тоже в этой части?

– Нет… Я здесь в командировке.


– Надолго?

– Не знаю, как пойдут дела. Думаю, что недели на две.

– Может, увидимся? Вспомним старое. Моя землянка рядом с полевым госпиталем, – кивнула она в сторону разросшихся осин.

– Постараюсь, Татьяна.

– Хочешь я скажу тебе правду?

– Какую? – невольно удивился Романцев.

– Сейчас война, сейчас можно. Другого раза может и не быть. Ты мне нравился.

Сержант Кирюхин, словно о чем-то догадываясь, отошел в сторонку и вытащил расшитый белым бисером кисет.

– Жаль, что я узнал об этом только сейчас.

– Видно, не судьба. Ты женат?

– Да. А ты замужем, наверное?

– Нет… Просто не было времени. А сейчас не до этого. Мне надо идти. Перевозим наших раненых в эвакгоспиталь. У нас начальник медслужбы строгий.

– А кто он?

– Майор Пичугин.

– Вот как… А меня к нему подселили в блиндаж.

– Ой, только обо мне ни слова!

– Хорошо, договорились…Тогда до встречи…

Тимофей проводил девушку долгим взглядом. Ждал, что Татьяна обернется, но она так и скрылась в роще, не посмотрев на него. Внутри защемило что-то теплое. С чего бы это? Опомнись! У тебя дома красивая жена, которая тебя любит и очень ждет. А ты на девушек засматриваешься.

Поднявшись на косогор, Романцев посмотрел на передовые позиции, напоминавшие с высоты взрыхленное разрывами поле. Трудно было понять, где находятся первые рубежи, спрятанные под сетку, а где начинаются окопы второй линии, столь же тщательно запрятанные. Блиндажей не разглядеть, искусно используя ландшафт, их скрыли под естественными склонами, обсадили деревьями, укрепили бревнами и валунами. Местность менялась настолько кардинально, что узнать ее не мог ни один топограф.

Машина стояла на прежнем месте, подмяв бампером гибкие кусты. Отсюда до первой линии окопов – метров пятьсот, по местным представлениям – глубокий тыл! Здесь размещаются полевой госпиталь, портные, парикмахеры и те, кто не успел получить вооружение. Посадки, вытянувшись в неровный ряд, надежно укрывали от взоров с вражеской стороны; пули тоже не достанут. Страшен был только артиллерийский снаряд, который мог прилететь сюда невесть откуда. Но это уже вопросы к судьбе.

До штаба доехали быстро. Несколько раз по позициям шарахнули немецкие пушки. Разорвавшись где-то между первым и вторым рубежами, снаряды порвали маскировочную сеть, чем добавили на ближайшую ночь работы саперам. В ответ, стараясь не обнаружить замаскированных позиций, из-за кустов прямой наводкой лупанули наши полковые пушки, разрывая колючую натянутую проволоку и засыпая землей «волчьи ямы».

Показав удостоверение караульному, капитан Романцев вошел в штаб. Это было двухэтажное здание, в котором прежде размещалась местная администрация.

Отдел военной контрразведки Девяносто первого стрелкового корпуса находился на первом этаже, в большой комнате, где некогда находилась приемная главы района. Это было небольшое помещение, в котором размещались: четыре стола, шесть стульев и небольшой кожаный диванчик.

Майор Шрадер под охраной автоматчика сидел на стуле и уныло посматривал в двухстворчатое окно, за которым протекала обычная прифронтовая жизнь: подъезжали «виллисы» с начальством; звучали короткие команды; строем уходило на передовую прибывшее пополнение.

Иногда, глухо тревожа тишину, доносились звуки далеких разрывов. Жестоких боев не было, но позиции обстреливались беспрестанно.

Полковник Русовой находился здесь же. Устроившись за столом у самого окна, он что-то сосредоточенно писал, пролистывая страницы брошюрованной папки. Заметив вошедшего Романцева, бодро проговорил:

– Видал?! Вот он – красавец, целый майор! Мы тут его немного допросили, теперь – твой черед. Переводчик нужен? Он как раз здесь, в штабе.

– Не нужно, товарищ полковник. Немецкий я знаю.

– Ну, тогда добро, – произнес он удовлетворенно.

Майор Шрадер приподнял голову и посмотрел на вошедшего Романцева. Пододвинув к себе стул, Тимофей спросил по-немецки пленного:

– Ваше звание, имя?

– Майор Шрадер. Возглавляю дивизионную разведку Двести сорок первого пехотного полка Вермахта.

– Как вы оказались на этой должности, если вы кадровый разведчик? Вас понизили?

Узколицый, с широким лбом, с внимательными и умными глазами, немец в упор разглядывал сидевшего перед ним капитана. Прежде чем ответить, выдержал непродолжительную паузу, потом заговорил, тщательно произнося каждое слово:

– Прежде я работал в центральном отделе «Абвер-Заграница»… Но после того как вице-адмирал Канарис был смещен, а ведомство передано обергруппенфюреру Кальтенбруннеру, меня перевели на передовую. Я – солдат и подчиняюсь приказам.

– Чем вы занимались в отделе?

– Я возглавлял аналитическую группу, – уверенно произнес майор.

– Какие задачи ставились перед вашей группой?