Демон внутри меня

В зеркале я увидела сломленную девушку, и в ней не было ни намека на былую красоту и на этот самый «стальной стержень».

Наконец, я подхожу к зеркалу, горько усмехаюсь своему отражению. Я до сих пор обнажена, потому что мой шкаф опустел. Если и были там какие-то вещи, до которых я не добралась во время своей истерики, то теперь там не осталось ничего, даже самого маленького халата, которым можно бы было прикрыть наготу.

Я не узнаю себя. И дело не в том, что все мое тело покрывают синяки, а плечи – укусы и багряные засосы, которые оставил насильник. Дело в моем совершенно пустом безжизненном взгляде.

Я и раньше была пустой и одинокой. Теперь я полностью уничтожена. Сломлена. Расплываюсь в вымученной улыбке, замечая, что это ничего не меняет в стеклянно-голубых глазах.

Либо я сумасшедшая, либо еще не все потеряно. Я совершенно дикая. Я не должна с ним бороться – и дуре ясно, чем это закончится.

Он будет издеваться надо мной физически, кто знает что у него на уме? Может, совершенно дикие извращения, и все он испробует на мне, если я не засуну свою гордость подальше.

Боже. Он может отправить меня в Мексику к работорговцу, как и обещал. И что будет тогда? Не думаю, что ОН лучше, ну, а вдруг? Вдруг там Стоунэм покажется мне почти святым?

Я еще больше боюсь неизвестности, чем своей коробки.

Как бы там ни было, Стоунэм пообещал мне, что я буду «очень хорошо знакома с мужчинами» из черной папки. Это еще ничего не значит. Глупая….еще надеюсь, что этот сумасшедший не отдаст меня своим гончим на съедение.

Надеюсь, им нужна была девственница. Но на это тоже рассчитывать глупо.

На моей оливковой коже редко появлялись синяки, но Стоунэму удалось их наставить. Под ребрами синеют четкие отпечатки его пальцев, будто он до сих пор держит меня за грудь, мешая дышать.

Содрогаюсь от жутких воспоминаний. Содрогаюсь, когда вспоминаю, как его член таранит меня, не заботясь о моих чувствах и ощущениях.

Это ужасно.

Как? Почему он это делает? Почему человек, который добился таких успехов, на самом деле так страшен? Что сделало его таким, или он просто садист?

Вновь слышу шаги. Мое тело чувствует опасность на расстоянии, ноги предательски подкашиваются, и я дрожу, кидаясь к кровати.

Прикрыться. Прикрыться хоть чем-нибудь. Обматываю себя простыней и забираюсь под плед прежде, чем дверь открывается.

Черт возьми.

Слезы мгновенно подступают к глазам. Зачем он пришел? Повторить?

– Не ждала меня, ягодка? – язвительный голос насильника заставляет мое тело забиться в ознобе.

Нет. Нет. Пожалуйста, уйди. Уйди.

– Отвечай, шлюха, и смотри мне в глаза, – кровь приливает к лицу. Да так, что я вот-вот заплачу этой кровью.

– П-пожалуйста, не надо, – хаотично шепчу, осознавая насколько я убого и слабо выгляжу.

– То-то же. Наконец дошло, что со мной шутки плохи, и ты усмирила свой длинный язык? Смотри мне в глаза, сказал, – приказывает Стоунэм, и мне приходится выполнять его волю.

У Стоунэма сегодня явно выходной, чем хуже для меня. На нем синие джинсы и простая белая футболка, которая делает его еще более внушительным. Мне и противно. И нет.

Этого не объяснить.

Часть меня всем сердцем ненавидит этого ублюдка, а другая часть не может не восхищаться им. Я не хочу чувствовать это преклонение. Но я, черт возьми, чувствую. И я уверена, что он навязал мне как-то эти чувства и свою волю.

Выдрессировал. Я настолько не сильна в психологии, но уверена, что это возможно. Есть же такие люди. Для них нейролингвистическое программирование не пустой звук, ну, а я всегда относилась к такой ерунде скептически.

Я ошибалась. И опыт с клубникой доказал и мне, и ему, что подчинить человека своей воле возможно. А особенно, если знать его слабые места.

Моим слабым местом всегда было чувство одиночества, и он знал куда надавить.

Чертов психопат!

– Уже лучше, Лея, – снова эта удушающая ласка. Лучше бы кричал. Лучше бы снова изнасиловал…

– Итак, продолжим уроки, – Стоунэм подходит к моей кровати. Я с ужасом ощущаю, как он нежно поглаживает мою шею, направляя мой взгляд на себя, и почти дружелюбно улыбается. Так ласкают котенка, почесывая его шерстку.

Безумие сверкает в его зеленых глазах, но сегодня он снова…в «хорошем» настроении. Это не насильник. Сейчас это Кай.

Страшный, жестокий и опасный. Но не убийца и маньяк.

Я решила молчать. Игнорирование – это то, что не выведет его из себя. Это не неповиновение, это просто нейтральное отношение. Игнор. То, что нужно.

– Как твое самочувствие? – интересуется он, и меня начинает колотить от его вопроса.

Этот урод изнасиловал меня своим огромным поршнем…он видит синяки и ссадины на моем теле…вопрос про самочувствие из его уст совершенно не уместен!


Я не выдерживаю. План с игнором рухнул в одночасье.

– Да как ты смеешь меня спрашивать о таком? – вспыхиваю я, оскалившись. Откуда у меня вообще силы на сопротивление. Но мой гнев дает мне эти чертовы силы. Никак я не могу смириться с тем, что он взял против моей воли то, что я хотела отдать сама. Достойному меня, моей красоты и любви. Королю, Богу, но никак не маньяку. Человеку, которого выберу сама. Так жестоко, так грубо. Он обесценил меня. Сделал вещью и резиновой куклой. – Ты больной ублюдок. Как я себя чувствую? Как будто в меня затолкали бейсбольную биту и оплевали!

– Что? Настолько больно? – Кай шлепает меня по щеке – не сильно, но это выглядит как явное напоминание о том, что мне лучше держать свой язык за зубами. – Малышка, я не хотел, – он внезапно переходит на нежный и чувственный шепот. – Я пришел к тебе с маленькой черной папкой. С разговором. Ты разбудила во мне зверя. И помни, никогда, – Кай делает акцент на этом слове, вновь глядя на меня взглядом, который мне уже хорошо знаком. Таким взглядом можно развернуть войну. Или убить. У этих зеленых глаз нет дна. – Не называй меня психом. Иначе то, что случилось между нами, покажется тебе детской забавой, – его рука опустилась к моей замученной шее.

– За что? – едва шевеля губам отозываюсь я.

– Ты знаешь.

Кай опускается рядом со мной. Это выглядит даже странно. Со стороны может показаться, что мы влюбленная пара: я недомогаю, а он присел на мою кровать, чтобы позаботиться обо мне.

Но эта «картина» вновь меняется на диаметрально противоположную:

– Опусти плед. Сама. Слушайся, подчиняйся. Давай. И простыню тоже. Покажи мне себя, – приказывает Кай непоколебимым тоном.

Веки дрожат, сердце ломает ребра. Вены проступают на лбу и шее. Я не хочу показывать ему себя. Да, он уже все видел, но…не так.

Понимая, что могу разбудить в нем зло, я повинуюсь. Пусть смотрит, хотя, вряд ли у него проснется совесть, когда он увидит, что натворил.

– Зачем? – срывается с губ, когда я опускаю и простынь, и плед до пояса. Кай задумчиво рассматривает отпечатки своих рук на моих ребрах. Это правда выглядит жутко. Почти как шрамирование.

На доли секунды в его глазах что-то вспыхивает. Удивление? Злость? Непонимание? В общем, нелогичные для насильника, который сделал все это сам, чувства. И в то же время…желание.

Я тоже умею читать твои мысли, Кай Стоунэм.

– Я одарил тебя всем, Лейла. Не забывай. Я не кинул тебя в холодную и сырую комнату в подвалах этого дома. С крысами. Я вознес тебя до уровня гостьи. Ты жила в прекрасных условиях, как гребанная принцесса. Красивая одежда, вкусная еда. Ты не можешь не согласиться с тем, что я не проявлял к тебе жестокости. Не так ли?

Его слова загнали меня в тупик.

Трудно с ним поспорить. Как искусно он преподносит мне эту чертову информацию. Не придерешься. Из его уст это звучит совсем иначе, благодаря его опьяняющему и умеющем убеждать голосу.

– Я не люблю, когда девушки отказываются от моих подарков, – его голос звучит маниакально-озабоченно. «Подарки» и их приятие явно его больное место. – Ты меня разозлила, – смотрю на него и поражаюсь, как этому человеку удается оставлять свой голос ровным и мягким, при этом таким угрожающим, что волоски на коже встают дыбом.

Это искусство.

Разглядываю идеальные черты лица Кая, четкую линию его челюсти, острые скулы и родинку на одной из них, что всегда притягивала мой взгляд.

Я не сдержалась снова. Терять уже нечего. Девственность отдана, да и душа почти тоже.

– Ты! Думаешь, я должна быть благодарна тебе за это? За то, что ты изнасиловал меня?! Посмотри! – мой голос срывается, я прикрываю свою грудь руками, но Кай немедля берет меня за предплечья и с силой жестко припечатывает мои запястья к изголовью кровати над моей головой.

Даже в кошмарном сне я не могла представить, что мои соски затвердеют, когда мой насильник сделает это. Возьмет надо мной верх. Израненные запястья заныли в его ладонях. Я зашипела и скривилась от боли.

– Ты хочешь, чтобы я отрезал тебе язык, сладкая? – язвит Кай, тяжело дыша около моих губ. Его мятное дыхание проходит сквозь меня, обволакивает им. Теплое, терпкое. – Мне бы этого не хотелось. Твой язычок нужен мне для некоторых…удовольствий. Мужчинам, которых, я надеюсь, ты изучила. Так ответь, ты хочешь, чтобы я его отрезал тебе, сучка неблагодарная?!

Пот ручьями стекает по пояснице. Мне кажется, что я лежу на влажных простынях и подушке.

– Н-нет, – пытаюсь отвернуться от Стоунэма.

– Отлично, – заключает он, отпуская мои запястья. Он медленно берет с тумбочки крем с мазью, которая принесла Хиллари.

– Даже эта чертова экспресс-мазь. Она стоит две тысячи долларов. Наверное, ты столько за свою сраные статьи не получала. Это для тебя, Леа.

Псих. Я чертовски благодарна тебе за то, что ты изнасиловал меня до полусмерти, а потом купил мне мазь за две штуки. Прекрасно.

Хочется жалобно взвыть от подобной несправедливости. Боли. От воспоминаний, терзающих меня, когда смотрю на его руки.

Красивые мужские руки. И это они раздвинули мои бедра, и помогли причинить мне столько боли. Это их отпечатки останутся под моими ребрами. Удивительно, что он мне их не сломал. Правда, удивительно.

– Я знаю, о чем ты думаешь, девочка. Что тебя изнасиловали. Ты боишься меня. Это правильно. Но насилия не было, – продолжает убеждать меня Кай. Его голос дурманит и гипнотизирует. Таким детям рассказывают сказки.

То, что он отрицает факт насилия, делает его в моих глазах еще более безумным. Он как наркоман, который отрицает свою зависимость. Человек не в себе и совершенно не ведает морали и не отдает отчет своим действиям. КАК? Как он стал таким человеком? Как его вообще взяли в конгресс?

Насколько нужно быть великолепным актером, чтобы скрывать в себе ТАКОЕ зло?!

Мужчина прикоснулся к моим ребрам, залечивая мою рану «волшебным» кремом.

Дрожь усиливается.

Пальцем Кай ведет по моим ребрам, животу и поднимается к груди. Он размазывает мазь на синяки, что оставил там, и игриво щипает меня за сосок. В глазах – все те же искры безумия, интереса и похоти.

Я в ужасе. Замираю. Возбуждение накрывает острой волной.

Я понимаю, что происходит страшное, непоправимое. Я его жертва. И теперь я хочу найти утешение в объятиях своего душегуба.