Дерзкие забавы

Глядя на меня, она сдвигает брови.

Я встаю и протягиваю ей руку:

– Пошли.





МЫ СЛЕДУЕМ ТОЙ ЖЕ схеме, что и раньше. Вваливаемся снова в холл дома Оливера, мои руки у нее в волосах, губы везде. Ее тело горячее, кожа нежная и пахнет так дьявольски вкусно.

На этот раз ведет Харлоу, она уверенно тянет нас по коридору в направлении моей спальни.

– Оливер! – зовет она, прерываясь, чтобы оглядеться по сторонам и прислушаться к пустому дому. Губы у нее вспухли, щеки раскраснелись. Волосы распущены, и отдельные мягкие локоны падают на лицо и плечи.

– Его еще нет дома, – поясняю я и притягиваю ее обратно к себе, к своим губам. Наши ноги в унисон шаркают по деревянному полу, и я всерьез думаю, трахнуть ли мне ее прямо здесь, уложив на диван, или просто прижав ее руки к стене, чтобы ее крики наполнили тишину комнат.

– Я не уверен, но все-таки… Как насчет быстрого секса? – Я ласкаю большим пальцем ее сосок, и она стонет.

– М-м-м, я проделала весь этот путь не для того, чтобы торопиться.

На самом деле я тоже не хочу торопиться. На самом деле я даже жалею, что мы не поехали к ней. Туда, где у нас было бы много времени, как в прошлый раз.

– В постель, – говорю я.

Харлоу отрывается от меня, поцеловав еще раз, и, к моему удивлению, делает то, что я сказал, картинно сбросив туфли и забираясь на кровать. Я пересекаю комнату и встаю около нее, глядя ей в глаза, пока расстегиваю ремень:

– Снимай одежду.

Харлоу кивает, и мы оба раздеваемся: сначала мы снимаем верх, она снимает лифчик, потом я снимаю джинсы. Она раздевается медленно, но не для того, чтобы устроить шоу – она будто получает удовольствие от того, как мои глаза обшаривают каждый сантиметр ее обнажающегося тела, и она как будто старается это удовольствие продлить. Сиськи у нее дьявольски аппетитные, высокие и полные – заполнят всю руку, а у меня большие руки – с острыми розовыми сосками, от вида которых мой рот наполняется слюной. Ей приходится лечь на спину, чтобы избавиться от юбки, и я наклоняюсь и тяну юбку вниз, по бедрам и ногам.

– Интересно, как будет смотреться, если связать эти лодыжки и поднять их кверху? – говорю я, закидывая ее ногу себе на плечо и прижимаясь поцелуем к ее голени.

Я не собираюсь этого делать – не сейчас по крайней мере. Оливер может вернуться с минуты на минуту, но мне хочется подразнить ее, потянуть время, чтобы мы оба дошли до точки кипения. Но воспоминаний о прошлом разе и фантазии оказывается достаточно для того, чтобы глаза Харлоу расширились, а дыхание стало частым и прерывистым.

Уперевшись рукой в матрас рядом с ее головой, я другую руку просовываю между нашими телами, скольжу пальцем ей в трусики.

Она охает, а я добавляю второй палец и медленно обвожу большим пальцем по кругу ее клитор.

– Смотри, какая ты мокрая, – говорю я. – Просто от раздевания. Я едва коснулся тебя, а ты уже готова обкончать мне всю руку.

Харлоу задерживает дыхание, словно не может решить, хочет ли она отрицать это или нет, но при этом продолжает двигать бедрами мне навстречу, насаживаясь на мои пальцы. Я целую ее грудную клетку и выше, зажимаю сосок губами, посасываю его, пока она не становится совсем мокрой и скользкой. Она дышит прерывисто и часто, и я прикусываю сосок – сначала легко, потом чуть сильнее.

– Еще, – стонет она, и я перехожу к другой груди, сосу и покусываю ее. Я не хочу причинять ей боль – об этом никогда не идет речи, но хочу, чтобы она чувствовала ее потом. Эту маленькую, едва заметную боль, которая застает ее врасплох.

– Финн… еще…

– Переворачивайся, – приказываю я и, поддерживая ее за бедро, помогаю повернуться на живот. Ее кружевные трусики совсем крошечные, и я стягиваю их, оставляя ее совершенно, великолепно голой передо мной.

– Черт. Эта задница… – Я сжимаю ее руками, даже не зная, куда смотреть сначала. Я хватаю ее крепче, чуть грубо, мну, растираю ладонями снова и снова, чтобы подготовить к тому, что сейчас будет. – Кажется, я припоминаю, что у меня были кое-какие планы на нее.

Ее тело напряжено, практически вибрирует от напряжения, каждый мускул застыл в ожидании. Я провожу рукой по ее бедру и вверх, к ягодице, чуть царапая ногтями кожу. Она издает тихий стон, и я слышу каждый ее вздох, ее дыхание почти ровное и спокойное, но все же слегка прерывистое и учащенное.

– Кто-нибудь шлепал тебя когда-нибудь, Рыжик?

Она качает отрицательно головой на моей подушке, локоны темных волос падают ей на спину.

– Только ты.

Я стараюсь не обращать внимания на вспышку гордости, которую чувствую при этих словах, и изо всех сил пытаюсь укротить огонь, поднимающийся внизу моего живота.

– Ты хочешь этого? – спрашиваю я.

Она кивает, но мне нужно не это, поэтому я поднимаю руку и опускаю ее с резким шлепком на ее ягодицу, просто чтобы привлечь ее внимание.

– Скажи, Харлоу.

– Д-д-д-д-да, – говорит она. – Да.

Я снова делаю то же самое, моя ладонь ощущает ее кожу, на этот раз удар чуть сильнее.

Харлоу охает, вцепляется руками в простыню и выгибает бедра, приподнимая ягодицы мне навстречу. Она хочет еще.


– Разве я не говорил тебе, что дам тебе то, что тебе нужно? – Я снова шлепаю ее, теперь с другой стороны. Стон, который она издает, на этот раз сильнее, более отчаянный. Я шлепаю ее еще несколько раз, пока кожа у нее не начинает гореть и не становится розовой, и она стонет от наслаждения, когда я глажу ладонью места ударов. Мне интересно, думала ли она когда-нибудь о таких вещах раньше, были ли у нее мысли о том, как сильно ей это будет нравиться.

Нет сомнений в том, что Харлоу Вега получает удовольствие от легкого рукоприкладства, как и в том, что я получаю огромное удовольствие, когда делаю это. Есть что-то очень возбуждающее в том, что она позволяет мне это делать. Она знает, что может вернуть контроль в любой момент, но я чувствую, что она не хочет этого делать. Я чувствую, что, может быть, ей сейчас нужен кто-то, кто будет ею повелевать.

К десятому удару Харлоу такая мокрая, что сок течет у нее по бедрам, а я не уверен, что когда-нибудь был более возбужден, чем сейчас. Ее рука исчезает у нее между ног, пальцы скользят по влажной плоти.

– Тебе и правда это нравится, – говорю я. – Почувствуй это.

Я наклоняюсь вперед, касаюсь того места, где она ласкает себя. Мои пальцы прижимаются к ее и… черт… мне нужен презерватив, прямо сейчас.

Выпрямившись, я хватаю коробку, которую торопливо бросил в ящик комода. Харлоу переворачивается на спину и смотрит, не отрывая глаз, как я натягиваю презерватив на свой член.

Я взбираюсь на нее, забрасываю ее руки ей за голову, помогаю ей зацепиться за изголовье кровати.

– Держись вот так, ладно?

Она кивает, и я вижу, как она крепко сжимает кулаки – так крепко, что костяшки пальцев у нее белеют.

Я прижимаю головку члена к ней, двигая им вперед-назад, прежде чем проникнуть в нее.

– Как ты думаешь, ты сможешь не кричать? – спрашиваю я, изучая выражение ее лица и продолжая двигаться. – Оливер может приехать в любую минуту. Тебе нужно быть тихой. Ладно?

Она смотрит вниз, на свое тело, где моя ладонь скользит по ее коже, и кивает.

Я вытаскиваю подушку из-под ее головы и подкладываю под ее ягодицы.

– Вот так хорошо. – Я прижимаюсь к ней и вхожу в нее все глубже и глубже, наблюдая, как исчезаю в ней совсем.

Она закусывает нижнюю губу и стонет, я мягко шикаю на нее.

– Это так красиво. – Я смотрю, как ее груди подпрыгивают с каждым движением моих бедер. Я кладу руку ей на грудную клетку, чтобы удержать, и восхищаюсь контрастом, который возникает между моей рукой, загорелой и шершавой, и золотистой нежностью ее кожи. Снаружи доносятся звуки мотора, и я узнаю машину Оливера, которая едет по улице и заезжает на дорожку.

Харлоу стонет все еще слишком громко, поэтому я беру ее трусики, лежащие около ее бедра, сворачиваю их в клубок и, поцеловав ее в губы, затыкаю ей ими рот.

Ее глаза закрываются, как будто она благодарна, и она стонет сквозь них, приглушенно, и этого достаточно, чтобы я почти кончил.

– Я сказал тихо, Рыжик! – Я развожу ее ноги еще шире, раздвигая бедра таким образом, чтобы мой лобок не касался ее клитора, когда я трахаю ее.

И она снова стонет, глухо, отчаянно, и этот звук заставляет меня трахать ее еще сильнее, чтобы она снова это сделала.

– Тебе это точно нравится, – шепчу я ей в самое ухо. – Клянусь, я буду теперь все время об этом думать, не смогу не думать о том, каким мокрым ты делаешь мой член.

Я сосу ее шею, стараясь оставить красный след, но не засос:

– Можно я скажу, что мне это тоже очень нравится? Ты почти заставила меня кончить, хотя я был еще не готов.

Она стонет через ткань и сжимает коленями мои бока, чтобы впустить меня в себя еще глубже, еще сильнее.

– Хочу узнать, можешь ли ты стать еще более мокрой? – говорю я. – Давай посмотрим, могу ли я сделать тебя еще мокрее, когда ты кончишь?

Она энергично кивает. Я слышу голос Оливера, он смеется и что-то кричит соседям. Я поднимаю ногу Харлоу кверху и, размахнувшись, снова шлепаю ее по заднице. Она кричит, вцепляясь в меня. Ее кожа пылает, соски встают дыбом, она вся покрывается гусиной кожей.

– Он будет внутри в любую секунду. Ты думаешь, ты сможешь не шуметь? Я могу сделать тебе очень приятно, если ты сможешь…

Она кивает, и я трахаю ее сильнее, мои руки дрожат от напряжения, шея затекла и напряжена до предела. Я вижу, когда это происходит: глаза Харлоу распахиваются и снова закрываются, слеза ползет по ее щеке, пока она содрогается подо мной, стараясь не кричать. И этого достаточно, чтобы я начал извергаться в нее. Я ложусь на нее, чуть не разорвав ее пополам последним толчком, с которым кончаю, пряча свой стон и уткнувшись лицом в ее кожу.

Когда я снова могу двигаться, когда сердце перестает вырываться из груди, я поднимаюсь, выскальзываю из нее, осторожно стягиваю презерватив. Я держу ее в своих объятиях, целую ее пальцы, запястья, уголки ее губ.

– Ты справилась. – Я прижимаюсь губами к ее плечу, трусь носом о ее шею, шепчу ей в самое ухо: – Ты так хорошо справилась, сладкая моя девочка.





Глава 5




Харлоу

ЧЕСТНО ГОВОРЯ, НЕ ЗНАЮ, что я сама делала бы спустя всего три дня после того, как мне отрезали обе груди, но учитывая, что это все-таки значительная часть моего тела, могу представить, что, наверное, делала бы то же самое, что делает моя мама с понедельника: спала бы и плакала.

И никто из нас не может сделать ничего, совсем ничего, чтобы как-то ее утешить. Мама никогда не была так уж тщеславна, но ее карьера во многом зависит от состояния ее тела. И хотя в сорок пять она вряд ли появилась бы на экране в бикини, все же, как бы ни превозносили журналы ее смелость и силу, она действительно очень переживает потерю шикарной, по общему признанию, пары сисек. К тому же, хотя мама и крепкий орешек, я могу себе представить, какую боль она испытывает после операции.