Детектив весеннего настроения

Изловчившись, Артемьев подрезал ее справа так, что она шарахнулась в другую сторону, и больше не отпустил. Не давая ей вильнуть, он надвинулся, прижал ее к дереву, разрывая колесами землю, подпер основательно, смяв, как бумагу, правое переднее крыло.

Все. Успел.

Он наотмашь распахнул дверь джипа, выскочил в жидкую, размолотую колесами грязь, побежал, чуть не упал, навалился и отодрал заднюю дверь пленной машины.

Мелисса Синеокова, счастье и смысл его жизни, лежала между сиденьями. Она лежала в очень неудобной позе, как-то странно вывернувшись, и он даже не понял сразу, жива она или нет.

– Мила, – позвал он хриплым жалобным голосом. – Мила!

И стал тащить ее из салона, и никак не мог вытащить, потому что она лежала между сиденьями, и руки, за которые он хватал, все время бессильно падали, и он матерился на чем свет стоит.

Он не помнил про врага, он забыл обо всем, он тащил Мелиссу и не знал, жива она или уже нет!..

Потом ее ноги вывалились наружу, плюхнулись в грязь, и он вдруг увидел ее лицо, вынырнувшее из темноты, – совершенно синее, совершенно неживое, с черной струйкой под носом.

– Мила! – снова жалобно позвал он, потянулся и подхватил ее под шею. Голова бессильно свесилась. – Очнись, а? Ну, ты же жива, да? Да?!

– Да, – вдруг отчетливо сказала она и открыла глаза.

Это было так неожиданно, что Василий Артемьев выпустил ее шею, и она опять неловко плюхнулась между сиденьями!

– Ты жива?! – заорал он и полез в салон. – Да?!

– У меня руки связаны, – из темноты сказала она, и он не узнал ее голос. – Можешь развязать?.. И… ты стоишь у меня на ноге.

Он ничего не понимал.

На какой ноге он стоит? Где нога, на которой он стоит?

Он полез и стал шарить, чтобы нашарить ее связанные руки, и тяжело дышал, и понимал, что сейчас расплачется, прямо здесь, в этой вражеской машине, просто от облегчения и от того, что он думал, будто она умерла!

– Вася, – сказала она через несколько секунд. – Если ты с меня слезешь, я попробую выбраться.

– Что?

– Слезь с меня.

Совершенно растерянный, он подался назад, ударился затылком обо что-то очень твердое и отступил на шаг. В салоне завозились, машина качнулась, и его чертова знаменитость темным силуэтом показалась на фоне упиравшегося в деревья света фар.

Несколько секунд она просто сидела, закрыв глаза, а потом медленно, сантиметр за сантиметром, стала выбираться.

– Ты жива, да? – уточнил Василий Артемьев.

– Мне больно, – сказала она и заплакала. – Руки больно очень!

Артемьев осторожно потянул ее на себя, вытащил всю, повернул и обнаружил, что она в наручниках.

– Мила, я их не сниму. Потерпи, родная.

– Я не могу терпеть, – сказала Мелисса и заплакала. – Я вообще больше не могу!..

И тут он вспомнил про водителя.

Хорошо, что вспомнил только сейчас, а не раньше, потому что он убил бы его.

Он ринулся, обежал машину, понял, что водительскую дверь не открыть – она была прижата кривой березой, – вернулся и в два счета вытащил врага через пассажирское кресло.

Враг визжал и закрывался рукой. Двигатель надсадно стучал, будто из последних сил. Радио в джипе орало на всю рощу, и тут еще откуда ни возьмись по стволам заплескались синие и красные всполохи, и громовой голос приказал в мегафон:

– Всем оставаться на своих местах!..

Но Артемьев ничего не слышал, а если бы и услышал, то все равно ничего бы не понял! Одной рукой он держал врага за шею, а другой молотил по чему попало, и голова у того скоро запрокинулась, и Мелисса только кричала рядом:

– Вася, остановись! Васенька, хватит!..

Потом, перекрывая все ужасающие звуки этой ночи, вдруг грянул выстрел, показавшийся сухим и громким, как треск сломанной ветки, и какие-то тени надвинулись со стороны дороги и со стороны рощи, и снова прогремел невидимый чугунный голос:

– Всем стоять, руки на капот!!

Мелисса только хотела было объяснить всем присутствующим, что никак не может положить руки на капот, потому что она в наручниках, когда из темноты на нее прыгнуло что-то огромное и тяжелое, ударило по голове – в который раз за этот вечер! – и больше она ничего не помнила.



Потом наступил момент, когда они все-таки ее узнали.


– Ой, – сказал тот, который сидел за столом. Должно быть, он был начальник, потому что единственный из всех сидел за столом, остальные входили и выходили, – а я вас узнал! Вы эта… как ее… вы Дарья Донцова!

– Я Татьяна Толстая, – проскрипела Мелисса и слизнула из-под носа кровь, которая все капала и капала, никак не унималась.

– Да ладно! – недоверчиво сказал тот, который сидел за столом. – Татьяна Толстая ведет «Школу злословия»! А вы ведете «Поединок», я вас сто раз видел! Точно! Вас зовут Мелисса Синеокова!

– Точно, – повторила Мелисса.

– А чего ж вы говорите, что Татьяна Толстая?

– А я так шучу.

– Ну и шутки у вас, – сказал тот, который сидел за столом, и счел нужным представиться: – А меня Борей зовут. Старший лейтенант Крюков то есть. А почему паспорт у вас на другую фамилию?

– У меня псевдоним.

Боря, старший лейтенант, пожал плечами.

– Странный какой-то псевдоним у вас! Мелисса, это что за имя?

Она тоже пожала плечами. Нынче она все за ним повторяет!

– Иностранное. Это не я придумала, это мои издатели придумали.

– Ну, все равно красиво, – оценил Боря. – А муж вас как называет?

– Мила, – призналась Мелисса, – послушайте, Боря, может, вы снимете с меня наручники, а? Я уже кисти совсем не чувствую!

Тут он спохватился, вылез из-за стола, зашел ей за спину и стал что-то колдовать, очень недолго. Потом как-то сразу руки упали вниз и стали качаться, как у обезьяны. Она и вправду совсем их не чувствовала.

– Чего это он вас так… жестоко?

– Не знаю.

Она смотрела на свои качающиеся руки, как на чужие, и даже плечами повела, чтобы проверить, двигаются они или нет. Руки подвинулись вместе с плечами, но поднять их она не смогла.

– Ничего, – утешил Боря. – Сейчас отойдут. Только поболят малость. Может, водки вам налить?

В предложении водки было что-то человеческое, словно он наконец признал ее своей, и даже потерпевшей, и даже пострадавшей, и сейчас все будет хорошо. Впрочем, все стало хорошо в тот момент, когда Василий Артемьев столкнул с дороги машину, которая увозила ее.

– Мне бы лучше чаю, – сказал Мелисса. – И по телефону позвонить.

– Адвокату? – строго спросил старший лейтенант. Ему не хотелось давать ей телефон.

Знает он этих, из телевизора. Моментально под гауптвахту подведут или вообще под приказ об увольнении! А он что? Он ни в чем не виноват! Он выполнял свой долг! И вообще их не менты, а гаишники приволокли! Вот и волокли бы к себе, в ГАИ, а не в дежурную часть! Он-то думал, тут бытовуха какая-то, два мужика одну бабу не поделили, а тут – на тебе, Мелисса Синеокова и Татьяна Толстая в одном лице! Мало не покажется!

– Мы же вас не обижаем, – продолжил он, по возможности смягчив тон. – Мы разобраться должны!..

– Должны, – согласилась Мелисса. – Только мне не адвокату позвонить надо, а подруге. Она там с ума сходит, наверное. Мы договаривались вечером созвониться, а тут такая история!

– Расскажете историю-то?

– Расскажу, – пообещала Мелисса.

– Давайте водки налью.

– Я не могу, – сказала она. – У меня ребенок.

– Где?! – поразился старший лейтенант и повел вокруг очами, словно в поисках ребенка.

Мелисса засмеялась, но охнула и сморщилась, потому что смех странным образом отдался в руки, которые наливались свинцовой тяжестью и потихоньку начинали гореть, как будто медленно опускались в кипящее масло.

– Нигде. Я беременна.

– Тогда, может, врача вызвать? – испуганно спросил Боря.

Только ему не хватало проблем с беременной знаменитостью! Еще, не дай бог, что случится, приказом об увольнении не отделаешься. По судам затаскают, всю плешь проедят, во всех газетах напишут, что в дежурной части Центрального округа, номер такой-то, знаменитая писательница Мелисса Синеокова потеряла ребенка, потому что правоохранительные органы грубо с ней обращались!..

– Давайте я на «Скорую» позвоню, они к нам моментально приедут, и укольчик сделают или чего там еще надо, – и он схватился за телефон. – Сейчас я их…

– Не надо! – крикнула Мелисса. – Все нормально!

– Точно?